Люди. Оден Уистан Хью. Восьмое искушение

.







ВОСЬМОЕ ИСКУШЕНИЕ

Автор: Оден Уистан ХЬЮ
Перевод: Виктор ТОПОРОВ


СОДЕРЖАНИЕ:

- Сужденья образуют мирозданье,
- Дичок католицизма привился
- Как Он от них ушел, им невдомек
- Глядел, глазам не веря, как чиновник
- Влюбился главный умник в колдуна
- Вот заседаешь в университете 
- Другим казалось: лучше удалиться
- Как паутина, провисала жажда 
- Когда же отворим сии врата
- Талант поэта словно вицмундир
- В таких особнячках нет окон в спальне
- Закон детерминизма лишь для тех



===================================_ld_====


СЛОВА

Сужденья образуют мирозданье,
В котором все послушно их азам.
Лгать может вестник, но не сообщенье.
У слов нет слов, не верящих словам.

Но правила есть в словосочетанье:
Держитесь за сказуемое там,
Где вкривь и вкось пошло соподчиненье,
Внимательными будьте к временам, –

Правдоподобья требуют и сказки.
Но если правду хочешь прошептать
И срифмовать живое без описки,

Тогда не ты  –  слова пойдут решать
Твою судьбу: так на потешной пляске
Вольно мужланам в рыцарей играть.
1956


МАКАО

Дичок католицизма привился
На желтых скалах над приливным чаем,
Кичливым городком плодонося
Под сенью, сонно брошенной Китаем.

Там, где Спаситель  – в стиле рококо,
Ждут игроков посмертные доходы,
Сулит соседство церкви с бардаком
Прощенье Веры за разгул Природы.

Терпимости туземной незнаком
Смертельный грех заморского коварства,
Царей и царства рвущий на куски.

Здесь Эра Церкви: детские грехи
Хранят от взрослых местное дикарство
И все, что ни случится, – нипочем.


ДИАСПОРА

Как Он от них ушел, им невдомек.
Народ Святой Земли, народ Завета
Молил, чтоб Это подтвердил пророк, –
И дела нет до остального света.

Иль идолопоклонников стада –
Любви равнодостойные предметы?
С такою притчей Он пришел сюда,
Прияв их страхи, скорби, укоризны,

Но к малым – тем – прибившись без стыда.
Из жизни изгнан был, как из отчизны,
Но целый мир ушел в изгнанье с Ним

И стала вечность часом светлой тризны.
Лишь призрачный придел остался им,
Лишь смертный лик, ударам уязвим.


ПРИЗВАНИЕ

Глядел, глазам не веря, как чиновник
Вносил его не в перечень святых,
А в самый унизительный письмовник.

Перо уж отскрипело, но еще
Вакансия поэта пустовала,
Смущающего самых молодых

Рассказами, что святость не про них,
И отзвуками старого скандала, –
И холодно слывущего хлыщом.

Порой нам ненавистны зеркала,
Но помогают женщины и книги
Увидеть: на земле лежит зола,
Бессмысленны победы и интриги,
И благодатна только кабала.


УТИЛИТАРНОСТЬ

Влюбился главный умник в колдуна
И бывший ум пошел ему не впрок,
Досталась вору главная казна,
Стал главный заводила одинок,
Снасильничали главного самца.

Все главные занятья подувялн,
И ужас опечатал им сердца,
Меж тем, в прямой пропорции к печали,
Торжествовал над миром сатана.

Есть вехи на дороге для слепца,
И трус удавит бешеную суку,
И нищего протянутую руку
Скует, как льдом, пожатье мертвеца.
По-тарабарски речь всегда честна.


УДАЧА

Вот заседаешь в университете  –
И понимаешь: это ерунда;
Вот выбраковали твою овчарку  –
А ты за государство не в ответе;
Вот рассчитаешь скверную кухарку  –
А мертвые не встанут никогда.

«То был не я, –  вскричал он, созерцая
Предшественника череп. – Я здоров.
В мой здравый ум закралась мысль чужая,
Загадка сфинкса, тайна роковая;
Я брал цариц, не сняв с них горностая,
Но устрашусь рассудочных миров».

Но червь сомненья в плаче неудачи:
«Все вышло б – с Божьей помощью – иначе».


ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Другим казалось: лучше удалиться,
Пока Закон заканчивал разбег,
Чтоб топором над головами взвиться.
Проказы  –  прочь, проказа  – участь всех.

Но за побег пока что не судили
И разрешали даже провожать.
И чуть ли не беспечно уходили
И собирались – ив изгнанье – жить.

Никто ведь никому и не перечит,
Приправами привычное перча.
Восславив Чет, не замечаем Нечет.

Не поминать же всуе палача.
Бог удалился, плача и ворча,
А прошлое  –  все прочее залечит.


ИСКАТЕЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Как паутина, провисала жажда  –
В опроверженье собственной тоски
Они разбили чашки и горшки,
А памятник воде разбили трижды.

И, засухой захлестнуты, пошли
Туда, где в пустоте роились бесы
И чудища, зачатые в пыли, –
И все ж не понимали ни бельмеса,

Высаживали чудо в сушь земли,
И образы гротескных искушений
В засохших красках взбалтывали гений,

И лона жен, в плену сухих волнений,
К песку былого русла приросли
В надежде на начало поколений


САДЫ

Когда же отворим сии врата? –
За ними жизнь, и праздник, и начало,
И семь грехов не значат ни черта,
И плоти в пищу псам не перепало,

За ними юность вечная царит,
Растут на камне кольца годовые,
И пыл полов, нам памятный, парит,
Слиянием сияний став впервые.

Здесь всем путям конец, былая близь
Бессмысленна, здесь кротость старой девы
И страсть ее к цветам передались

Волхвам и великанам, здесь напевы
Так тихо, так безвольно полились,
Как будто нет ни Каина, ни Евы.


ПРОЗАИК

Талант поэта словно вицмундир.
Любому барду воздают по праву.
Как молния поэт ударит в мир,
Погибнет юным и стяжает славу;

А то  –  пойдет в отшельники гусар…
Мучительно и медленно прозаик
Мальчишество в себе (бесплодный дар),
Спесь и экстравагантность выгрызает.

Чтобы любую малость воплотить,
Сам должен стать он воплощеньем скуки:
Претерпевать любовь, а не любить,

Вникать в чужие склоки или муки, –
И все, чем жизнь нелепа и страшна,
Познать в себе  –  и ощутить сполна.


ПУТНИК

В таких особнячках нет окон в спальне
И даже днем, как жар, стоит жара.
Луга его растут... На наковальне
Любовь остыла с давнего утра.

Не крикам прокричаться сквозь потемки
В твердыню безответного «алло»;
Билеты в клочья и мосты –  в обломки,
И прошлое как битое стекло.

Когда б он мог казаться повзрослее,
Как мальчик, пробирающийся в зал
На фильм не для него, – какою сказкой

Он жизнь бы всю свою пересказал,
В ней сходство маломальское лелея
С отцовским домом, с материнской лаской.


ГОРОД

Закон детерминизма лишь для тех,
Кто вырос в деревнях, понятен смладу –
Прост, как природа или как орех,
И не сулит надежды на пощаду.

Иначе у исконных горожан:
С младых ногтей рядятся в индивиды,
Закон детерминизма –  их тиран,
А все обиды – личные обиды.

Обиды коренятся в городах
И в душах, иссушенных искушеньем
И вечною мечтою стать никем –

И посидеть на каменных скамьях
На солнышке, с невольным изумленьем
На деревенских глядя: кто, да с кем?