Лоскутки-62 Мне любви твоей не хочется...

Давно собираюсь опубликовать свои впечатления от книги Нинель Старичковой, написанные ещё в начале 2001 года по свежим следам издания её книги "Наедине с Рубцовым". Итак, публикую ни строчки не изменив от тех давних записей.
В конце марта мне позвонила знакомая: "знаешь, прочитала Старичкову " Наедине с Рубцовым. Вся ухохоталась. Ужасный примитив." И вот передо мной этот "ужасный примитив, или, выражаясь словами Рубцова, Безобразье, идущее по следу", по его следу.
 Уже одним названием" Наедине с Рубцовым"  делается заявка на то, что будут озвучены никому ещё неведомые откровения поэтической души, сообщено что-то интимно-сокровенное из жизни великого поэта Николая Рубцова.
 В надзаголовочных данных (ну, прямо-таки развесистая клюква!) И Министерство культуры РФ, и Российская Академия наук, и Российский институт истории исскуств. Можно бы и дальше делать любые "нашлёпки", если бы это прибавило солидности настоящему изданию. Теперь это можно, поскольку никто ни за что не отвечает. Подготовку текстов, составление, редакцию осуществил А.В.Грунтовский. Он же частным образом и издал, и теперь потихоньку продаёт по сто рублей за экземпляр. Манок-имя Николая Рубцова.
Очень внимательно, страница за страницей читала я повествование Старичковой и не переставала удивляться. Оказывается, Рубцов вообще не видел в ней женщину! А она любила его "детской, чистой" любовью и хотела бы выйти за него замуж. Прочитала я этот "роман без секса" и чего сама от себя не ожидала, Старичкову мне стало жалко.
 На протяжении трёх лет происходит навязывание себя, заманивание к себе в дом, поиски хотя бы мимолётных встреч, иллюзорные надежды на проявление со стороны Рубцова хотя бы жалости к ней, самоистязание, слёзы, истерики, вплоть до угрозы зарезать себя прямо на его глазах и присутствующей в его квартире женщины.
Когда-то она прочитала в медицинских учебниках, что половое чувство одно из самых сильнейших и противостоять ему очень трудно. Дожив до сорока лет, она, видимо, так и не ощутила его в себе. Рубцов, как она говорит, называл её " нераспустившимся цветком", у которого всё впереди. В сорок лет цветок ещё не распустился, оставалась надежда, что он распустится в будущем. Но в этот образ " нераспустившегося цветка" Рубцов вкладывал прежде всего тот смысл, что человек не созрел, не вырос, не развился интеллектуально, духовно, как личность. Инфантильный мирок "нераспустившегося цветка" с полузасохшими корешками не соответствовал масштабу личности поэта Н. Рубцова. Поэтому Рубцов так и не открыл Старичковой свою душу. Николай Рубцов нёс в себе Россию. Он душу свою изорвал за неё, печалился и плакал о ней, размышлял далеко неоптимистично о её будущем. И не с кем ему было, пожалуй, кроме Василия Белова, поделиться своими думами.
 Итак, никаких откровений из жизни Николая Рубцова в воспоминаниях Старичковой нет. В предисловии сказано, что она" пыталась сохранить мельчайшие детали быта" Зачем? "Чтобы выполнить желание поэта -написать о нём всё, как есть". Это Рубцов-то желал, чтобы Старичкова о нём писала?!"Свежо предание, но верится с трудом." То, что воспоминания написал человек, который любил поэта "детской, чистой любовью" что-то никак не срастается. Наоборот, возникает ощущение, что здесь Рубцова оскорбляют, растаптывают и даже предают.
"О непристойном образе жизни Рубцова не хочется думать", -заявляет Старичкова. А вот писать хочется. Всё повествование Старичковой как раз об этом непристойном безобразном образе жизни поэта. Она даже не догадывается о том, что выставлять на поругание жизнь такого неординарного человека, как Рубцов, недостойно с её стороны. Создаётся впечатление, что чувство собственного достоинства вообще ей не знакомо, хотя она во всю старается показать себя белой, пушистой, чистой , безгрешной.
