Знаменитый Павлюкъ

В сонме знаменитых, популярных и обласканных большевистской властью (а также ошельмованных, гнобимых и гонимых ею) советских прозаиков, чей пик творчества пришёлся на 30-ые-60-ые годы 20-го столетия, наряду с Фединым и Леоновым, Кавериным и Фадеевым, Горьким и Алексеем Толстым, Бабелем и Олешей, Паустовским и Катаевым, Булгаковым и Платоновым, Ильфом и Петровым и Пильняком,существовала ещё и многочисленная прослойка писателей так называемого "второго эшелона", судьбы которых сложились очень по-разному.
Это - Борис Пильняк и Николай Чуковский, Борис Житков и Василий Гроссман, Вера Панова и Анатолий Рыбаков, Аркадий Гайдар и Рувим Фраерман, Всеволод ИвАнов и Лидия Сейфулина, творчество которых достаточно широко представлено в печати и подробно изучено литературоведами, однако существовал ещё такой, талантливый (по-гамбургскому счёту)с моей точки зрения, практически забытый писатель - Павел Филиппович Данилин (известный под псевдонимом - Нилин).
И тем не менее, я не склонен переоценивать его литературных заслуг (а его гражданская и человеческая позиции, в те жестоко-идеологизированные годы, были весьма и весьма сомнительными в морально-этическом плане).
Но остановимся всё же на его литературных ипостасях.

Читая рассказы и повести Нилина ("Жестокость", "Испытательный срок", "Дурь" и многие длругие), ловишь себя на мысли о том, что написаны они легко и просто, доступно для понимания и с совершенно минимальными затратами нарочитости, дидактики, метафоризаций, усложнённых стилистических конструкций, красивостей и прочих литературных завитушечных аксессуаров.
Но при этом, проза его притягательна, сюжеты, за внешней, поверхностной банальностью, вполне оригинальны, герои - узнаваемы, а чтение - постепенно захватывает и в конце оставляет приятное "послевкусие".

Один из самых моих любимых текстов Нилина - это рассказ "Знаменитый Павлюкъ", в котором сфокусировались в одну раскалённую точку все "лучи" писательского таланта Павла Филипповича: купринско-толстовские простота и глубина, тургеневско-бунинское изящество языка, мощнейший морально-этический подспуд в традициях Достоевского, щемящие порой - чеховские нотки, горьковские гимны величию человека и нетерпеливая жажда собственного писательского самовыражения и поиска своего стиля.

Скромный в быту и величественный в миропонимании и в мироощущении, совмещающий в себе квинтэссенци идеи осмысленности жизни через детерминированность полезности труда и соблюдения евангельских заповедей духовной чистоты, для достижения которой Павлюк совершает шестой подвиг героя Геракла по очистке от балластной грязи и дерьма в "стойле" своего плотского подвального обитания:
" Подвал, который снял Павлюк, был  завален бурым  камнем, битым стеклом,  гнилыми балками и дохлятиной.
Павлюк два месяца только тем и занимался, что вытаскивал из подвала  мусор
и гнилье, камни и разную гадость.
 
 -Чистота возвышает человека. Это имей в виду..., - так говорил Павлюк своему юному ученику!"

Усыхая и угасая физически, Павлюк возвышался нравственно, принимая надвигающуюся смерть философически осмысленно и строго.
Живя в подвале , стены которого были недвусмысленно (по воле автора) "украшены" картинами канонического представления об аде, Павлюк всем своим существом, светом активного труда и рациональной доброты к людям (и даже к собственному коту), противопоставляет себя картинному грешнику, который безучастно и обречённо принимает адовы муки смерти.

А сколько объёмной житейской правды сокрыто в признании юного героя, от лица которого идёт повествование:
"Павлюк был мрачный, молчаливый.
   Приходил я к нему обыкновенно утром, в половине седьмого. В  это  время
он, умытый уже, сидел на кухне против  самовара,  пил  чай,  и  щеки  его,
впалые, покрытые  тончайшей  сеткой  красных  жилок,  медленно  сгорали  в
синеватом румянце.
   Мне было восемь лет, но я знал все на свете. Я знал, как  сеют  хлеб  и
как его зарабатывают, как родятся дети и что надо  делать,  чтобы  они  не
родились.
   Знал я также, почему сгорают щеки у Павлюка".

Зваметьте, ни тени фальшивого пафоса, романтики, надуманности и проч. дешёвых приёмов - только суровая правда жизни, словно высеченная киянкой по жести!

Рассказ этот имеет и своё начало и свой конец, который закольцовывает авторский замысел и его недюжиный  талант - в конечный, высококачественный литературный продукт!