Недалёкое непрекрасное

Ой, дивные, о, диванные времена...
Как дела у головоньки? Как дела?

Всё как по Маслоу вниз,
безгривого солнца близ.

Доброе утло –
начнётся с коктейля молотого
кофе и мол: а как
в турку не загреметь.

Буркаешь в облака.

Завтрак – мор и ковка по-корейски,
недоеденная батьком
(что по срокам – на специи опирайся).

Следующая стадия мрака.
Сплошь одно вороньё.

Встав поперёк неба,
гнут свои тёмные линии
рыбьи кости антенн,
превращая пространство
в ноуваристый болью-он мёртвого инфоморя –
из спутниковых тарелок
сёрбают его
аль-да-барановые жертвы
побарабанных установок.

При ВК я,
катаешь телегу пальцами,
снова и снова отрицая:
ты уже там

где:
ржавый ЧСВ механизм диминутивит жизнь,
где:
им перья, перья!
а нам – не нам.
(Какие уж тут замашки!)

Подле страшного за-те-мнения
орёт двуглавый
Оруэллом в двух главах
букв мошкарой закружен:
гласными и согласными,
шипящими про себя,
по углам со-норными.

Мышь, лень и я – норушны.
Незаконченный сюрреал.

Бабки больших подъездов
доядерны взводят споры.
Скроется вскоре, вскроется.

Над всем дядя стёба
со звёздной своей высоты –
соскребает искринки мозга.

Натянутая страна
звук издаёт глухой –
под руки поздно взятый
расстроенный инструмент.

В положении цугцВанга
(водит стеклянный глаз),
теряет со смертью свою тождевственность.

Вдох диафрагментировав,
не угодив в коллективную полицинацию,
через помехи рацио
пробираешься,
наводишь грудную камеру.

Выставил резкость.
Всё, в объективе, замерло.