Дни намылены, замусолены, сцежены
И рукав наполнен осенней одессой,
Он во мне так дышит, как будто весь там
Умащает кислородом разре’женный.
Умещается там, на осиновых лавочках,
Где галоши прячутся от дождя,
И бегут врасплох, оголтело дудя,
В трубы неоновых бабочек.
Вот они летят, вот жуют, вот спят,
Вот в межрёберных, словно закат повисли,
И размазан гуашево след их мыслей,
И я вся, как ван гоговский сад.
И почти безумна, почти смешна,
Капюшон намок, молоко кокоса,
И в зобу скривлённая папироса
Застревает немолчно и перша.
Потому что здесь - лишь стекло дорог,
И московский дым, как старик у трассы,
Саблезубо тычет, и смертью кра’сит,
Каждый невысказанный пролог.
Мне б дойти до сини, и до тех, что,
Плывут, застив горизонты линий,
Там где время - выпрыгнет, словно сгинув,
За границы войны и гетто.
Мне б дойти до рук, до залитых зорь,
И прошамкать рукавицы одессы,
Обнаружить нечаянно: он же весь там,
И согреть теплотой вторь.
И идти к нему: запятой убийцы,
Что скользя, вы’пулит вдох конца ли,
Но идти к нему до тех пор, пока мы,
Можем в отражениях найтись, и
До конца идти, примерять вражду,
И, возможно, горше реветь над пьесой,
Когда нет билетов «москва-одесса»
Где тебя его я вычленю и найду.
Заберу к себе: и к нему, к нему,
Я прильну льняным, невозможным ветром,
И сложив рукав, верю, время стерпит,
Значит, встречу скоро и обниму.
21 октября 2022
Свидетельство о публикации №122102808463