Школьные годы чудесные

 Предисловие

Сначала мы случайно оказались рядом за одной партой, нас втроем посадили...новый район, школа новая еще строилась рядом с нашими домами, а дальняя переполнена детьми...
Потом мы вместе долго ехали на автобусе и как оказалось, должны были выйти на одной и той же остановке...
Конец зимы, снег с сероватым подтаявшим налетом и досчатые мостки через огромное поле, вместе идем, я еще не знаю твоего имени, но ты меньше меня росточком, в зеленом драповом пальтишке с черным каракуля воротничком и пуговицы на пальто большие, а на голове твоей шапочка белая, пушистая и ты боишься идти домой, в портфеле за устный счет у тебя жирная красная единица и острый ее конец из портфеля выглядывает и от этого и портфель тяжелее в разы...и кажется ее все видят издалека...
-Меня папа сейчас убьет...
-Да зачем ему тебя убивать, ведь это он улыбается, идя нам навстречу..?
Я выступаю вперед и говорю твоему папе, что устный счет был сложным очень и не нужно тебя ругать. Он улыбается и приглашает меня к вам на обед, но меня дома ждут...
-Ой, а меня Леной звать, а тебя?
-Я- Аня.
Наконец я увидела твою улыбку. Большие карие глаза, очень серьезные, а ты сама такая маленькая и хрупкая, как белая почка на вербе.
Мы дружим, ты моя самая любимая подруга и тебе я доверяю свои секреты...И семьи наши стали дружить и праздники вместе праздновать то у вас дома, то у нас. Они всегда были шумными, веселыми, с песнями, с плясками, с шутками.
Помню зимний поздний вечер...праздничные посиделки у нас дома, а мы с тобой незаметно оделись и убежали на улицу. Горят желтые лампочки фонарей, в их рассеяном свете кружится снег, дорога расчищена перед домом нашим дворником широкой деревянной лопатой и утопает в огромных сугробах, мы бежим по ней переодически плюхаясь на спину в сугробы и наши смешные отпечатки нарушают геометричность снежных холмиков по ее сторонам обеим.
За поворотом дороги изогнутая дугой, словно кошачья спинка, горка железная, атрибут современности тех лет почти возле каждого дома. Крутые ступеньки, почти вертикальные, ножки в мохнатых валеночках скользят и разъезжаются и при усилии, держась за перила обеими ручонками в шерстяных варежках с пришитой резинкой, мы по очереди поднимаемся наверх горки и с гиканьями и хохотом скатываемся поочередно вниз, долго скользя по катку- дорожке, длинному...кто дальше, кто быстрее...и снова карабканье, и снова смех, который разносится по пустынной улице, почти в ночи, а мы одни...
И вот уже усталые, но такие счастливые, с выбившимися косичками из под шапок, лежим рядом, раскинув руки и в небо звездное смотрим, а снег плавно кружась, все сыплется и сыплется мукой на наши шубки , мы ловим его открытыми ртами, а у меня щиплет язык, ободраная кожица осталась на железе горки, не удержалась и попробовала я ее вкус...
Почти черное небо, звезды словно гирлянда елочная, такие яркие и их так много, а мы одни в этой звездной вселенной, она наша и мы ловим со смехом ее белые, тающие на языках послания, снежные...
Что будет потом..? Не знаем, глядя в небо выдумываем, мы еще дети и счастье простое, незатейливое...И смех звонкий...
Я помню этот звездный, поздний вечер нашего детства...
-Аня! А ты помнишь..?
Мне хочется его повторить...как давно это было...и вселенная была слишком большая для нас с тобой...


Мир вокруг перевернулся и я «кувыркаюсь» в не понимании и тревоге. Порой нечем дышать, хватаю себя за ворот и тащу изо всех сил. И помогают неожиданные воспоминания, в водовороте их лишь спасение, хоть и ненадолго.

Моя подруга Аня. Сколько игр мы выдумывали с ней. Просто из ничего делали незабываемые и смешные приключения. Смеялись до рези в животах, захлебывались в голос смехом. И снова выдумывали. Родителям всегда было не до нас. Где мы и что делаем им просто было неведомо. Они работали, а мы учились.

В школе на уроках тянули руку, вызываясь к доске. Это когда были подготовлены. А когда нет, то прятали глаза и почти сливались с партой. Вызывали кого то другого, вздыхали глубоко, ох...пронесло и на этот раз. Но оценки всегда были хорошими, а мы были хорошистками и бурно участвовали в ощественной жизни класса. Брали на поруки отстающих и помогали им делать уроки, то бишь списывать с наших тетрадей. В них всегда аккуратно были выписаны предложения упражнений под номерами. Буковки красивым почерком с наклоном лились по ровным разлинеянным листкам тетрадок.