Коротаев в своей "Козырной даме" много чего нагородил, но в некотором психологизме ему не откажешь. Вот портрет Старичковой (Плющиковой) "Бледное лицо и худые руки, хрупкие плечи и острые коленки, какая-то испуганная, нерешительная походка и еле слышный голосок... Он дал самую малую надежду, но оказалось этого было достаточно, чтоб воспламениться истосковавшемуся от одиночества сердцу немолодой женщины, которая теперь была согласна на всё, лишь бы чувствовать себя нужной хоть чем-то, хоть иногда - и за эту малость была благодарна ему, как Богу... И всякий раз, встречаясь на улице скомканная и молчаливая идёт навстречу и заглядывает искательно в глаза. Почти молит! И стыдно делается, и жалко, и больно потому, что нет к ней того, чего ждёт она. Хотя он понимает, что достойна, может быть, более всех достойна истинной любви..."
 Вот Старичкова и показала, как она была достойна любви Рубцова. Называет его своим другом, а пишет о нём мстительно, как враг. "Злобное бормотанье" - так назвал Рубцов новогоднюю открытку Старичковой. А тут её "злобное бормотанье" растянулось почти на триста страниц. Пьянка, пьянка, бутылки, бутылки, "ночные бабочки" летят, летят на огонёк к Рубцову.
 "Рубцов не был алкоголиком... Ни тяги к крепким спиртным напиткам, ни известного похмельного синдрома у него не было," - так пишет Старичкова в начале своих мемуаров. А дальше полностью опровергает сказанное. Вот краткие отрывки:
 "Дали комнату на одного. Единственный стул, раскладушка без матраца, чемодан, да десяток пустых бутылок из-под вина... (стр. 92)
 "...после похорон Яшина он напивался до такой степени, что не мог держаться на ногах. Или это было началом скрытой сердечной болезни, которая проявилась в сложных условиях. Он добирался до моего дома, поднимался на чердачную площадку и сваливался там почти без сознания. В другой раз его увидели лежащим на траве возле нашего дома ребятишки..." (стр. 99)
  "...отодвигается пружинистая створка двери, боком протискивается с поникшей головой Коля. Он сильно пьян... Всё чаще он появлялся пьяным. Это стало почти нормой" (стр.100)
...  У Коли опять срыв. Видимо, кто-то "завёл" его. Какая-то неприятность... Моё подозрение, что у него начинает побаливать сердце, оправдалось. Приступ случился по-видимому, после буйных дней. На вид спокойный и грустный, он сидел на диване, потом стал приваливаться на валик, побледнел, закрыл глаза, но успел крикнуть:
"Воду... холодную...лейте". Приступ длился минуты две... Приняла Колю К.И. Осетрова. Ксения Ивановна сказала мне, что это ангиоспазм коронарных сосудов сердца. Это случается при длительной нагрузке". (стр.106)
   "...принимать таблетки он не стал, потому что при лечении выпивать нельзя. А у него всегда вино вместо пищи." (стр.163)
  Можно продолжать и эту чернуху, но нет необходимости.
 О том, что поэт Николай Рубцов находится в трагической жизненной ситуации, о том, что он алкоголик с больным изношенным сердцем, знала вся Вологодская писательская организация. Но зачем сейчас (кто тебя тянет за язык?! Какая тебе в том нужда?), если тебе дорога память о нём, зачем сейчас ворошить унизительные  подробности его жизни? Ты промолчи сокровенно, если ты называешь себя его другом.
  "Я уже устала от непонятной ни уму, ни сердцу дружбы", -пишет Старичкова.А дружба ли это была? Рубцов мог занять 2-3 рубля, попросить закрыть форточку в квартире, выполнить кое-какие поручения, но "очень скупо говорит о себе, никогда не рассказывал  где был? Как? Что?" Она писала ему письма. Он ни на одно не ответил. Хотела быть его Музой, вдохновлять на писание стихов, но сама же признаёт, что " божья коровка его вдохновляет больше, чем я".
