Соперницы

«Соперницы».

Посвящено Анне Ахматовой и Лили Брик.

Первая часть.

Ахматова и Брик – те, музы,
Русского авангарда. Те,
В тройственных браках тогда жили,
Кучу поклонников имев.

Которые из – за них могли,
Топиться иль стреляться там.
Обе блистали в разных шоу,
На эротических порой.

То – в поэтических салонах.
При этом в той или другой,
Красоты не было. Те брали,
Некой «магией» всех тогда.

А современники их чары,
Там «колдовскими» назовут.
Но вот победу одержала,
Ахматова над Лилей Брик.

Не «колдовством» взяла, конечно,
И не числом любовников.
А вот тогда, совсем иначе…
Об этом и поговорим.

Затянутая в чёрный шёлк та,
С крупным опалом в поясе,
Некой камеи и вплывала,
Ахматова в салон – подвал.

(«Подвал Бродячей собаки»)

И все взоры обращались,
Тут же ясно к Ахматовой…
И у камина поэтесса,
Пила чёрный кофе, курив.

Тонкую папироску в плотном,
Кольце «друзей, поклонников.
Влюблённых и каких – то дам там,
В больших шляпах – накрашенных.

Все с подведёнными глазами»
Так Иванов тогда писал,
Георгий, о присутствующих,
В этой богеме, кто там был.

Нет, не была красавицей та,
Но она больше там была,    
Да, чем красавица…» О ней так,
Восторгался Адамович.

(Этот акмеист говорил ещё: «Она обладала
Чем – то, сразу приковывавшим внимание»)

И привлекательности Анне,
Там добавляла некая,
«Магия». Иль «ахматовские,
Штучки потусторонние»

Так говорили в той тусовке,
В богемной их. Верили все:
«Ахматова читает мысли»               
Также предсказывать могла.

(Всякие события)

А стихи ей, мол, там диктует,
«Голос свыше» от куда – то.
«Я взял не жену, а колдунью» -
Сказал о ней так Гумилёв.

И поэтесса та гордилась,
Своей той репутацией.
У Брик же «магнетизм» был тоже,
Правда, другого рода всё ж.

«Некий секса - пил, что она,
Помимо воли излучала» -
Так пасынок Лили сказал,
Катанян – младший про неё.

Его ж родная мать Галина,
Катанян, брошенная там,
Его отцом, ради той Лили,
Там тоже подтверждала то:

«Боже мой – да она ведь некрасива! Слишком
 большая голова, сутулая спина и этот ужасный тик…
Но уже через секунду я не помнила об этом.
Она улыбнулась мне, и всё лицо как бы вспыхнуло
Этой улыбкой, осветилась изнутри! Я увидела
Прелестный рот…сияющие, тёплые ореховые глаза»

Эти глаза и Маяковский,
Влюблённый называл тогда:
«Ямами двух могил». А Пришвин,
Об этот так писал тогда:

«Ведьмы хороши и у Гоголя. Но всё – таки не
У него и ни у кого такой отчётливой ведьмы, как Лиля Брик!»

Вторая часть.

И это всё не потому ли,
Что люди с окружения,
Её там, тот же Маяковский,
Другие – ПЛОХО кончат жизнь…

(Завсегдатаи Лилиного салона – Тухачевский, Уборевич,
Якир, любовник Лили – Агранов (зам – Ягоды), Её второй
Муж комдив – Примаков, и др.)

Узнал ли супруг на допросах,
Примаков, что его жена,
Лили Брик на него стучала –
Агент ЧК, №15073?

Слова Пришвина о тех ведьмах,
Многие понимали там,
Всё ж романтически, и будто,
«Любовные чары» то всё.

Мол, все влюблялись в эту Лилю,
В её салон слетались те,
Как мухи на мёд. Пастернак же,
Думал иначе там совсем:

«В доме у Бриков было как в милиции на допросе.
Все знали, что им отказывать нельзя, всегда
Принимали приглашения…»

От слов Лили вздрагивали все,
Гости её, что что были там.
«Ужинать будем все, как только,
Мой Ося придёт из ЧК»

Те даже аппетит теряли,
Но всё равно до неё шли…
В салоне Бриков в Гендриковом,
В том переулке – «праздник» шёл.

Гремели часто маскарады,
Напоминавшие уже,
Бесовский шабаш. Мейерхольд же,
Там приказания давал.

Везли шампанское туда что б,
Костюмы театральные…
Маяковский в козлиной маске,
Блеял верхом на стуле там.

А Брюсов воспевал там игры,
Дионисийские тогда,
И совокупления также,
Там с «козлоногими» к тому ж.

«Я – В КРАСНЫХ ЧУЛКАХ, А ВМЕСТО ЛИФА –
ЦВЕТАСТЫЙ РУСКИЙ ПЛАТОК», - вспоминала Лиля…

В «Башне» - салоне же поэта,
Что на Таврической стоял,
То – Вячеслава Иванова,
Ахматова там «верх брала».

Более изысканными там,
«Фокусами» Анна брала:
Перегнувшись назад, та, стоя,
Должна была тогда схватить.

Зубами спичку, что воткнула,
В коробку вертикально там,
Что на полу рядом лежала,
Вот такой номер был её.

Ахматова была высокой,
И узкой. А одета та,
Во что – то длинное, тёмное,
И облегающее, ту.

И походила эта Анна,
На невероятно красивое,
И змеевидное к тому же,
Чешуйчатое существо.

(Так вспоминали её современники)

Чулки красные и все чары,
Лилины, нужны для того,
Чтобы внушить этим, мужчине,
Что он всё ж замечательный…

А сделают всё остальное:
«Хорошая обувь, ещё ж,
Бельё шелковое». Но всё же,
Давали и осечки то.

