Без знаков препинания

Пустой вокзал осиротелый несохраненные билеты
немые кассы мягкотелый кот разжиревший прошлым летом
совсем не дался ни погладить, ни о житье спросить и светом
звезды последней осветило входную дверь и голос где-то

забулькал захрипел зашелся и словно старый репродуктор
зевак последних зазывая сошел с платформы и трамваи
вдруг покатили друг за другом от февраля до точки мая
и с шеи сумку не снимая, им машет вслед седой кондуктор

а что составы встали строем дань отдавая старой ветке
и словно честь отдав герою вдруг взвился к небу отзвук редкий
гудит гремит сирена боли до мозга до разбитой крыши
и только где-то в старой клетке кот разжиревший гложет мышу

пустой пустее не бывает вокзал перрон вдоль стен скамейки
покрыты инеем и лает дворняга на трамвай холодный
но все же в чью-то передрягу не вальс бостон летит свободно
и град ложится рядом рядом на окровавленной аллейке

сказали Рядом! и оглохли мотивы новой канонады
и снова два прилёта рядом и снова отвернулись боги
от суеты мольбы стенаний от осознания страданий
и не останется дороги не будет скоро старых зданий

не будет новых только будет гудок и трафик под Покровом
и Богородица устанет всех покрывать щадить молиться
и вскоре может так случиться что ад покроет троекратно
плитой надгробной и обратно не возвратит вокзал с перроном

кота скамейки семафоры и лишь оставит поезд скорый
чтобы вернуть людей обратно в мир жизни песен счастья доли
ну а пока живя в юдоли пока персты ко лбу подносим
победы словно дети просим лет девять или восемь оземь
 
бросаем шапки прибивая пыль разорвавшегося града
считая что судьба награда и разве вечно будут рядом прилёты
грады грады грады.
==
И все же вернула знаки препинания

"От февраля до точки мая"

Пустой вокзал, осиротелый,
несохраненные билеты,
немые кассы. Мягкотелый
кот, разжиревший прошлым летом,
совсем не дался ни погладить,
ни о житье спросить, и светом
звезды последней осветило
входную дверь и голос где-то
забулькал, захрипел, зашелся,
и словно старый репродуктор,
зевак последних зазывая,
сошел с платформы. И трамваи
вдруг покатили друг за другом
от февраля до точки мая,
и с шеи сумку не снимая,
им машет вслед седой кондуктор.
А что составы? Встали строем,
дань отдавая старой ветке,
и словно честь отдав герою,
вдруг взвился к небу отзвук редкий.
Гудит, гремит сирена боли
до мозга, до разбитой крыши,
и только где-то в старой клетке
кот разжиревший гложет мышу.
Пустой. Пустее не бывает.
Вокзал, перрон, вдоль стен скамейки
покрыты инеем, и лает дворняга
на трамвай холодный.
Но все же в чью-то передрягу
не вальс бостон летит свободно,
и град ложится рядом, рядом
на окровавленной аллейке.
Сказали - рядом! И оглохли
мотивы новой канонады,
и снова два прилёта рядом,
и снова отвернулись боги
от суеты, мольбы, стенаний,
от осознания страданий,
и не останется дороги,
не будет скоро старых зданий,
не будет новых. Только будет
гудок и трафик под Покровом.
И Богородица устанет всех покрывать,
щадить, молиться,
и вскоре может так случиться,
что ад покроет троекратно
плитой надгробной, и обратно
не возвратит вокзал с перроном,
кота, скамейки, семафоры,
и лишь оставит поезд скорый,
чтобы вернуть людей обратно
в мир жизни, песен, счастья, доли.
Ну, а пока живя в юдоли, пока персты
ко лбу подносим,
победы, словно дети, просим
лет девять или восемь.
И оземь
бросаем шапки, прибивая
пыль разорвавшегося града,
считая, что судьба – награда,
и только вечно будут рядом
прилёты,
грады,
грады,
грады.