     Рубцов всё-таки посвятил ей одно, единственное стихотворение :
                В твоих глазах любовь кромешная,
                немая, дикая, безгрешная!
                и что-то в них религиозное...
                А я - созданье несерьёзное.
                Сижу себе за грешным вермутом,
                молчу, усталость симулирую...
                - В каком году стрелялся Лермонтов?
                Я на вопрос не реагирую!
                Пойми, пойми мою уклончивость,
                что мне любви твоей не хочется.
                Хочу, чтоб всё скорее кончилось!
                Хочу! Но разве это кончится?!
Если говорить обычным языком прозы, то это примерно звучало бы так: - Отстань от меня. Ты мне не нужна! Но в последней строчке стихотворения Рубцов как бы пасует, уже бессилен перед наглым натиском "детской, чистой" любви Старичковой.  Поскольку я читатель пристрастный, в воспоминаниях Старичковой обнаруживаю неточности, несоответствия, нестыковки, а то и обычное грубое враньё. Идёт 1967 год. В областной библиотеке поэты читают стихи. Рубцов заканчивает своё выступление стихотворением  "Поезд". Но в то время оно не было ещё написано. Это стихотворение 1969 года. Вот Рубцов два дня подряд осенью 1968 года прибегает к Старичковой читать свои новые стихи для неё одной, чтобы она оценила их. Это "Вечерние стихи" и "Выпал снег - и всё забылось". Но эти стихи написаны тоже в 1969 году, причём, второе буквально при мне в самом конце 1969 года перед новым 1970 годом. Когда мы были с Рубцовым в Тотьме, он полностью читал мне  уже готовое, ранее написанное стихотворение "Тот город зелёный и тихий", посвящённое Василию Белову. Однажды в разговоре о Тотьме Белов сказал эту фразу, а Рубцов продолжил её и получилось прекрасное стихотворение. У Старичковой получается, что она помогала Рубцову сочинять это стихотворение после нашей поездки в Тотьму, которая состоялась 24 июня 1969 года, а Рубцов всё бегал и бегал к ней и советовался с ней, а она его похваливала. Мне это смешно читать. 
   Вот как описывает Старичкова моё появление в квартире Рубцова: " В конце июля или в начале августа меня с работы отпустили пораньше, около трёх часов так как в кабинете начался ремонт (побелка, покраска), и я решила заглянуть к Коле... Не успела я сделать и одного шага в комнату из прихожей, как в дверях мне навстречу появилась высокая дородная женщина. Она заняла собой весь дверной проём. В её облике не было ничего устрашающего, но у меня почему-то сразу мелькнула мысль;" Вот уж с этой-то мне не справиться." Женщина, не ответив на моё" Здравствуйте", прошла на кухню".
  И сразу ложь! Это было не в конце июля или в начале августа и не в три часа дня. Это было 23 июня 1969 года в одиннадцатом часу утра. Я приехала утром на поезде "Москва-Котлас". Где-то полдесятого утра была уже в Союзе писателей. Секретарь Лиза Дресвянинова дала мне адре Николая Рубцова. Мне хотелось поклониться ему за его прекрасные стихи. Так что было ещё утро, когда я позвонила в квартиру Рубцова. Примерно минут через десять появилась Старичкова, короче след в след за мной. Я стояла у косяка, ещё и в комнату не зашла. Коля там собирал с полу листки рукописей. Собрал и пошёл на кухню ставить чайник. Неужели я показалась Старичковой такой огромной, что еле помещалась в проём двери при росте 1,67м. и весе 73 кг.? Неужели я такая невежа, что и на приветствие не ответила?
