Третий Рим
и казался немного нескладен.
На широком лице славянина,
глубоко отпечатался лагерь.
С кем возможно легко задирался,
с кем сложнее, держался в руках.
И в глазах его пепельно ясных,
отражался потомственный страх.
Вдоль границы скитаясь угрюмо,
за межу не хотел выходить.
Запретил себе мыслить и думать,
а другим запретил говорить.
В его мире монаршая воля,
заменила Господень Завет.
То добро, что выходит по-моему,
не по-моему - в том добра нет.
В его мире боялся священник,
в его мире боялся поэт.
У него толком не было денег,
ничего у него толком нет.
Он палил не щадя Новый Город,
он топтал шебутную Рязань.
И всевластие Божьих законов,
пренебрег, если так скажет царь.
Царь ему говорил очень много,
очень разных и сложных вещей.
Царь ему говорил очень строго:
бей с носка, а слезам их не верь.
Он затих и как будто смирился,
через мрак разглядевши зарю.
Он воспитан был в Церкви Сардисской,
подчинившей пророка царю.
Все смотрели на блудного сына,
обошедшего много сторон.
Что так долго шел к Третьему Риму,
а построил второй Вавилон.
Свидетельство о публикации №122112904089