В нашей школе мы участвовали и в самодеятельности, и были записаны в кружок Шкид. Там нам выдавали адреса иностранных учеников, а мы писали им письма на русском. Помню мне достался адрес Ганса, из ГДР. Имя его мне сразу не понравилось. Немецкий язык я не знала и папа на работе помог перевести его письмо, отправленное на адрес нашей школы. Наверное этих немецких мальчиков и девочек тоже заставляли писать письма нам, ребятам из СССР.
Они и писали. Письма конечно же проверяли и исправляли детскую нашу идеологию. Ее то как раз у нас и не было. Мы просто не знали, с чем ее едят.
Ганс прислал мне бандероль. В ней были красивые переводные картинки. Удивление того времени. Открытки с видами его Дрездена и радостную улыбку, что я ему ответила на письмо. Наверное его родители тоже отнесли мое письмо на свою работу и кто то там, знающий русский язык, его перевел.
В ответ я тоже отправила ему бандероль с марками, открытками Ленинграда , свой рисунок не помню чего, маленького плюшевого мишку, он был крохотный и довольно милый. После я еще несколько раз получала письма от Ганса. Но отвечать мне больше на них не хотелось. И я самопроизвольно исключилась из кружка Шкид. И с головой окунулась в самодеятельность.

Ида Алексеевна, наша классная, была географичкой. А в юности занималась балетом. Она и возглавила наш кружок самодеятельности. Помню мы девочки, танцевали « Березоньку»в длинных сарафанах. На подолы которых постоянно наступали и бесконечно падали на натертые доски паркета, в актовом зале. Кокошники съезжали на лоб, ленты их путались в волосах, а рукава длинные сползали и закрывали ладони, в которых мы держали веточки берез, с чуть распустившимися листиками.

Наше выступление в праздничном концерте было накануне первомайских праздников. И были приглашены и родители , и актовый зал был полон зрителями. Они даже стояли в проходах. Мы подглядывали за суетой и гомоном зрителей из за бархатного бордового занавеса. Немного взволнованные и краснощекие от духоты.


Как же долго мы с девочками репетировали один лишь танец под народную песню « Во поле березонька стояла». Мы вставали по утрам и засыпали со словами этой песни.
В конце концов рьяно ее ненавидя. И Иду Алексеевну вместе с песней тоже. Она заставляла нас водить хороводы после уроков и была постоянно недовольна тем, как мы вставали на носочки и скользили шумно. Перебирали ножками по натертым половицам сцены.
По ее замыслу мы должны были плыть в длинных сарафанах, словно лебедушки белоснежные. Два круга, в которых мы закручивались, после должны слиться в один большой.
А мы вовсю портили замысел бывшей балерины. Ростом все мы были неодинаковые. По росту и были поставлены. Аня самая маленькая, а я перед ней. Возглавляла наш круг Ира Сазонова. Она была большая и движения ее были рублены топором. Взмахивала веточками березок словно деревья выкорчевывала на лесоповале. И чаще всех путалась ногами в сарафане и падала, а мы за ней все повторяли. Что невероятно злило Иду Алексеевну. Намучалась она с нами, руководя танцем. Мы делали серьезный вид, а сами в рукава рубах хихикали.
Анина мама принесла нам со своей работы два парика с русыми косами. Когда она нам сказала про парики, что может в них мы больше будем похожи на русских девиц из танца. Мы с Аней так обрадовались и наперебой размышляли, что косы будут длинными, а мы безумно красивыми в этих париках. Как настоящие артистки.

Но на деле парики были нам маловаты и покрывали лишь пол головы и косы висели облезлыми беличьими хвостами растопыренными. А мы в них словно два клоуна. Но все же нами решено было парики натянуть на затылки, а кокошниками прикрыть лбы. Косы до пояса были видны, да и ладно.
Ведущий оъявил наш танец и мы выплыли под овации зрительного зала. Ида Алексеевна с покрытым красными пятнами лицом стояла за открытым занавесом и нервно махала руками, дерижируя нашими двумя кругами из лебедушек.
Я плыла, не чувствуя сцены под ногами. Лишь одна мысль билась в висках, чтобы Ира Сазонова не свалилась, а мы за ней. Но она выдержала все повороты и выкрутасы танца, не сбилась и махала своими рукавами где то впереди, словно милиционер перед светофором на перекрестке. Я незаметно тянула косы назад, чтобы парик светлорусый не открыл мои рыжеватые настоящие косицы, уложенные на затылок. Кокошник мельтишил белым жемчугом- бахромой перед глазами. Я плыла, за мной Аня. Боковым зрением я видела и ее махинации с нещадным париком.

Мы выступили на ура и нам хлопали и вызывали на бис. Ида Алексеевна, залитая красной краской уже и по шее. А не только по лицу, кланялась вместе с нами. И после всем нам выставила по пятерке по географии, в журнал, за участие. За то, что оправдали ее ожидания. Ира Сазонова очень гордилась собой, что это ее заслуга.Танец удался на славу. А мы стали знамениты на всю школу.

Мы с Аней продолжили нашу самодеятельность уже вдвоем, отделившись от коллектива. И выдумав лишь свой танец. Безумный, зверинный и на долгие празднования новогодние.