    Конечно, никакой побелки, покраски в её кабинете не было, а примчалась она по звонку  секретаря Лизы и сразу же показала, что она тут хозяйка: взяла веник и стала подметать на кухне пол. Обычно при гостях это никто не делает. Рубцов  был не просто озабочен, как она пишет, он был взбешён её появлением, морщился, как от зубной боли, когда она что-то говорила.  Я поняла, что он её стыдится. Но она не упоминает, что она подметала пол, она показывает себя задумчивой, молчаливой, очень положительной. Никакого чаепития не состоялось. Мы расстались со Старичковой на углу дома Рубцова. Она пошла в сторону Советского проспекта, а мы с Колей пошли к Астафьевым. Там мы были около часа, затем зашли к Коротаеву, где его невеста сказала нам, что он ушёл в баню. Тут мы не задержались. От Коротаева пошли на речной вокзал, где купили мне билет на Тотьму в одну каюту с Колей. Потом вернулись к Рубцову, затем к трём часам пошли уже к отплытию  парохода. Когда подходили к пристани, увидели Коротаева с книжкой в руках. Он хотел подарить свою новую книжку Коле. И вдруг я увидела Старичкову. Она шла к нам навстречу. Рубцов опять помрачнел. Она что-то залепетала, когда приблизилась к нам, Рубцов к ней даже головы не повернул.  По рассказу Старичковой происходит смещение событий, исключается целый пласт времени, вся середина дня с 11 до трёх часов дня. На пристань она пришла к трём часам специально проводить Колю. Я сразу прошла на борт, Рубцов пришёл несколькими минутами позже. При отплытии мы встали с Колей на палубе, чтобы полюбоваться Вологдой. Был такой красивый момент и вдруг мы увидели бегущую по берегу Старичкову. Бежала она некрасиво, высоко вскидывая острые коленки. При этом усиленно махала Рубцову рукой. Я вообще оторопела. Рубцов стал смотреть вниз.
- Да помаши ты ей, помаши! - закричала я. Рубцов поднял правую руку и тут же опустил:
- О, дура, дура! - Я схватила Рубцова за руку и потянула его на другую сторону палубы. Больше невыносимо было смотреть на эту изо всех сил бегущую уже немолодую женщину". А вот как описан этот момент Старичковой: "Виктор ушёл, не дожидаясь последнего пароходного гудка. А я домой не спешила. Из-за дебаркадера пароход не было видно, и я прошла вперёд, к домику Петра Первого, на возвышение.  Когда пароход появился перед глазами, у меня словно ноги подкосило (думала упаду). Коля и Люда стояли на палубе рядышком... Оба весело смеялись. Они,
конечно, видели меня".
    Ничего себе! У неё ноги подкосило! Бежала так, я думала - пароход обгонит! Она, конечно, понимает, что это её действие унижает её, и потому умолчала о нём.  Вот такая "правда" у Старичковой. Читай и дели на восемь. В своих мемуарах она сочинила несколько эпизодов с моим присутствием, хотя почти два года я не видела её. Но в резких выкриках Рубцова в её адрес чувствовала, что она невидимо кружит вокруг нас, постоянно напоминая ему о себе. Это крайне раздражало его:"Я пожелал ей слёз и подарил платок, - кричал он не однажды. Что ей ещё надо от меня?!"
  Моя поездка с Николаем Рубцовым в Тотьму для меня была неожиданной, совершенно случайной. Если бы я оказалась в Вологде после трёх часов дня, мы с Рубцовым бы не встретились. Но так совпало, что он с утра был ещё дома, мы встретились и он пригласил меня плыть с ним в Тотьму. Я с радостью согласилась. В советское время можно было  в поездах останавливаться в любом пункте проезда, если закомпостировать билет. Я ехала из Воронежа в Вельск и Вологду было не миновать, где я и сделала остановку. Появилась возможность поклониться Рубцову за его стихи после прочтения книги " Звезда полей", которая потрясла меня до слёз. Мы не виделись с ним со дня знакомства 2 мая 1963 года, прошло 6 лет, но он сразу узнал меня;
  - Вы Люда...Я Вас помню. Проходите, но у меня непорядок. -  Весь пол комнаты был устлан листками рукописи и он, смущаясь, согнувшись в три погибели, стал их собирать. И я, наблюдая это, прижалась к дверному косяку.
