Год назад на Хэллоуин

Я парил в безбрежном океане одиночества. Здесь не существовало ничего - казалось, это странное место не имеет ни начала, ни конца; единственное, что окружало меня со всех сторон – безмолвная пустота. В голове царила вязкая мешанина обрывков мыслей, полустёртых воспоминаний, смутных образов – но при малейшем усилии сосредоточиться, дотянуться до них, на меня накатывала сонная волна безразличия, заставляющая позабыть обо всём и вновь позволить пустоте воцариться в угасающем сознании.

Время словно остановилось. Быть может, где-то там, за пределами этой оглушающей пустоты проходили годы, а может быть, ещё только медленно тягуче перетекали секунды - я не знал. Лишь иногда чьи-то бесцеремонные руки, появляющиеся откуда-то извне, подносили к лицу дымящуюся чашу со сладко-горьким травянистым напитком, после которого пустота с новой силой набрасывалась на меня, каждый раз отвоевывая ещё одну крупицу драгоценных воспоминаний. Первое время я ещё пытался сопротивляться, но со временем этот странный аромат окончательно притупил остальные эмоции и чувства, кроме желания вновь и вновь ощущать на губах знакомый вкус.

Но однажды моё безмятежное плавание в бесконечном пространстве одиночества было прервано самым неожиданным образом: вместо привычной чаши с напитком я ощутил, как к моему лицу поднесли нечто отвратительное, пахнущее выгребной ямой и болотной тиной. Резко распахнув глаза и с трудом выныривая из неотступных объятий пустоты, я натолкнулся на внимательный взгляд прищуренных алых глаз, обладатель которых был мне совершенно незнаком. Впрочем, как и покои, в которых я находился – достаточно было одного беглого взгляда по сторонам, чтобы в этом убедиться. Пугающее чувство неправильности происходящего усиливалось с каждой секундой застывшей тишины. Не в силах справиться с быстро нарастающим чувством страха от явственно ощутимого напряжения, царящего в этой чужой мне комнате, от зловещего вида незнакомого вампира, который всё не сводил с меня алчного взора, я в отчаянии воззвал к памяти, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, что поможет мне понять, где я нахожусь и кто этот вампир напротив.

Внезапно в сознании, которое всё это время медленно освобождалось от стянувших его нитей дремоты, словно яркая вспышка, полыхнуло страшное открытие, заставившее меня буквально слететь с мягкого ложа, чтобы спустя мгновение оказаться в противоположном углу комнаты. Вновь и вновь я в неверии задавал себе один и тот же вопрос, но каждый раз не мог найти ответ. До боли вонзив ногти в мягкую плоть ладоней, я из последних сил пытался сдержать рвущийся изнутри отчаянный крик, когда в тишине комнаты раздались мягкие вкрадчивые шаги, и прямо передо мной возник виновник моего пробуждения. Цепляясь за жалкие крохи разума, я поднял взгляд на него и медленно проговорил вслух, каждое мгновение ожидая, что голос сорвётся, выпуская наружу лавину обуревавших меня чувств:

- Если тебя так тяготит моё присутствие, могу уйти, - холодно произнёс я.

Я зажмурился, а когда снова открыл глаза, увидел его, стоящего напротив. В нескольких метрах от меня. Мрачный взгляд, нервно сжатые челюсти. Что же его так взбесило? Аж скулы сводит.

- Сразу надо было оставаться, - в его голосе слышалась издёвка.

- Слушай, в чём твоя проблема? Сидел бы в отеле. Нет, припёрся на солидный приём в джинсах и без приглашения.

- Надо было пригласить.

- С чего вдруг?

Он проигнорировал мой вопрос.

- Не понравились джинсы, значит?

Чёрт, да ненавидел я их. Вместе с этими проклятыми пуговками на ширинке, которые хотелось отодрать с нетерпения. А больше всего я ненавидел осознание того, что, побывав на приёме, где была уйма солидных, элегантных мужчин в шикарных костюмах, лоснящихся туфлях, отглаженных рубашках, я всё ещё находил самым сексуальным на свете этого парня в разорванных на коленке джинсах, видавших виды кедах, мятой майке, довольно невзрачной на вид куртке и кепке, натянутой на вечно расстрёпанные густые волосы. Даже сейчас, готовый побольней вонзить кулак в этот красивый зад, я заворожённо смотрел на резко очерченный подбородок в щетине, шею, ямочку между ключицами... И лишь когда всё это оказалось так близко, что его кожа почти соприкоснулась с моими губами, я шумно выдохнул. Неужели я не дышал всё это время?

- А мне вот не нравится твой пиджак, если хочешь знать, - процедил он сквозь зубы.

При этом ладонь вдруг нагло скользнула вверх по моему животу, прямо под лёгкую материю.

- Тогда убери от него руки! – вцепившись в его майку, выпалил я, пытаясь отстраниться.