После нашего танца « Березонька» нас стали узнавать в школьных коридорах, на пременках.Слава нас не испортила. Мы лишь учиться стали лучше. Из хорошисток получили должности « учебного сектора». И в своем звене с рвением взялись за отстающих.
За партами мы сидели с мальчиками. Моего соседа звали Алеша Алексеев. На уроках я иногда отвлекалась, глядя на него незаметно. У него были такие огромные глаза ,обрамленные густущими длинными ресницами. Взгляд доброго теленка. Глаза его вопрошенно глядели на школьную доску с заданиями. Ресницы веером колыхались, хлопая почти со звуком. Я завороженно глядела на него и однажды не выдержав, даже попросила потрогать его ресницы. Он мне помнится даже разрешил их потрогать. И после этого я давала ему списывать, все о чем бы он не попросил. Была им очарована, околдована.
Он был смешливым и довольно глупым. Но умел вовремя сказать что нибудь заковыристое, которое услышал от своей старшей сестры.
С Алексеевым мы подружились и по по «долгу службы» учебного сектора, мы с Аней даже наведовались к нему домой несколько раз. Его семья жила в корабле девятиэтажном, как раз за садиком, куда ходили наши с Аней: мой брат и ее сестра.

Родители Алеши Алексеева работали какими то шишками и дом их был полной чашей: с красивой мебелью и вкусными конфетами. Ими Алеша нас всегда угощал. Мы жеманились немного, а потом брали эти конфеты горстью и на потом. А Алеша был галлантен, когда мы заходили к нему в комнату, он вежливо кланялся и говорил как то не по советски. Глаза его смеялись, ресницы хлопали почти по щекам. И только он хотел попросить что нибудь списать, всегда в комнату заходила его старшая сестра и как наставница наблюдала, чтобы уроки Алеша делал сам, а мы лишь ему помогали. Сестра Алексеева тогда тоже была на нашем школьном концерте и посоветовала нам с Аней записаться в театральный кружок. Он как раз был в хозяйственном помещении их многоквартироного дома и управдом выделил для кружка отдельную комнату. И пригласил студента старшекурсника из театрального института имени Островского. Я конечно не помню имя этого студента, но похоже он не отличался особыми знаниями и наверное был прогульщиком и вскоре был отчислен. Но так, как был чьим то сыном, то управдом ему и помог стать педагогом театралом, да еще и с зарплатой.

На наше первое занятие кружка мы с Аней пригласили еще наших подруг Галю, Марину и Лену. Так впятером мы пришли на занятие в первый и как оказалось в последний раз.
Студент увидев нас хохощущих и румяных, тоже покраснел. Он решил поставить какой то там спектакль, наверное в душе его спал сам Чехов. Его словами он и говорил, нацепив на нос оправу круглых очков без стекол. Был в образе. Мы поняли сразу и помогли ему в этом, тихо и чень не понятно для него, издеваясь над ним словесными перпалками. Закидывали головы назад, махали руками и заливались смешливыми соловьями. Студент краснел, злился и от этого еще более становился красным, почти лопаясь от недовольства и нашей к нему непочтительности.
Сначала студент попросил каждую из нас прочесть любимый отрывок стихотворный. Я завыла про кота на цепи, который ходил туда сюда. Так решив показать себя самим котом, которому не любы были цепи. Я в школе прекрасно декламировала стихи, очень хорошо умела это делать. Порой доводя до слез нашу руссичку Анну Прокофьевну. В хорошем смысле этого слова. Однажды в порыве, она меня даже поцевовала в макушку. От чувств поцеловала, после того как я прочла какой то стих.
А тут перед студентом я так разошлась, что он просто замер от изумления. Почувствовав его немую похвалу мне, я все передернула и ввела его в бешенство. Он разорался, что так коверкать Пушкина, издеваться над вечным нельзя и вытолкал меня за дверь.
Девочки захлебывались смехом и они вслед за мной тоже были выдворены из театрального кружка. Не пришлось нам быть театральными артистками.
Про студента мы быстро забыли. С Аней на новогоднее представление придумали танец лисичек. До Чехова нам было, как до луны.


Наша классная дама Ида Алексеевна должна была уехать вместе с мужем. Она была не такая , как все наши преподаватели. Одевалась очень красиво и эллегантно. Курила сигареты, сидя забросив ногу на ногу. Для нас детей, это было в новинку. Женщина, да еще учительница, а курит.
Кружок самодеятельности, где уже без нас с Аней, что то репетировали, распался. А напоследок Ида Алексеевна помогла нам придумать лишь наш танец про лисичек.
От нашего класса нужен был номер в новогодний концерт.
Костюм для Ани снова принесла с работы ее мама. Она работала логопедом в детском санатории Комарово. А для меня лишь красивую лисью шапочку с пушистиками меха на ушках и пышный хвост. Платье рыжее, отороченное настоящим соболиным мехом, у меня осталось еще из кружка фигурного катания.