  Не буду повторяться  какие встречи были в Тотьме, но когда мы в одиночестве  с Николаем осматривали Тотемский краеведческий музей, он вдруг обнял меня за плечи и заговорил, как хорошо ему со мной видеть всё это такое родное, всю эту красоту нашу русскую. Но мы уже торопились на пароход. Была середина дня 25 июня 1969года. При возвращении в Вологду я распрощалась с Рубцовым и сразу же с парохода отправилась на вокзал продолжать путь до Вельска.
   На жительство в Вологду я переехала в начале августа, прежде договорившись с районным отделом культуры о работе в библиотеке и жилье в деревне Подлесной. С Николаем Рубцовым встретилась случайно, где-то в конце сентября в Союзе писателей. В Воронеже только что вышла первая книжка моих стихов" Сиверко" И глубокой осенью состоялось обсуждение моих стихов в Союзе писателей. Старичковой там не было. Были Василий Белов, Николай Рубцов, Виктор Астафьев, Алекксандр Романов и ещё кто-то из мужчин, мне не знакомых. Помню, что я осталась довольна обсуждением. Мы с Колей тогда уже были вместе. Вместе пришли, вместе ушли. Никто меня не ругал за мои стихи. Наоборот, были только положительные отзывы. Старичкова, которой там и близко не было, пишет, что Дербина опоздала на полчаса (была в парикмахерской), какую-то причёску (букли) придумала, зелёное платье из тафты.  Помню, что стихотворение" Люблю Волков" я тогда не читала. Это одно из любимых стихотворений Николаем Рубцовым. Он часто повторял две строчки из него:
                Тебе любимый, до скончанья дней
                хочу быть верной, как волчица волку!
   Журналист Энгельс Федосеев в самом конце 1970 года как-то пришёл к нам с магнитофоном записать несколько стихов Рубцова в его же исполнении. А потом Коля и меня попросил начитать именно это стихотворение. Наши голоса с Рубцовым есть на одной плёнке Я не сомневаюсь, что она жива где-то в Вологде. Создавая из меня образ волчицы Коротаев приписал мне стихотворение, вероятно, им же сочинённое.
                Волчица я. Ты понял слишком поздно
                какая надвигается гроза...
                В твои глаза глядят совсем не звёзды,
                а раскалённые мои глаза.
                Железной шерстью дыбится загривок
                и нет сомнения ни в одном глазу,
                как я свою соперницу игриво,
                почуяв, загоню и загрызу.
Такое я могла написать?! И кто моя соперница? Уж не Старичкова ли?!
Как только мы с Рубцовым стали жить вместе, никаких появлений Николая  у Старичковой быть не могло. Никогда за время общения с Рубцовым я не видела" ни одной бабочки" в квартире Рубцова,  в том числе и Старичковой. Как-то Коля сказал мне: "Люда, я ловлю себя на мысли, что не могу тебе изменить, хотя мог бы. Приходят тут некоторые..."  И странно читать про какую-то "свадьбу-помолвку" со Старичковой. Наверное, сначала должна быть помолвка, а потом свадьба. Вот как пишет Старичкова: " О чём он думал? Если свадьба, то нырну ли я к нему под одеяло? Или его мучили свои, мне не понятные мысли?"- Д-а-а..." Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно."
