Борис Гучков
(1950 - 2021)
В предзимья холодный и пасмурный день,
Озябнув до дрожи,
Последними сбросили дуб и сирень
Сырые одёжи.
Седа патриарха лесов голова,
Мудра и печальна…
Мы кожу меняем. Мы те ж дерева,
Как это ни странно.
Я полем житейским, где множество мин,
Немало протопал.
Увы, я уже не цветущий жасмин,
Не стройный, как тополь.
Хотя и сноровка, и силушка есть,
Но, как забияка,
В открытую дверь я ломиться и лезть
Не стану, однако.
А тополя подвига манит кураж.
Изящен, как терем,
Он за год-другой на девятый этаж
Забраться намерен.
Не ведает тополь, что корни слабы,
Что хрупки колени,
Что скоро над ним посмеются дубы
И даже сирени.
ИМЕНА
А у матери моей
Имя — Евдокия…
В наше время имена
Не дают такие.
И стыдятся, а чего,
А чего стыдятся?
Евдокией отчего
Нынче не гордятся?
Мчатся годы и века…
Мчится юность наша…
Дуновенье ветерка —
Дунюшка…
Дуняша…
***
Нет, не Марка и не Луки,
Не Матфея, не Иоанна,
А Евангелие от сохи
Дед читал, просыпаясь рано.
Ещё затемно — за порог,
А темно — возвращался в избу.
Он в молебнах не видел прок
И не веровал коммунизму.
До восьмидесяти девяти
Дед скрипел, как сухое древо…
Боже милостивый, прости!
Не брани его, Матерь-Дева!
Умоляю: не в тень олив, —
Наказанье да будет строго! —
Вы с сохою его средь нив
Поместите заради Бога.
***
А земля залечивала раны.
Мать гасила, экономя, свет.
В тёмном доме кончилось так рано
Детство без игрушек и конфет.
Я носил отцов пиджак с заплатками,
Мать вздыхала горестно: «Война…»
Поднимала на ноги несладкая,
Золотая каша из пшена!
Свидетельство о публикации №122112003107