Марине

В октябре 2022 года исполнилось 130 лет со дня рождения Марины Ивановны Цветаевой. Мое давнее стихотворение - парафраз ее знаменитого «Прохожего», повод вспомнить о ней

                Марине 
              Идешь, на меня похожий,
              Глаза устремляя вниз.
              Я их опускала—тоже!
              Прохожий, остановись!

       1
А в жизни ее суровой
Суровее  места нет,
В Елабуге - пристани вечной,
Ищи, не найдешь  ответ,
Набрав  слепоты куриной, 
Куда принести букет.

И камень ее могильный,
Не сможет нам дать ответ,
Что звали ее Марина,
И сколько ей было лет,
Все потому, что камня,
В  помине в Елабуге нет.

Не знает никто, где могила*,
Не явится нам  грозя,
Смеяться она любила,
А было совсем нельзя.
        2
Сколь веревочке не виться
Через Прагу и Париж,
Все равно петлей свернется-
От судьбы не убежишь.

2014
*В Елабуге установлен кенотаф, памятный знак, отмечающий место захоронения симво-лически. Настоящее место захоронения  до сих пор неизвестно.

      Несколько слов не в тему, но ее юбилей повод, чтобы высказать возмущение «сказочниками», которые заполонили Интернет. Несколько лет здесь гуляет отвратительная история, обвиняющая Марину Ивановну в том, что она убила свою дочь. Так приятно обвинять гения, что и делает аудитория Дзена, Стихи.ру, и прочих контентов, наивно разделившись на прокуроров и адвокатов Цветаевой (к сожалению, адвокатов почти не встречается).
         У нее хватает грехов, за которые ее можно осуждать, но так ли виновата она в этом страшном событии? Тема сложная, и даже прочитав бесчисленное количество дневниковых записей, мемуаров прочих документов, которые реально найти в сети, нельзя однозначно ответить на этот вопрос. Бессмысленно здесь рассматривать его всесторонне, это скорее простой ответ «Яжематерям», повод лишний раз задуматься, прежде чем обвинять...   
        Ирина Эфрон родилась в 1917 году. Год революций, войны, разрухи, голода, слома прежней жизни. Ее мать - молодая женщина осталась в Москве одна без мужа, который находился на фронте, без средств к существованию, с двумя детьми на руках, совершенно не приспособленная к бытовой жизни. Молодая барыня, поэт, не знавшая, что такое детские пеленки и как их стирать, да собственно и пеленок уже не было. Старшую дочь успели вырастить няньки, для младшей нянек не нашлось, а молодая мать не умела воспитывать и растить детей, потому не  сумела полюбить. В этом ее вина. Но разве она желала ей смерти? 
       «Яжематерям» так яростно осуждающих Цветаеву неплохо бы вспомнить период ковида, когда запертые в теплых домах, с холодильниками полными еды, они залили слезами весь Интернет, жалуясь, как им тяжко постоянно находиться вместе с детьми. И сравнить с обстановкой царившей в Москве в 1919- 1920гг. Зима, нечем топить печь, нечего есть ни самой, ни детям. Еды нет, совсем нет. И в 1919 году ей предлагают отдать детей в приют, где их будут кормить.
        К несчастью она не знала, что в приюте директор разворовывает продукты, детей кормят пустой баландой, и они умирают пачками от голода и болезней. Когда узнала, было поздно. Аля (старшая дочь) заболела и она забрала ее, оставив Ирину в этом страшном месте. Но разве чувство вины покидает ее?
         «Ирина! Если ты была бы сейчас жива, я бы тебя кормила с утра до вечера — мы с Алей так мало едим! — Ирина, одно ты знаешь: что послала я тебя в приют не для того, чтобы избавиться, а потому что пообещали рису и шоколада».
         Стоит добавить, она писала это позже, испытывая вину за гибель дочери, видимо забыв условия, в которых они тогда жили – она не могла бы ее кормить, потому что было нечем. Старшую ей удалось спасти, младшую нет:
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были — по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.

Но обеими — зажатыми —
Яростными — как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла. 
         Пусть тот, кто без греха, первым кинет в нее камень. Кто знает до самых глубин свое подсознание? 
         «Права суда над поэтом никому не даю. Потому что никто не знает. Только поэты знают, но они судить не будут. А священник отпустит. Единственный суд над поэтом — само-суд».
         И, кстати, даже по закону это нельзя трактовать как убийство, как максимум оставление в опасности, с натяжкой, потому что она оставила детей людям, наделенных полномочиями и обязанностями заботиться о них, но этих тварей ни тогда, ни сейчас никто не обвиняет.
PS . Сестры Эфрон в это время уже не могли взять Ирину к себе. Одной не было в Москве. Другая бедствовала, как прочие москвичи и была больна.
        Отправить сына в этот приют предлагали и Гумилеву, но ему повезло больше, у Гумилева мать и сестра жили в деревне, а то был бы повод порассуждать, что Ахматова убила своего сына.