   Мне она не показывалась, но это не значит, что эта дама оставила нас. Старичкова не успокоилась и постоянно напоминала о себе. В почтовом ящике Рубцов постоянно находил какие либо "гостинцы": конфеты, записки, какие-то "презенты". Он приходил раздражённый, бросал "гостинцы" на стол и разражался весьма нелестной тирадой в её адрес: " Опять! Опять! Что ей надо?! Мымра! Пусть она оставит меня в покое! Люда, я уже заметил: как только размолвка между нами, она -  тут как тут! Мне не нужно никого, кроме тебя..."  Да, это уже была какая-то паранойя, какая-то тотальная слежка за нами со стороны Старичковой. Что и говорить, размолвки с Николаем у нас были по известной причине. За два летних месяца 1970 года по пьяни он нанёс себе две смертельные раны: в июне разбил моё окно, разрезал артерию  в кисти правой руки. Кровь хлестала фонтаном. Глухая деревня, телефона нет. Хорошо, что в медпункте фельдшер оказалась на месте. Жгутом перетянула ему руку. А я за полтора километра в посёлок Лоста побежала вызвать скорую. Быстро приехала скорая, в Вологде сделали операцию, Рубцов был спасён. В июле в деревне Новленское пошёл босыми ногами по битому стеклу, в пятку глубоко засадил большой осколок, сразу упал, поднял кверху окровавленную ногу. Никого нет рядом. Ситцевым пояском перетянула ему ногу, подняла его себе на закорки, принесла его в жилой дом. Телефона нет. Но опять чудо, из деревни уходила машина в сельсовет, где есть больница. Там сразу же сделали операцию, Рубцов снова был спасён. Его клятвам , - не пить я уже не верила, уговаривала его расстаться, быть просто друзьями, а он усиленно звал меня в ЗАГС.
     - Нет, Люда, ты не права. Ну, подожди, подожди ещё немного! Я брошу пить. Мне самому надоело. я уже пропил тома своих книг. Подожди, я окончательно остепенюсь, буду трезв и буду брит. Всё снова сводилось к шутке. Но в начале сентября я сказала ему:
- Коля, всё, хватит! Больше не могу. Завтра у меня выходной, я всё тебе перестираю, всё перемою - и всё. Рубцов, казалось, согласился. Как сказала, так и сделала. Вымыла окна, перестирала бельё, развешала его на балконе, вымыла пол. Вот тут и произошла у нас не просто размолвка, он запер дверь, не выпускал меня, было уже шесть вечера, надо было забирать ребёнка из садика.
- Ничего, ОН подождёт!- смеялся он мне в лицо.
Мы тут подрались с ним основательно. Всё- таки мне удалось вырваться. Когда приехала, садик уже мирно спал, дочка меня не дождалась Растерзанная, избитая, я шла в свою деревню и выплакивала своё горе в тёмную сентябрьскую ночь. Но появилась робкая надежда, что с этим чудовищем, теперь уже у меня ничего не может быть. Не тут-то было. Через неделю  Рубцов догнал меня, когда я шла с дочкой из садика. Плёлся за мной, извинялся, просил прощения.
 -Людочка, ну нельзя всё вот так оборвать. Ты  ведь не можешь меня бросить в беде. А у меня квартира сгорела!
- Враги сожгли родную хату...
- Не знаю кто враги или друзья, но там, как в чёрной бане. Я уже и стишок написал по этому поводу:
                Сначала были потопы,
                потом начались пожары
                и бегали антилопы,
                и диких овец отары.
В который раз рубцовский юмор обезоруживал меня. Всё обращалось в шутку: гнев, недовольство, обида. Снова произошло примирение. На следующий день с утра мы поехали к нему. Вот, что я увидела: потолок, стены, пол, окно в комнате, мебель - всё покрыто слоем сажи. Присесть было некуда. Как сказал сам Коля, пожар начался со стола. На столе у самой стены стояли иконки. На самую середину стола были поставлены три свечи  на равном расстоянии друг от друга и зажжены. Свечи были куплены на случай отключения света. Свечи сгорели, начала гореть клеёнка, бумаги и сам стол. Обгорелый, обугленный остов стола каким-то чудом  ещё держался на ножках. Огонь дошёл до икон и остановился. Все они были целёхоньки, и только у маленькой квадратной иконки Неопалимой Купины, которая стояла впереди всех, немного зажелтел нижний маленький уголок. Дальше Неопалимой Купины огонь не пошёл, пожар потух. Это было Чудо! Господь спас. Но ведь свечи были поставлены руками человека, руками врага. Я спросила Рубцова;
-Может ты сам зажёг свечи?
- Я ушёл сразу же после тебя. Я же не мог быть дома, готов был бежать куда глаза глядят. Так с тобой обойтись! Я себя ненавидел! Пришёл через три часа и увидел вот это.
