песок воды

так рождается листва - в снеге, в мороке,
в обожении. тьма покрыта сединой,
тьма утопает в собственном смысле.
причина снега - она на окраине ночи,
она не поддается пониманию.
пядь земли утопает в свете -
и мы бредем через этот свет,
мы бредем через значение,
через его непроходимые рощи.
хотение движется как листва -
быстро, медленно, хаотично,
утопающе. листва загорается, как
солнце,  и трепещет в своей невидимости.
так мы слышим как горсть снега падает медленно
в свое желание.
мы отвержены. мы не то что доходим до крайнего предела,
мы просто приходим в гости к желанию и просим
у него его ледяного песка.
песок воды уже горит веющим огнем,
и часть света возвращается в солнце.
благодать переходит всякие границы,
и мы подвигаемся поближе к озарению,
как будто мы хотим его обнять и поцеловать
в надежде на избыток желания.
так светила утопают в своих минутных угрюмостях,
и когда зацветают остатки сырости,
когда переплетаются карие и голубые глаза,
когда открытие белизны затмевает восток -
тогда мы входим в свои берега и величаем себя
обожателями коронных утех.
переход  к востоку желания,
проявление белизны на краю минуты -
они все уходят за берег,
и река дает новые плоды,
гневные плоды своих минут досуга.
так в глубокую полночь открывается
золотая шкатулка и из нее вылетает душа
марева, зигзаги порождения в зареве
спеющих мгновений. перейти через предел ночи
нам мешает горький сугроб,
седая мать пишет что-то на небе,
и протягивает свои белые волосы мачтам послесловия.
так искренне блеет ягненок неба,
так, просиживая безбожные минуты,
мы коснеем в своем грехе,
и заходим за свой предел в чистом желании конца души.
зреющий огнь отсрочивает свое минувшее,
и в скакалках мы собираем свою молитву,
как землянику во глубине греха.