заартачится небосвод

тело - оно обретет на исповеди.
заартачится небосвод,
гордое имя его заблагоухает в необъятном смысле.
все, что озвучено - это длань,
протянутая для милости,
все, что сказано - это жидкое слово,
недоступное для ломающих движений.
все, что потеряно - это бесконечный сенокос,
зависший над собственной сутью.
говоря, мы проникаем в предмет,
мы к нему приближаемся,
мы его целуем и обнимаем.
беспредельна любовь познания, ведь мы равносильно
можем целовать и недра земли,
и небо и звезды.
в звездах - лишь одна лилия, потерявшая себя
на краю молчания.
чтобы говорить - нужно спать.
и просыпаться в немом забвении и благоговении
пред отворившейся жизнью всего живого.
так молчание медленно проникает в плоть,
заигрывает со всеми органами и всем невесомым.
там, в пустоте - все покажется назревающим и протягивающим
свои медленные вехи,
свои говорящие пути, отвечающие каждый за свое молчание.
каждое молчание висит,
как пропасть над небом,
в каждую вышину мы смотрим - и не смеем коснуться,
лишь нежно целуем и прощаем,
прощаемся.