 Но ты тоже хороша штучка! Расстаться задумала!.Будем считать, что ничего не случилось. Людочка! Меня прости и не грусти!
Рубцов не раз говорил мне, что у нас бывает кто-то третий. У кого-то есть мой ключ! Я давно замечаю, ко мне приходит кто-то, когда меня нет дома. Ухожу-вещи лежат на одном месте, прихожу -они уже на другом. Мне это неприятно, даже страшно! Вот так закончилась тогдашняя наша "размолвка". Все мои труды пропали. А квартире требовался ремонт.
  Конечно, Старичкова знала об этом пожаре, но в её книге об этом не упоминается. Но обмолвилась она вот о  чём. Говорю это по памяти, но суть такова: " Нашла на полочке в ванной перстень большой с зелёным стеклом. Какая-то мылась... Забыла, видно. Я думала чего мне с ним делать? Подарила племяннице."
 В квартире Рубцова, не в своей обнаружила чужой перстень, он был ей не нужен, поэтому подарила племяннице. Это как?! Из чужой квартиры  или для неё это не была чужая, она себя считала хозяйкой, значит? У Рубцова не спросила чей это перстень? Его дома не было. Перстень она просто украла. Этот перстень с зелёным стеклом был мой. Я любила его носить, но потеряла. Вот и нашёлся. Это было, когда мы с Колей уже были вместе. Да, я иногда мылась в его ванне, у меня в деревне ванны не было. Вот всё и объяснилось кто этот третий. Ещё было такое: в ателье сшила шерстяное сиреневое платье расшитое на груди серебряной ниткой. Красивое, ещё ни разу и не одела. Висело на стуле. Обнаруживаю - вся грудь залита томатной пастой. Так мне и не пришлось его поносить. Чья рука это сделала? Рука женская и очень злая. Сделала, когда нас не было дома. У меня уже нет сомнения, что у Старичковой всегда был ключ от квартиры Рубцова.
   После случившейся трагедии она собирала на меня компромат и относила следователю. Даже листок с двумя моими строчками, написанными рукой Рубцова, отнесла следователю. Я ни от одной своей строчки не откажусь. Не знаю, может быть Рубцов  хотел посоветовать мне что-то исправить мне в этих строчках и потому выписал их на отдельный листок? Но что в них такого, вырванных из контекста криминального, чтобы нести  их следователю? Вот первая строчка: "Горячий сок по жилам её хлещет". из стихотворения "Тяжёлая жажда жить"(" Отвожу глаза. Жуткая запись". Комментарий Старичковой).
                А вот осинка робкая трепещет,
                но я-то вижу: под её корой
                горячий сок  по жилам её хлещет
                и сила поднимается волной.
                О, как жизнелюбивы её корни!
                Хрипят, но глубже роются во мгле,
                и кто не понял, как они проворны.
                тот ничего не понял на земле.
 Это стихотворение о жизнелюбии, о стойкости,о той природной мощи, которая помогает выжить в любых обстоятельствах и не утратить своё достоинство.
 Вторая строчка из стихотворения "Верность": "Чужой бы бабе я всю глотку переела". В детстве я частенько слышала это выражение. Это ведь не в буквальном смысле. Это, значит чем-то надоесть, постоянно в чём-то упрекать, ругать. В моём стихотворении ревновать, ругаться. Речь идёт о молодой замужней крестьянке.
                О, я тужила бы, печалилась и пела!
                Ткала холсты и растилала на снегу,
                и до полУночи бы вёдрами гремела,
                и летней ночью ночевала бы в стогу.
                Рубашечки льняные бы носила
                и ленту красную в каштановой косе.
                Пусть по утрам бы индевело, моросило,
                мне всё равно б приснилось солнышко в росе.
                Всё потому, что рожь,играя силой,
                грозилась завтра выломить плетень,
                всё потому, что ты со мной, мой милый,
                и завтра будем вместе  целый день.
                Чужой бы бабе я всю глотку переела
                за то, что ласково ты на неё взглянул.
