Проказник О фильме Лунгина Остров

"Проказник" О фильме Павла Лунгина "Остров"

  Неуютно, промозгло на острове. Пейзаж диковат: каменные лбы, холодные волны, снег, нищее человечье жильё, шаткие деревянные переходы над водами… Он, кажется, сливается с «плачем Иеремии» - молитвами отца Антония. Его, не всегда для меня внятные слухом, но всегда внятные сердцем, плачи сливаются с неприютной окрестностью, где живут наши отшельники-островитяне. В молитвах-просьбах Антония исступление и отчаяние. Плачи, шум волн, пронзающий ветер, грязь, темнота…
  Именно это впервые рвёт сердце, вышибает слёзы, вызывает непритворное сочувствие зрителя – не сцена малодушия и предательства. Сознательно притушённое бормотание покаяний так глубоко и искренне, что хочется прощения и света. «Есть сила благодатная в созвучье слов живых, и дышит непонятная святая прелесть в них». Но в «плачах» отца Антония нет благодати и света, как будто больше тридцати лет он протягивает руку ЕМУ, а ОН не вкладывает свои персты в протянутую длань истопника обители, не облегчает ежедневную, ежечасную муку. Но в них в полную силу стонет его совесть. «Единый суд – моя совесть, то есть судящий во мне Бог» - читаем в черновиках Достоевского. По словам Ю. Карякина, Достоевский «не столько переводил слова «совесть», «любовь», «жизнь» словом «религия», сколько слово «религия» – словами «совесть», «любовь», «жизнь».
  Совесть спустя десятилетия не приглушает страшные минуты, когда из-за животного страха смерти Анатолий стреляет в своего капитана. Сам чудом остаётся жив: его спасают и выхаживают монахи. Анатолий становится отцом Антонием.
  Да, он живёт с совестной кровоточащей раной. И ещё: он ЖИВЁТ! Согбенная чёрная фигурка над тележкой с углём (кажется, вот-вот рухнет, подогнутся колени, изнеможет – нет же, карабкается!) – лейтмотив фильма. Как пародирует эти бремена в одной из сцен настоятель Филарет! Не по Сеньке шапка… Вокруг Антония людно. К нему стекаются больные, страждущие. Лечение его порой странно, абсурдно, внешне несправедливо, однако именно эти «диковатые» просьбы, требования, придумки гениально педагогичны, что ли, воспитательны. Как орех, взламывается в считанные минуты человек, и под скорлупой обнаруживается гнилой или здоровый испод.
  Прогнившее изгоняется, здоровое становится на ноги или лишается бесноватости. Неуставное, «проказническое», нестандартное, сказали бы мы сегодня, лечение его обращено к третьей части триады Достоевского – любви. Любишь ли ты своё будущее дитя, настоящее, больше, чем долг, самоё себя, клеветы и слухов? И дитя отбрасывает костыли, и молодая женщина приходит в себя после гибели мужа, а глухие жгутся нестерпимо вопросами совести.
  И втайне завидует ему и отец Иов, казначей обители, и сам настоятель. Аскетизм, нестяжательство, целительный дар, сила молитвы Антония удивляют их, пугают их, изводят завистью. «Озорничает» с ними Антоний, но глубоко любит их. Даёт знаки, обращается к слову Библии, увещевает, не поддаётся на посулы жизни лёгкой, в келье настоятеля… Наоборот, сам Филарет, оказывается со своим мягким афонским одеялом и ладных и тёплых сапогах в кочегарке «проказника». Вот тут-то и мы впервые в фильме по-настоящему, непритворно смеёмся, когда Антоний изгоняет бесов… И сникший настоятель тяжко вздыхает и винится в «неверии»…
  Чужеродно как-то в первые секунды врываются в фильм кадры в поезде с адмиралом Тихоном Петровичем и его бесноватой дочерью Настей. Тот самый капитан, «расстрелянный» малодушным, насмерть перепуганным Анатолием…
  Отец Антоний сразу узнаёт своего «Авеля». Но внешне ничего нам не являет его лицо. Может, только острый прищур глаз?
  Впервые в фильме мы видим отца Антония чистым, с вымытым лицом, крепко стоящим на холодных валунах островка, куда он привез изгнать бесов из молодой женщины. Лицо его спокойно, молитва сильна и внятна, глаза распахнуты миру и Богу.
  Теперь можно и умереть.
  Сцена «объяснения» адмирала и истопника, Тихона и отца Антония решена намёками, драматично расшифрованными каждым из них.
  Но, ей богу, она уже мало что добавляет силе и власти фильма, который нас держал в напряжении и облегчил наши страдания финалом с почившим, но прощённым героем.
  Спасибо режиссёру, спасибо Петру Мамонову и всем актёрам.