Когда мы жили в Петергофе, мама меня туда записала. А тетушка Галя, мастерица на все руки, выкроила из яркого оранжевого вельвета умопомрачительное платье. Оно было на розовом фланелевом подкладе, с утеплителем. Воротник стоечкой, застегивалось по спинке длинной молнией почти до конца пышной юбки. А спереди уголком было оторочено тонким срезом соболинного меха, а еще по манжетам, стойке воротника и подолу юбки. Свой красивый соболиный воротник от зимнего пальто, тетушка Галя разрезала на длинные полосы и украсила им мое фигурное платье.

В этом платье я выделывала пируэты на белом льду, в парке фонтанов Петергофа, каток разбили за зданием Оранжереи , где разместился мой кружок фигурного катания. Он был как раз за фонтаном Тритон. С юга от полукруглого здания петергофской Оранжереи был разбит небольшой сад. Здесь до сих пор находится бассейн с фонтаном, украшенный фигурой могучего Тритона, который побеждает страшное морское чудовище. По замыслу создателей, живописный фонтан является аллегорией победы России в сражении за выход к Балтийскому морю. В начале XVIII века в саду при Оранжерее выращивали фрукты и овощи, а вода в пруду использовалась для полива огорода, цветников, кустарников и плодовых деревьев. В 1726 году в центре водоема появился фонтан, гидротехническую систему к которому разработал Ж.-П. Суалем. Вода по металлическим трубам доставлялась сюда из восточного Квадратного пруда, обустроенного в Верхнем саду. Декор фонтана сделали по проекту художника и зодчего Тимофея Никитича Усова и литейщика Бартоломео Карло Растрелли. Новый фонтан получил название «Сатир со змеем», но по расположению его часто именовали «Оранжерейным». В таком историческом и красивом месте я занималась фигурным катанием. Выполняла элементы ласточки, пистолетика, передней и задней пробежки, перекидные прыжки. А мое фигурное платье выделяло меня среди всех девочек и мальчиков. Занималась я довольно неплохо. Но Ирина Роднина из меня не получилась, в связи с нашим переездом на окраину Ленинграда, в Ульянку. И школа рядом с домом еще строилась, в нее я и пошла лишь через год.

Ида Алексеевна поставила наш с Аней номер, танец лисичек. Костюмы у нас были просто великолепные на этот раз. Танец мы репетировали в школьных коридорах после всех уроков. Прыгали, хохотали и сами дополняли его разными художественными элементами. Ида Алексеевна уже уехала от нас, к нам пришла новая учительница по географии Вера Петровна и стала и нашей классной. На новогоднем концерте, который все так же проходил в актовом зале, мы выступили на ура, нам аплодировали и хвалили нас. Девочки подбегали и трогали наши костюмы, а мальчики дергали за наши лисьи хвосты, они были тоже принесены Аниной мамой для нашего выступления.

Вера Петровна очень отличалась от Иды Алексеевны и мы ее не очень полюбили. Мальчишки над ней издевались, девочки хихикали. Но классная дама быстро поставила всех на место.Была невероятно строга ко всем и поблажек никому не делала. У нее была очень красивая дочка Оля, которая была на год младше нас и тоже училась в нашей школе. Ее мы все тоже невзлюбили. Но после нашей поездки с классом в Пушгоры, мы с Аней подружились с Олей. Она была такой умной, милой и очень стеснялась свою маму-педагога. Которая ее одергивала и все время критиковала.

В этой поездке со мной и Аней как всегда приключился казус и после все ребята долго над нами подтрунивали.


Кто же не любит Александра Сергеевича? Тому наверное и не интересно побывать в Михайловском и увидеть именно ту его Болдинскую осень. Которая вдохновляла его на прекрасные стихи. Они остались на века и вместе с ними его чувства. Мы смотрим порой на осень его карими глазами. И влюбляемся Татьянами Ларинами и « стреляемся» Ленскими.

Мы с классом едем в Пушкинские горы на старом автобусе. В наших пакетах-рюкзаках стопками бутерброды и термосы с горячим чаем и какао. В салоне шумно, весело, детский хохот сотрясает автобус внутри. Водитель рулит почти без остановок. Вера Петровна блюдет наше хорошее поведение. А в наших головах рассказы Анны Прокофьевны о великом поэте. В моей его кот на цепях, которого я умела довольно хорошо представлять и на деле. А глубоко в душе все еще спала моя Татьяна Ларина, со временем она поселилась в моем сердце и многократно давала о себе знать. А пока веселая поездка с нашим классом.

Помню возле могилы Пушкина, я представляла его почти как Жуковский, пытаясь увидеть его бездыханного и о чем то то там думающего. Может о новом романе в стихах, а может о своей няне с кружкой в руке. Что там было налито, в той неизвестности, покрытой землей?
Река, петляющая в полях, три сосны. Наверное их больше нет. Но наверняка скамейка белая все еще стоит под деревьями, в аллее. Конечно она далеко не та. Сколько их сгнило под проливными дождями. Но главное осталась память.