- А если бы нравилось, можно было б не убирать? – ухмыльнулся он одними губами. Глаза оставались тёмными, словно таящее опасность грозовое небо.

Я попробовал его оттолкнуть, но Роберт лишь сильнее придавил меня к стене своим телом. Смотрел зло, действовал мягко. Кончики длинных пальцев нежно гладили внутреннюю сторону бедра, обводили впадинки и изгибы, намеренно задевая через ткань самые чувствительные участки. Всё качалось перед глазами, каждая его ласка горела на теле ответной дрожью моей кожи.

Я закусил губу, сдерживая всхлип, сжал ноги, останавливая его руку, но этим лишь усилил наслаждение. Его кисть, плотно охваченная моими бёдрами – что могло ещё больше помутить рассудок?

Я всё ещё не мог в это поверить. И не мог контролировать. Хотел не сдаваться, не терять голову, но терял... снова и снова. Только с ним. Почему?

- Никакой ты не джентельмен. Враньё, - мой голос стал едва слышным, растворяясь в пространстве, до краёв заполненном им.

- Тебе ведь это не нравилось, - хрипло возразил он.

Я был так захвачен бурей эмоций, что не осознавал значения его слов. Но они окатили новой волной возбуждения. Реакция моего тела выдавала с головой.

- Признай, до пай-мальчика тебе тоже далеко.

Волшебные пальцы и издевательская ухмылка.

- Лучше заткнись... – взбешённо посоветовал я.

- Кажется, кто-то больше не может терпеть.

Локоть, упёршийся в его грудь, жаждал сдвинуться и проехаться по красивой челюсти, но Роберт не оставил пространства. Обхватив, резко развёл мои ноги и прижался своим горячим телом. Пуговки... Теперь я чувствовал их животом сквозь одежду. И, кажется, не только пуговки... Чёрт.

Чтобы он ни делал, невзначай или нарочно, любая мелочь толкала меня на край желания, ослепления... временного или долговременного помешательства.

Невесомо скользнув вдоль шеи, его губы жадно завладели моим ртом, и весь мир исчез - только его жаркое дыхание, смешавшееся с моим, и сладкий стон, стёртый поцелуем. Его восхитительный вкус не мог сравниться ни с одним райским плодом. Он был в тысячу раз прекраснее, чем я мог вообразить, чем помнил. Хотелось упиваться им бесконечно, смаковать, вбирать в себя. Целовать, целовать, целовать... И, даже найдя в себе силы на миг оторваться от него, я замер, дрожа, растягивая удовольствие. Продолжал ласкать потерянным взглядом, обводя лицо ладонями, продолжал льнуть к его телу... Он близко, так близко. Я ловил каждый прерывистый выдох разгорячённой кожей. Я ни о чём не мог думать и больше не принадлежал себе. Мне до умопомрачения хотелось прикусить его нижнюю губу, сочную, алую. Медленно и нежно пропустить между зубами... Он лишь смотрел на меня и ждал. Его щетина колола мне ладони, взгляд обжигал. Почему он так невероятно, дерзко красив?.. Почему так желанен?

Моё непроходящее безумие - Роберт. Мне никогда не хватит минут, часов, дней, чтобы насладиться им. Жажда обладать и отдаваться сведёт меня с ума, подчинит себе, поработит... И я не смогу его забыть.

Нет, только не теперь... Ещё не время об этом думать. Ещё время дышать им и пропитываться. И пока я могу отдать ему всё, я отдам. Я знаю, что он хочет меня. Вижу это в его горящих глазах. Как бы я не бесил его, он не может противиться.

Сдерживаться больше не было сил, и я потянулся к нему, медленно обводя контур его приоткрытых губ кончиком языка. Ярких, сладких, как спелая клубника. Прикусывая, как хотел, посасывая, как мечтал. Роберт чуть вздрогнул, настойчиво вжимая меня в стену, целуя в ответ – жадно, отчаянно. Наши языки сплелись, изучая, упиваясь, дразня... Контур его зубов, нёбо... Жёсткий подбородок, мягкие, невозможно вкусные губы...

Щетина царапнула впадинку у горла, пальцы, спустив рубашку, скользнули в глубокое пространство, и мои накаченные груди благодарно заполнили его ладони. Он мягко сжимал, грубовато гладил, задевая чувствительные соски, заставляя меня дрожать под его руками, и я с трудом осознавал, что всхлипы наслаждения, разрывавшие тишину, принадлежат мне.

Хотелось, чтоб между нами не было одежды, хотелось уничтожить все преграды, хоть как-то отделявшие меня от него. Но где-то в отдалённых участках разума билась мысль, что мы на вамп-вечеринке, в каком-то бункере, среди странных интерьеров... Ну и пусть. Хочу его здесь, сейчас. Хочу быстрее - напиться, напитаться...