                Уж если на роду написана измена,
                то лучше бы в реке ты утонул...
 Это стихотворение тоже о природной силе, о том же жизнелюбии молодой, красивой, крестьянки, любящей и любимой, но и ревнивой.
" Почему не видели следователи? Или волнующая поэта мысль не имела к "Делу" никакого отношения? Когда он это написал? Не в ту ли страшную ночь?... Чему учат стихи Дербиной? Бери от жизни всё, что можно. Дави, грызи, добивайся своего для утоления животной страсти" - пишет Старичкова. Так говорить о моих стихах, это лишний раз выказать свою ущербность. Естественно, Старичкову просто пугает моя внутренняя мощь, моя энергетика.
 Итак, я ни разу не видела Старичкову после того 23 июня, когда она буквально ворвалась в квартиру Рубцова. Я как-то не придала значения тому, что ей никто не успел открыть дверь. Рубцов разогнулся от собирания листков с пола, шагнул из комнаты, а она уже нарисовалась. Я, как стояла у дверного косяка, так и не шевельнулась. Значит, когда она позвонила, её ключ был уже в замочной скважине, стоило только его повернуть. За полтора года я ни разу не видела её, хотя она придумала несколько эпизодов, где была я, Рубцов и она.
 В Вологде, в мою бытность меня ни разу  не пригласили выступить перед читателями. Ни с кем из писателей, кроме Рубцова, я не общалась. Правда, один раз я была у  Ольги Фокиной. Ни разу я не была ни на одном писательском собрании. А тут по описанию Старичковой, мы сидели с Рубцовым, как "два голубка"  на каком-то отчётном собрании, да ещё напротив неё. Моему изумлению нет предела.
 Я увидела Старичкову только 6 апреля 1971 года на суде над убийцей Дербиной-Грановской. Абсолютно лживое описание дрожащей убогой женщины. Её  вызвали. Она ответила на вопросы. Я тоже задала ей несколько вопросов, внутренне негодуя на её лицемерие. Её тут же отправили за дверь, как и всех свидетелей, которых вызывали. Старичкова обвинила моего адвоката в том, что ;" она пыталась подвести личность Рубцова под опустившегося алкоголика." А ещё она "защищала Рубцова" сказав, что он  принимал вино с целью самолечения. Вот в своих воспоминаниях она красочно и расписала этот " курс самолечения". Старичкова не слышала на суде моё последнее слово, однако, пишет: Дербина так и сказала на суде " Я поняла, что мы не будем вместе и решила его уничтожить." Да, нет! Это Старичкова Сама решила, что  она не позволит быть вместе Рубцову и Дербиной никогда!!!
 А вот такие слова собственными глазами прочитала я нынче у очередного "исследователя" судьбы и творчества великого поэта Николая Рубцова:

 " Дербина-Грановская после физического убийства  Николая Рубцова совершает преступление на духовном уровне,- порочит светлую память знаменитого  русского национального поэта, обвиняя его в алкоголизме. Дербина-Грановская является ярким представителем такого поведения, которое насильственно навязывается нашему многострадальному народу, в современной России восторжествовало  всё гнусное, что только возможно в человеке - беспрецедентный эгоцентризм, хамство, садизм, грубость, клевета, цинизм, убийство, насилие, ложь.       
У Дербиной-Грановской слышны чисто сатанинские мотивы в противовес чистым светлым мотивам  песнопевца России Николая Рубцова. Её стихотворный сборник "Крушина" - это знаковый призыв антирусских, дьявольских сил с сатанинскими образами в русской поэзии."- Где правда, а где ложь пусть думает читатель.            
               
РS  Хочу сообщить, что текст 2001 года перепечатан слово в слово, но всё-таки я намеренно   допустила минимальные сокращения, не хотелось время тратить на явную глупость Н.С. Эти сокращения не утрачены, в любой момент их можно восстановить.
  В то же время я добавила факты, о которых Н.С. намеренно не упоминает, а они  неопровержимы. Л.Д.