Домик няни. Какой она была, сколько сказок рассказала поэту? И где же то чудное мгновение? Когда перед Александром Сергеевичем явилась Она, ее он назвал Ты...Я еще маленькая и еще не знаю, стану ли я для кого таким чудным мгновением. Не знаю, что кто то и меня назовет Пушкиной, с улыбкой...но назовет, на далекой чужой земле.

Мы ходим по дому музею, экскурсовод рассказывает нам о жизни поэта, Вера Петровна пытается сохранять нашу дисциплину. Еще не работает здесь любимый мой Довлатов, я еще не знаю кто он и что он напишет. Но мой папа что то уже прочел из его первого творчества, в Иностранке, таком толстом журнале. Который выписывался по большому блату в СССР.

Мы прекрасно, с шутками провели время, нагулялись и набегались по полям, нашуршались красочными опавшим листьями, надышались свежим воздухом и уже затемно отправились назад, в Ленинград. Никто не потерялся и никто не заблудился. Кто то из нас познал для себя новое о поэте, а кто то и вовсе ничего не слышал. Каждый почерпнул свое, один запомнил и помнит до сих пор, другой сразу забыл.

Выпитый чай давал часто о себе знать и на очередной остановке все искали именно свой кустик. Но было так темно, а темноты я боялась до ужаса. И даже дома засыпала со включенным светом, который папа после выключал. Мы с Аней кустики освещенные вдоль дороги не нашли и так, как темень была непроглядная, то присели по центру дороги, вдалеке от автобуса. Сидим, хохочем, пускаем ручейки и вдруг яркий свет фар автобуса освещает нас. А мы такие присевшие и с улыбками от уха до уха. Онемели. И пытаемся сдвинуться на корточках к обочине дороги. Водитель что то заметив в темноте, подумал что заяц на дорогу выскочил и решил глянуть. Зайца не увидел, увидел нас вместе в ребятами уже вернувшимися из кустиков. Хохот стоял. Мы вошли в автобус понуренные и красные. Внимания на шутки не обращали и от нас постепенно отвязались.

А очередная Татьяна Ларина на нас двоих с Аней ввела в заблуждение ее дальнего родственника, который некоторое время жил в квартире Аниных родителей.


Наш класс был не очень дружным. Все ребята и девочки были разделены на свои только им ведомые миры. А в эти мирах были еще и более близкие друзья и настоящая дружба.
Многие уже гуляли парочками, назначали друг другу свидания. После ссорились и такая нежная детская любовь раскалывалась сердечно, две половинки были уже не друзьями. И на свидания ходили с другими.
Нас с Аней любовь-морковь как то обходила стороной. Мы конечно влюблялись , как же без этого. Страдали и сочиняли мысленные письма своему герою сердца. Он духом не ведал, что у него появился тайный воздыхатель то в моем, то в Анином лице.
Мы были послушными и наверное место могли бы занять в Смольном институте благородных девиц. Но лишь по поведению в стенах школы. После уроков из нас выскакивали задорные чертенята и по выдумкам и малым хулиганствам нас бы поставили на ступеньку выше, чем мальчишек.

В придумывание игр и забав из ничего, нам не было равных. Креатив пер из наших детских умов. Нами был смастерен «Кабачок 13 стульев», в свое время известная юмористическая передача для взрослых по ТВ. В этом нашем кабачке герои были те же, но с другими выдуманными нами историями. Столики, стулья были вырезаны нами из картона, склеены, разукрашены. И герои , и барная стойка кабачка и всякие причиндалы в нем. Мы заигрывались до вечера и после по быстрому делали уроки, чтобы на следующий день не оплашать в школе.
Были игры и в огромных кривоногих пупсов Антонов. Шили, вышивали им ожежду и чепчки. Возились с ними, словно с грудничками.

Но большее время мы конечно проводили на улице, в поисках приключений и смешных игр. Все лужи были нашими, которые мы словно первопроходцы исследовали, взбирались на «айсберги» из таявшего льда, катались на портфелях по ранней весне на нашем ручье. Так Аня однажды с ног до головы измазала свое белое пальто, которое мы отстирывали, пока ее родители были на работе. А однажды мы нашли на стройке рядом с нашими домами огромную бочку деревянную, полную сухой штукатурки. Тугие два обруча уже не так сильно ее стягивали, она была раздутая. А нам она так приглянулась, что мы ее утащили тайком и катали по улицам с грохотом и нашим задорным смехом. Мы были Томой Сойером и Гекки Фином. И проказничали по их сценарию. Бочку мы назвали Томми и сочинили глупую песню.
Катим бочку, пиная ногами и поем...Томми наш друг, друг наш сердечный… Прохожие расступались от грохота, а увидев нас- двух приличных девочек, красиво и чисто одетых, недоумевали. Старушки крестились, тетеньки плевались, а дяденьки улыбались нам вслед. Бочка катилась, мы неслись за ней, штукатурка сухими комочками высыпалась. А нам было весело и совершенно наплевать на то, что о нас подумают. Мы были свободными и гордыми от своей наивной детской глупой задумки.

