Геннадий Медведев

ГЕННАДИЙ МЕДВЕДЕВ
(1941 - 1993)

МАМКИНЫ СЫНКИ

Салют Победы отсверкал,
Прекрасен и высок…

Тот Зойкин стал,
Тот Сонькин стал,
Тот Нюркин стал сынок.

Отцам погибшим не в укор
И не в обиду нам
Нас люди стали звать с тех пор
По женским именам.

По материнским, лишь по ним –
Вот приговор войне!
Неотменим, необратим
И справедлив вполне.

Так много раз взлетали вверх
Салюты у реки.
Давно отцы мы. Но навек
Мы – мамкины сынки.

ДЕТИНЕЦ
 
Лазутчики вражьи дивились,
Вернувшись в свой воинский стан:
“Там в крепости крепость —
Детинец —
У этих урусов, мой хан!
 
Его берегут словно зренье”.
И дальше в доносных речах:
“В полон не даются.
Скорее
На собственных гибнут мечах.
 
Такие вот люди крутые.
Друг к другу, однако, добры.
Трудливы. Но слишком простые,
Точнее — совсем не хитры...”
 
— В Детинце что?
Золото? Кони?
Оружие или зерно? —
Лазутчики стыли в поклоне:
“Хи! Вымолвить даже смешно!
 
Там старцы, детишки да женки,
Нашли, боготур, что беречь!..”
Хан взором тяжелым и желтым,
Усталым движением плеч
 
Велел убираться.
И долго
Оглаживал темя рукой
Над степью бескрайней,
Над Волгой —
Невиданно плавной рекой.
Продумывал.
Взвешивал всяко.
Прикидывал конную рать:
“Страна не из легких, однако.
Пока погожу воевать.
 
Сначала урусов рассорим,
Забудут веселье и труд,
Кровавой крамолой да горем
Пусть сами себя изведут.
 
Внук в деда пусть плюнет с порога,
Сын матерь притянет на суд —
Все крепости им не помогут,
Детинцы тогда не спасут.”
 
От Волги по солнечной пойме
Хан войско к востоку увел.
И кликал зверей
В Диком Поле
На русские кости орел...

ДЯДЯ ФРОСЯ

Дотемна от ранней рани
С речки – в поле. Вновь на плёс
Ездит, ездит хуторами
Дядя Фрося – водовоз.

Смятая в зубах цигарка
И треух на голове,
Красным кантом светят ярко
Брюки моды «галифе».

Помню, мы, бывало, спросим,
Удивления полны:
«Ты ведь – баба, дядя Фрося,
Для чего тебе штаны?»

Дядя Фрося глянет косо,
Рассмеётся: «Вот так-так!
Кто сказал, ядрёна восемь,
Что я баба? Я – казак.

Ты подумай здраво, милый,
И поставь себе вопрос:
Разве бабе-то по силам
Водовозный этот пост?»

Помолчим. И снова спросим,
Удивлённые вдвойне:
«Коль казак ты, дядя Фрося,
Почему не на войне?

Почему на целый хутор
Ты единственный казак?»
Дядя Фрося глянет хмуро,
Аж качнётся злость в глазах,

Рябоватый нос наморщит,
Знать, не нравится вопрос:
«Заявляла! Брать не хочет
Военком, такой прохвост.

Говорит, ядрёна корень,
Что колхоз – военный пост,
Что одна бригада кормит
Фронт почти что на сто вёрст».

Я ему и так, и так-то,
По столу со злости – хвать:
«За отца, за мужа, брата
Я обязана отмщать!

Только разве вы поймёте...
Марш, бесстыжие глаза!»
Мы вослед горланим: «Тётя-а,
Всё равно ты не казак!

Ты же притворилась, Фрося,
Кто ты – знают все кругом...
Вот отцы вернутся, спросят:
Ты за что на нас – кнутом?»
 
МНЕ МИР ЗВЕНИТ
 
Родной степи родимый вид
Где б ни был я, везде со мною.
Что мне шумит,
Что мне звенит
Далеко в поле пред зарею?
 
Ты в поле том лежишь, отец,
Навек остался верен долгу.
Фашистский свищущий свинец
Тебе закрыл дорогу к дому.
 
Ты в поле том почила, мать,
Ему все силы отдала ты.
Теперь не ждать, теперь не ждать
С тобою встречи возле хаты.
 
И брат в него недавно лег,
Военный летчик, русый сокол.
Звучал речей высокий слог,
Салют солдат взлетал высоко.
 
Да будет свят ваш вечный сон,
Да будет поле всем вам пухом!
Пусть зорь широких добрый звон
Из века в век ласкает слух вам.
 
И мне последний свой приют
Найти здесь поздно или рано.
Ветра столетий потекут
С плеча Мамаева кургана.
 
О сколько прогремело битв
За это поле под горою!
Мне мир шумит,
Мне мир звенит
Далече рано пред зарею.