Он больше не играл, не мучил меня. Поцелуи стали бесконтрольными, объятия - неразрывными. Дрожащими руками я потянул вверх его майку, кончики пальцев, путаясь в волосках на его груди, заскользили по рёбрам к пупку, и дальше, густой дорожкой, к поясу джинсов. Сгорая от жгучего желания, я, до боли, расстёгивал эти чёртовы пуговки, сводившие с ума так много дней. А губы, кончик языка не могли оторваться от него, по очереди лаская напрягшиеся бусинки сосков. Роберт дышал хрипло и часто, уперевшись в стену по обе стороны от моей головы, когда я стягивал с бёдер его джинсы вместе с нижним бельём.

Он приподнял меня, освобождая от сексуальных стрингов, и, обхватив руками, вдавил спиной в шершавую поверхность. Наши тела дрожали, будто в лихорадке, я чувствовал прикосновение его горячей плоти, слышал сумасшедший стук сердца, ставший эхом моего...

- Хочу тебя... – безвольно шепнул я, сжимая его волосы.

Что-то дрогнуло в его лице, но Роберт не сказал ни слова.
Мучительно медленно заполняя меня, он смотрел в глаза, просто смотрел... Только Роберт, не отводящий взгляда в такой момент, мог сделать его самым чувственным в жизни. Только он мог беспардонно отыметь меня телом и глазами одновременно, и ещё неизвестно, какой способ был эффективнее по скорости воздействия. Кажется, меня подшибло оргазменным током, как только он взмахнул ресницами, открывая мне море под названием «Бери»... И я улетал всё выше, не в силах терпеть, цепляясь за него. Он любил меня с яростью, молчаливой страстью, жестковатой и в то же время нежной. Чувствовать его частью себя, сжимая, видеть, как он смотрит, ощущать, как дышит, внимать глубоким движениям, скользить и прижиматься грудью, бёдрами, животом - самая совершенная мука, самая приятная пытка.

Вены на его лбу, шее напряглись, спутанные пряди волос прилипли к вискам... И как только я сладко вскрикнул, вздрагивая и замирая в его руках снова и снова, он так же сильно задрожал в моих. Его стон, самый эротичный звук на свете, долгий, низкий – потерялся в моих спутанных волосах. Уплывая в блаженную истому, я привлекал его всё ближе кольцом слабеющих ног, не желая отпускать. Хаотичные узоры длинных пальцев всё ещё оставляли жаркие следы вдоль спины. Губы мягко коснулись щеки, заскользили ниже... Я невольно уткнулся носом в его шею за ухом и почувствовал аромат кожи, горячей, потной и всё равно невероятно свежей. Лёгкий бриз... Я уже и забыл, какой это рай. Его запахом хотелось пропитаться навечно. Только ветер никогда не останавливается... Я задержал его на миг. Непокорного, как стихия – и такого же неуправляемого. Временно Роберт вернул мне себя. Ураган снова ворвался в давно упорядоченную жизнь.

Я медленно опустился на мягкую дрожь наших сердец, чувствуя, как по всему телу пробегают волны расслабления. Но упрямые мысли никак не желали оставлять меня в покое: как ни старался, я не мог не думать о том, что меня ожидает завтра. Но всё же, меня не покидала уверенность, что завтра я открою глаза – и мир вокруг станет казаться совсем иным – что все трудности, встреченные за последнее время уйдут навсегда. Теперь я тоже вампир.

Последней мыслью, посетившей меня перед окончательным погружением в сладостную нирвану расслабления, была робкая надежда на то, что следующие столетья будут такими же яркими, как сегодняшняя ночь любви и страсти с моим вампиром-искусителем...

Чистая кровь слаще любого мёда
И отвратительней уличной серой грязи.
Капля наследия здесь, на губах милорда.
Чистая кровь разольётся в своём экстазе.

Чистая кровь – всё, что теперь осталось.
Всё, что оставили дерзкие перемены.
Кровь проливается в битвах. Какая жалость.
Ею пропитаны лестницы, двери, стены.

Чистая кровь опьяняет, сжимает зубы,
Стонет на диалекте забытых свитков.
Чистое святотатство – легко и грубо
Брать её силой, нежиться этой пыткой.

Чистая кровь, тёплая, слаще мёда.
Горькая, как полынь, как само несчастье.
Требует жертв и бессонницы до восхода.
Руки по локоть, запахи на запястье.

Чистая кровь греется в хрупких венах,
Дёргает сердце, только б не захлебнуться.
Главное правило крови – быть ей верным.
Главный закон – не давайте её коснуться.

Чистая кровь, древняя, как заклятие,
Плавно стекается, чашу весов склоняя.
Чистая кровь на обгоревшей мантии.
Чистая, как у ангелов, изгнанных прочь из рая