К Аниным родителям приехал их дальний родственник Константин. Он поступил в какой то институт и пока ему не дали общежитие, жил в комнате Ани. Ее этажерка с книгами, письменный стол с кожанным черным покрытием стали принадлежать ему на время. Но у нас был повод постоянно к нему заходить, когда он занимался. Постучавшись в дверь, мы заходили будто за нужной нам по урокам книгой. Быстро брали любую с этажерки и пулей вылетали из комнаты. Но через пять минут снова стучались в дверь и история повторялась.
За дверью мы загибались от смеха и снова стучались по очереди.
Когда на сто двадцать пятый стук в дверь, очередь была моя, Константин не выдержал и за шкирку втащил меня и сложил почти все книги в мои руки. Побежденная я на шатающихся ножках скрылась за дверью. Смех свалил нас на пол и мы изнемогали от него.
После этого его «зверства» Косте было решено нами отомстить не на шутку.

Как то раз его не было дома, мы вошли в его комнату и на письменном столе увидели фото его девушки. Прочли с обратной стороны ее имя и написали от нее ему письмо. А чтобы как то украсить романтично сцену для чтения письма. Скульптуру Нефертитти, белую ее голову с оъемным прямоугольником в затылке, на который мы завязали бант красный. Мы положили на Костину подушку, тело выложили из одеял, все прикрыли простынью и письмо в конверте рядом оставили. Что понаписали мы в том письме можно только сейчас предположить.
Но Костя после этого вообще больше не поварачивал свою голову в нашу сторону. И наказал нас своим молчанием вплоть до его отъезда из Аниной квартиры.
Вот интересно, помнит ли он о двух странных девочках? И почему ему было тогда так не весело, когда мы заходились с Аней от смеха.

За такой «неудачной любовью Татьян Лариных» последовала и другая. Воздыхательницей на этот раз стала лишь я к Аниному кузену, который служил под Ленинградом.


Сейчас остается лишь догадываться, чего нам с Аней не хватало в те далекие годы нашего детства. И почему наши пятые точки постоянно свербил какой то там жгучий перчик, о происхождении которого мы вовсе и не знали.
Однажды зимой мы раньше забрали моего брата и Анину сестру из детского сада и решили показать им лабиринты, чудо невероятное того времени. Установили их далеко, в Парке Победы, на детской площадке. Дороги мы толком не знали и повели детей, которым было лишь по три года, а нам самим по девять лет, по аллее Героев. Вроде напрямик. Идем вчетвером, дурачимся. Белые березки по краям аллеи, снега полно. Темнеть начинает. Да и пурга не на шутку разразилась. Дети плачут, устали, мы с Аней делаем вид, что все хорошо и веселим их. Сами увязая в снегу, вытаскиваем их за шкирятники шубок мутоновых.

А в это время у наших родителей началась паника. Вернувшись с работы и не найдя нас дома и младших детей в саду, они бегали к друг другу и искали нас пропавших. Телефонов в то время не было даже и в квартирах наших. Мой папа с Аниной мамой побежали в милицию, оттуда их направили домой, записав наши данные. Но искать еще было рано, слишком мало времени прошло. Уже после, родители нашли нашу оставленную записку на столе, что мы в лабиринты отправились. Они бегом туда на автобусе помчались. Там нас тоже нет.

А мы еще и не дошли до них...Снег метет, закидывает хлесткие хлопья в наши детские личики, мы словно снеговики, порой выкатываемся на боках из наваливших сугробов, дети уже не плачут от охватившего их безразличия и слез. Но мы упорно ищем дорогу и наконец то выходим к парку. Вот и лабиринты. Там тоже все засыпано снегом, но мы возродившиеся и радостные вчетвером носимся вдоль кирпичных стен, ищем друг друга и весело орем и смеемся. Наигравшись уже в глубокой темноте, возвращаемся по аллее домой. Она освещена фонарями кое где. Пурга успокоилась, снег скрипит. Дети устали и мы попеременно берем их на руки и тащим что есть силы. И уже в конце аллеи навстречу бегут к нам мой папа и Анина мама. Они нас не ругают, а лишь плачут, обнимая. Наказание будет после. А сейчас мы все живы, а это большое счастье.

Вот и сейчас, мы с Аней снова в зиме, увязая по пояс в снегу, идем через летное поле. Тоже вроде напрямик. Мы совсем взрослые, нам уже где то по тринадцать лет. Я влюблена в Аниного двоюродного брата из Новгорода. Он взрослый и служит в армии. Идем его проведать. Я нарядилась в красивое платье, но его не видно под зимним пальто. Рейтузы оставлены дома, в колготках, хоть и шерстяных холодно и снег забирается под платье и в суконные сапожки. Ножки карандашиками в них. Но главное моя сумочка при мне. Она кожаная черная, театральная. Ее мне подарила крестная, папина сестра. Увидев ее впервые у нее, я обомлела. Она была такая ладная, необычная , наверное по фасону дореволюционная. На веревочках перекрученных шелковых. Форма трапецией, с расширением кверху. А кожа лайковая блестящая в рубчик. Внутри шелковая подкладка и застежка замочком золотым.
Над этой моей сумочкой смеялись Алексеев Алеша с Юрой Батурой, увидев нас однажды с Аней, гулявших по зиме в садоводстве.Сколько гадостей и злословий я от них услышала, но сумочку все равно любила и часто выгуливала ее назло им. Хотя тогда я залилась маковым цветом от их шуток.