Так кинорежиссёр Пудовкин,
Не клюнул на её тогда,
Шёлковые те панталоны,
А Пунин, так обидел ту:

«Я сказал ей, что она для меня интересна
Только физически и что, если она согласна
так понимать меня, будем видеться… если же
не согласна, прошу её сделать так, чтобы не
видеться. «Не будем видеться» - она попрощалась
и повесила трубку)

(Пунин – профессор истории искусств)

А по словам Эммы Герштейн же:
«Пунин – Ахматовой отбит.
Он ею был сражён, увидев,
Её тогда бурбонский нос»

Профессор с женой, вместе с Анной,
Жили все на Фонтанке. Те,
В тройственном браке находились,
Также как Лиля Брик тогда.

Брики те жили с Маяковским,
В переулке Гендриковом.
И ни в гражданских, ни в законных,
Браках не были счастливы.

(Обе эти женщины)

Третья часть.

Ахматова же с Гумилёвым,
После рожденья Лёвы их,
Молча дали тогда друг другу,
Полнейшую свободу там.

Не интересовались больше,
Интимной стороной уже,
Жизни друг друга. Через год же,
После свадьбы Брики – спят врозь.

«Мы не жили друг с другом, но были в дружбе» -
Писала Лиля Брик
(Ну, это многие так говорят о неверных мужьях)

Мужчины Анны уступали,
По их влиятельности, тем,
Любовникам Лили. Они же,
С чекистов были многие.

(А у Ахматовой – художники Модильяни и
Анреп, композитор Лурье, Пунин, учёные
Шилейко и Гаршин и др.)

Особняком был Маяковский,
В 1923 году,
Он Брик писал от «всего сердца»,
Но через два года - с другой.

«…Люблю и буду любить, будешь ли ты груба
Со мной или ласкова, моя или чужая. Всё равно люблю» -
Он писал Лиле Брик.

Через два года уж в Нью – Йорке,
С ума уже сходил поэт,
По русской же американке,
Элли Джонс. Ей увлёкся он.

Поэта проводив в Москву, та,
Домой вернулась – а кровать,
Её была вся в незабудках…
Потратил деньги все поэт.

(На эти цветы он потратил последние доллары)

Элли родит от него дочку…
Но Кися (Лиля) всё ж его,
Отговорила от женитьбы:
«Мол, зачем дети тебе, Щен…»

1928 год

В тот год в Париж отправит Лиля,
Поэта, Маяковского,
Чтением поэтическим чтоб,
Подзаработал в стране той.

В Париже сделал Маяковский,
Не Элли даже, а другой,
То, модельеру по одежде,
Татьяне Яковлевой там.

Татьяна ему отказала,
Поэт же заключил контракт,
С французской фирмой. А Татьяне,
Фиалки приносили в дом.

(Каждую неделю – пармские фиалки)

По – обывательски, коль если,
Лиля любовь поэта к ней,
«Монетизировала». Она -
Автомобиль приобрела.

(«Рено»)

А тут какие – то фиалки.
Правда, с другой же стороны,
Имел квартиру Маяковский,
Вступив там в кооператив.

Но чтобы жить там уж с последней,
Своей возлюбленной уже,
С Полонской, та была актрисой,
Лилин «Рено» поблекнет там.

Верней, поблек бы, если бы тот,
Поэт не погиб вдруг тогда…
Ахматова же усомнилась,
В его самоубийстве том.

(Её знаменитая фраза: «Не надо было дружить с чекистами…»)

В тусовке питерской богемной,
Передавалась фраза та,
Из уст в уста. Думали все так,
Веря в «магию» Анны той.
 
(В «колдовскую магию» и её пророческий дар)

Четвёртая часть.

Словом, и Анна там, и Лиля,
При той тусовке славились,
Как – роковые женщины там,
Но была разница меж них.

Любовные страданья Анны,
В шедевры превратились там.
У Лили ж Брик стихи поэта -
В дивиденды денежные.

Благодаря же ей взлетят там,
Тиражи Маяковского.
Получал легко загранвизы,
И выступал на западе.

(Её роман с поэтом вообще напоминал взаимозачёты
Творца с продюсером)

Чары чарами – гонорары ж,
Всё ж были гонорарами.
Но ей должны быть благодарны,
Поэт остался на века.

Сталина Брик же убедила,
Что Маяковский всё же был,
Всё ж там «великим пролетарским,
Поэтом». Да, -  спасибо ей.

А может, правда, в этой Лиле,
Всё ж, тоже «магия» была?
Рассказывала в старости та,
Один и тот же там кошмар.

Ночной. «Володя к ней пришёл там,
А я ругаю всё его,
За то, как поступил с собою,
А в руке его пистолет.

Он вкладывает мне тот в руку,
И говорит: «Ты сделаешь,
Тоже самое!» Сон стал вещим,
Из жизни Брик сама уйдёт

Ахматова для тысяч нас всех,
Осталась в памяти людей,
Не чья – то жена, иль продюсер,
Или чья – то любовница.

Была, как поэтесса – гений.
Такой останется в сердцах.
Стихи её для нас награда -
Всё остальное мишура…

(За «устрицы во льду», за «когда б вы знали, из какого
Сора растут стихи, не ведая стыда…». И этот «стыд» 
и за тот «сор» - её боготворят)

Ахматова до конца дней же,
Верила, что всё ж Гумилёв,
Хранит её с небес. Всем скажет:
«Кто –то диктует ей стихи.

А если ж «никто не диктует»,
То она и «не пишет» их.
За всю жизнь эта поэтесса:
Ни одной строчки – на заказ.

(По заказу)

Ведь высшим силам не прикажешь.
А как у нас тут говорят:
«Поэт в нашей России больше,
Чем поэт». В самом деле так.