накануне

Матушка, говорит, принеси пальто.
Да не то, не это, а что пестро.
А сам шапку ищет рукой, гребёт, 
только что ни схватит - всё не идёт.
Наконец оделся. Пойду, мол, я,
там, поди, собралась уже вся родня,
одного меня поджидают, а я всё тут.
Посади, говорит, в горшочек ивовый прут,
да смотри на него. Зацветёт когда -
так и буду обратно я.

И пошёл.
Да не так пошёл,
как ходил обычно, ну знаешь сам,
он же ходит так, словно по углям -
скачет, скачет, как заводной.
А тут поплыл утицею озерной.

И смотрю я ему вослед: пальто пестрит,
он руками машет, как есть летит.
А шапчонка синяя, петушком,
и такой смешной он, горшок горшком.
Повернулся ко мне, и бочком, бочком.
Да и влез в трамвай, набитый битком
стариками, бабами и детьми.
Из окошка машет мне, мол, иди,
я и сам доеду, чай, не впервой.
А я стою и плачу - куда такой,
как кулёма одетый, башкой блажной.
Ну куда ему к бабам-то?
Молодой.

А потом будильник давай звонить.
Ну и встала, чайку попить.
А сама не могу всё его забыть.
Как он машет в окошке, лыбится до ушей,
из-под синей шапки копна кудрей,
а трамвай-то едет, да всё быстрей,
а он машет, машет мне, мой Андрей.

Ну, пойдём на кухню. Чай, чай простыл.
Дай-то Бог, чтобы он когда-нибудь нас простил.
Да возьми-ка с вербой вон тот горшок,
на окно поставлю - пошёл пушок.