И снова мы залудились с Аней, впереди виднелся лес, туда мы и держали путь, а там найдем какую нибудь дорогу. Выкорчевываем себя из снежных сугробов, темнеет рано и почти в полутьме выходим к лесу. Там по большой дороге, она расчищена от снега ,идется быстрее. Держим путь к казармам. Аня была там с родителями, когда навещала Вовку на проходной. А я увидев его в гостях у Ани, сразу влюбилась в солдата. Сочинила себе историю про медсестру и раненого бойца. И любовь навеки. А я его спасла из под пуль. Он конечно не догадывался об этом, смешил нас с Аней постоянно. Пришли с намороженными щеками на проходную. Вовку на пять минут к нам вызвали, хотя не положено было. Но мы расплакались и над нами сжалились. С ним поговорили, он вообще удивился нашему приходу, потряс нас, посмеялся и был таков. Обратно попросил сослуживцев вывезти нас на козлике до остановки автобуса. Переживал, как мы вернемся домой.

Еще было много наших приключений и на летних каникулах, когда я гостевала у Ани на даче, в Комарово. Мы ходили с ней на танцы в санаторий, где работала Анина мама. Танцевали с ребятами инвалидами. Никогда не смеялись над ними, жалели. Всегда по доброму относились к ним. Ходили в кинотеатр , сидели и смотрели фильмы со стариками и старушками из пансиона и тоже не смеялись, а весело отвечали на их вопросы и забавили их своими ответами. Ходили на пляж Финского залива и подолгу по колено брели в рыжеватой от водорослей воде, искали глубину, но так и не находя бултыхались на мелководье. А после залезали на большие круглые валуны и раскинув руки, лежа на спинах, смотрели сквозь щелочки глаз на солнце. Болтали о пустяках, о важном, смеялись и плакали...Жили и были счастливыми детьми.

Школа наша была восьмилеткой и после сдачи экзаменов, нас с Аней родители записали учиться дальше. Другая школа была за ручьем и там учились совершенно незнакомые нам девочки и мальчики. И впереди нас ждали новые затеи и приключения.


Первый день в стенах новой школы запомнился надолго. С Аней нас посадили вместе, на вторую парту, в третьей колонке, возле двери. Шел урок истории, вызвали к доске мальчика с усами русыми, с вихром волос закинутых волной назад. Его звали Сережа и он носил квадратные очки. Он говорил, не останавливаясь минут двадцать, постоянно тыкая указкой в карту, висевшую на доске. И когда ответ свой закончил, то учительница истории, на весь класс зычно проговорила, чтобы он сел на место вместе со своей двойкой, выведенной ею в журнал. Сережа спокойно занял свое место за партой. А мы с Аней в недоумении переглянулись, чуть не свалившись со стульев от не понимания происходящего. Что мы вообще здесь делаем, как мы со своими нелепыми знаниями будем учиться в этой школе.

Но мы быстро втянулись в процесс учебы, тянули руки на уроках, когда были подготовлены. Все в этой школе было другим. Девочки и мальчики часто носили даже не школьную форму. Девочки завивали волосы и красили ногти и ресницы, вместо привычных для нас огромных портфелей с набитыми в них всевозможными учебниками, несколько тетрадок вкладывали в дамские сумочки, которые висели на плече, на длинном ремешке. А мальчики нам казались большими дядьками, с усами и в очках. Некоторые были с длинными волосами. Учителя никому из них не делали замечаний. Потому что они были старенькими, а мы новенькими. Все еще с хвостиками и косичками, с не накрашенными хлопающими от удивления ресницами. В школьных формах: то в белых фартучках, то в черных.

На уроки мы часто опаздывали вдвоем, но по уважительным причинам. Они , эти причины случались с регулярностью для нас. То собака потерялась, а мы искали ее хозяина, то птица в мою квартиру в гости залетела. Правда этого говорящего скворца как то по зиме, я сама пригласила ко мне домой. Он сидел на балконе и когда я открыла ему балконную дверь, пожаловал переступая замерзшими лапками, как ни в чем не бывало. Аня как раз зашла за мной, чтобы вместе в школу пойти. Обычно она была копушей и заходила я всегда за ней. А тут почему то я припозднилась, она и зашла сама. Мы закрыли скворца в коридоре, завешали все газетами, чтобы верхнюю одежду на вешалке не испачкал, налили в блюдце воды, накрошили хлеба ему. Вообщем позаботились основательно.

