Осень

Скомкались дни последние, стрессом посыпанные вершины мыслей, нервов и междометий бездействуют.
Оголяются души, чернеет и в окнах город, и устало повел плечами увядший парк, и вода из столешницы лакированной, жутко-гладкой - теперь волна.
Бархат неба все пуще курчавится серой дымкой, проплывают над улицей слезы размытой туши, и никто не услышит, как в облаке, бесконечно неразделимом, я кричу тебе тихо: “Ты мне так нужен!”
Но на арфах играть не умела и не хотела: эти бежевые романсы всегда казались какими-то слишком лишними.
Провода и антенны моросью дня обрызганные - мой оркестр, мой нынешний ключ к Всевышнему.
Посинело в воздухе, потемнело и наводнилось, жди дождя, жди истерики, братья, здесь будет бунт предосенней сырости.
Как мне давно не снилось, что ты рядом и шепчешь мне: “Буду тут!”
Затекают под кожу и влага, и минус ночью, и троллейбусы спутались нечаянно с психбольницами, вопрошающими ко мне как случайно, "между прочим", промывая мне мозг придуманными моей головой страницами.
Размешались в стакане маршруты - и сразу выпила. Все одно. Все холОдно да хаотично, вдребезги.
Вылизала все раны и зубы выбила, а теперь в мозг - крючок, а во рту словно привкус лески.
И по кругу в троллейбусе в дымке холодно-серой, и по кругу мотив все один на антеннах и проводах.
В темноте заблестят глаза, отольет отчаяние синей веной.
Мой октябрь теперь - монах.