Вернувшаяся мама с работы пораньше, наступила в блюдце с водой, которое мы почему то посталили у порога, она подскользнулась на воде, мягко присела и тут ее чуть не хватил кондратий, когда шурша газетами, слетел на ее голову с вешалки говорящий скворец и поздоровался с ней в голос, а потом запел. Мама так бы и не узнала никогда- и никогда бы не подумала, что скворец во время брачного своего периода может так прекрасно петь разными голосами. Такое впечатление, что поют несколько птиц. Прослушав концертный репертуар скворца, мама пришла в себя, очухалась и ждала меня из школы, чтобы серьезно со мной поговорить. Что пора бы мне повзрослеть и поумнеть. Скворец улетел из живого уголка , из старой нашей школы, его мы туда и отнесли с Аней, бережно спрятав в коробку.
Наша тогдашняя учительница по биологии Басса Юрьевна, огромная тетя с пышными черными усиками всегда называла нас по фамилиям, но часто их забывала и глядя сердито нам в глаза по нескольку раз повторяла...» ну так как твоЕ фамилиЕ» Мы ее никогда не смели исправлять, хотя по русскому языку у нас были пятерки. Скворцу она обрадовалась.

В этой новой школе мы с Аней пришлись ко двору. И нас многие ребята и девочки даже приглашали на дни рождения, которые ребята отмечали у себя дома. Мы ели там от пуза всякие сладости, смеялись, танцевали и болтали и счастливые расходились по домам. Помню я влюбилась в Женю Рабиновича, огромного и неуклюжего. Хорошо, что он об этом так и не узнал. Любовь моя закончилась, когда я увидела как он танцует, выбрасывая огромные ноги просто шпагатом. И гогоча словно гусь. Где ты теперь , Женя?
Время летело, пришла сдача экзаменов, мы готовились, переживали. Заканчивалась наша беззаботная жизнь.

И вот до свидания школа и выпускной школьный бал.
Мы гуляли с классом белой ночью, смеялись. Помахали паруснику с Алыми парусами. Тогда еще не было таких многолюдных представлений: с музыкой, театральной постановкой под открытым небом, на Неве. Так сильно проголодались и наши мальчишки, это было уже под утро. Они помогли разгрузить хлебную машину напротив булочной, на набережной. Им дали несколько буханок круглого хлеба. Он был еще теплым, запахом душистой поджаристой корочки из печи. Мы по очереди ломали хлеб и с таким удовольствием его ели. Мы были молоды, беззаботны и полны надежд , весь мир лежал у наших ног. И не было ни капли тревоги, лишь простое счастье и запах вкусного хлеба...Мы такие юные...и огромный мир...


Эпилог

Многие ребята из нашего класса, из разных наших школ, стали взрослыми уже тогда. И счастливое детство ушло из под их ног. Так у Андрея заболела и умерла мама, но он продолжал учиться на отлично, хотя в школе был язвительным насмешником.Так наверное детская психика защищала его от пережитого стресса. А Марина, вернувшаяся из школы и увидившая своего повешенного отца в коридоре, наверное так никогда не оправилась от шока.
Галина Ивановна , престарелая одинокая интеллигентная мать, постоянно искала своего пухлому сыну Феликсу невесту, чтобы он не остался один без нее. Феликс не обращал внимания на дурацкие шутки о своем весе. Был забавным и дарил всем девочкам подряд украшения из бисера, самим им смастеренные. Мне досталась стрекоза. Где она сейчас , наверное улетела в страну под названием Детство.
Ира вышла замуж за жениха своей лучшей подруги и уехала на север, он был военным. А что стало с подругой Мариной, столкнувшейся с предательством двух близких людей, остается лишь догадываться.
Вера Петровна одна тянула после смерти мужа свою маму инвалида и дочку Олю. А нам она не нравилась и мы сочиняли про нее нелепости.
Анна Прокофьевна, знавшая всего Евгения Онегина наизусть, педагог русской словесности от Бога. Старость свою провела в одиночестве и бедноте, ходила по помойкам в поисках хлеба…
Миша стал многодетным отцом и еще усыновил многих детей, дом его стал огромным приютом добра и любви.
Но мы этого еще не знаем, а может и никогда не узнаем о многих жизненных историях наших друзей и одноклассников. Мы катим с Аней ту несуразную бочку, пиная ее ногами и громко поем, смеясь...Детство наше было счастливым и нас любили…

PS Мы никогда с Аней не теряли друг друга из вида. Стали бабушками и Аня с мужем приезжала к нам в гости. И чтобы вы не подумали, но мы от души дурачились с ней и вспоминали нас, тех наивных девочек. Счастье бывает простым, незатейливым. Оно у нас было, в нашем далеком советском детстве. Хотя там было много всего. Может нам повезло. Не знаю. И был мир и солнце светило над нашими головами, а мы пели песню про Пусть всегда...
И мне очень хочется, от всей своей детской
души, она такой и осталась наверное, незапятнанной при всех моих « трагедиях» и победах , чтобы было для многих детей и матерей...Пусть Всегда…!