Княгиня Барятинская

 
Ефим Вольфсон

         ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭМА и другие формы понимания истории

         Скульптура Марии Фёдоровны Барятинской создана величайшим скульптором   Бертелем Торвальдсеном.
          Бертель Торвальдсен (19 ноября 1770 года Копенгаген - 24 марта 1844 года там же)  - датский скульптор, ярчайший представитель  позднего классицизма (неокласицизма). Подробности биографии - википедия, именная ссылка. Хотя работы Торвальдсена , казалось бы украшали целый мир в  настоящее время количество скульптур за пределами Дании ограничено, так как сам скульптор так и его труды являются Национальным достоянием Дании, где навсегда воцарил культ Торвальдсена, и Датское Правительство скупало его скульптуры во всём мире. Однако известен памятник князю Юзефу Понятовскому в Варшаве (1820 - 1829),  Дж. Байрону в Кембридже (1830 - 1831), и др.
           Бертель Торвальдсен работал в разнообразных стилях: портретная, мифологическая скульптура, разрабатывал библейские и христианские темы. Отдадим, однако, этот анализ искусствоведам, а сами сосредоточимся на одной лишь особенности творчества скульптора, которая не давала покоя как зрителям, так и искусствоведам и даже поэтам.

           У А.С. Пушкина можно найти такие строки:

           Напрасно видишь тут ошибку,
           Рука искусства навела
           На мрамор этих губ улыбку,
           А гнев на хладный лоск чела.
           Недаром лик сей двуязычен,
           Таким и был сей властелин,
           К противочувствиям привычен,
           В лице и в жизни - арлекин.
      

        О какой же ошибке говорит Пушкин? Дело в том, что скульптор нашёл особый способ изображать человеческое лицо. Он умел соединять в лице портетной скульптуры несоединимое. Дело в том, что улыбка на устах не может быть отделена от улыбки глаз (у Пушкина  - чела).  Если улыбка на устах  сочетается с грустным выражением глаз, то это традиционно является свидетельством некоторых проблем с психикой человека, и не искушённые в психотерапии современники, испытывали на себе влияние психогенного характера, здесь дело не в "противочувствиях", а эффект ипотажа лежит гораздо глубже.

          Не скрою, однажды я сам испытал такое воздействие. В тот день мне исполнилось 35 лет. Боже, как давно это было,    40 лет назад. Наверное, это был лучший День Рождения в моей жизни. Тогда я взял фотоаппарат и пошёл в Пушкинский музей, что  на Кропоткинской и несколько часов бродил по залам, экспозиция которых мне была хорошо знакома, но пройдя в очередной зал, я увидел скульптуру, рядом с которой я просто потерял покой. Я кругами ходил по залу и неустанно со всех сторон фотографировал её во всех ракурсах. Вдруг ко мне подошла служительница музея и сказала:"Вы не один такой. Вчера то же приходил один посетитель с фотоаппаратом, потом он на некоторое время уехал и вернулся с дочерью. Они вместе долго были в этом зале, а потом слушали мой рассказ об этой скульптуре". "А Вам нетрудно будет, хотя бы вкратце, поворить Ваш рассказ?", - тут же спросил я. "Конечно, я как раз сейчас меняюсь,  у меня будет свободное время, и я с удовольствием расскажу Вам, что знаю", - ответила женщина. То, что она рассказывала, вероятно было её личным историческим исследованием, и оно, вообще говоря, оказалось неточным. Или, наоборот, я неточно истолковал ход событий, которые она изложила,   но как бы там ни было, оно выглядело столь красиво и гармонично, что в последствии я осмелился воссоздать её рассказ в   стихотворной форме, но на это ушло изрядно времени.  Моя поэтическая версия то же несколько отличается от рассказа служительницы музея. Но тем не менее я хочу привести здесь её рассказ сколь возможно полно, хотя времени прошло довольно.
         
          Эта женщина поведала мне тогда, что скульптура эта была выполнена по заказу генерала Барятинского, который уезжал на Кавказ, на войну, и решил перед отъездом запечатлеть красоту своей жены в виде скульптурного портрета. Выбор был однозначен, и он заказал портрет очень модному тогда в России Бертелю Торвальдсену. По каким - то причинам А.И.Барятинский не смог забрать уже оплаченный заказ, и скульптура осталась в мастерской скульптора. Пока генерал фельдмаршал воевал на Кавказе прошло не мало времени и супруга его, к сожалению, умерла, не дождавшись своего любимого мужа. Когда Генерал Барятинский вернувшись с войны, узнал о смерти жены, он вспомнил про скульптуру, и снова пришёл к художнику забрать портрет. Но художник настолько полюбил, созданный им образ, свою Галатею, что отказался возвращать скульптуру заказчику. После некоторого замешательства было решено, что художник создаст копию. Копия была столь же совершенна как и оригинал, так что отличить их было почти невозможно.

          У меня есть предположение, что в сознании служительницы музея непостижимым образом слились судьбы героев разных поколений, которые она столь изящно и поэтично соединила в своём рассказе.
            
          Когда я решил как-то поэтизировать услышанное, то сперва я сумел написать вторую часть поэмы. Только через несколько лет , путешествуя по Кавказу я волею судьбы оказался в Гунибе, там, где как раз воевал Барятинский, командуя левым флангом русских войск, где произошло пленение Шамиля, где, собственно говоря, и закончилась Кавказская война, которая, с моей точки зрения, далеко не украшает Российскую Историю.
            Теперь, когда нам помогает всемирная энциклопедия, давайте внесём некоторые уточнения. Княгиня Мария Фёдоровна Барятинская (ур. Келлер), чьё изображение в скульптурном портрете создал Бертель Торвальдсен, - жена Ивана Ивановича Барятинского. У них родился сын впоследствии генерал-фельдмаршал Барятинский Александр Иванович. Так что женщина, которую увековечил скульптор была не женой генерала А.И. Барятинского, а его матерью. Но не исключаю, что история, рассказанная в музее, как раз относится к Барятинскому - отцу, он то же был военачальником, то же покидал свой дом ради подвигов во имя отечества. Вообще род Барятинских - очень древний, и восходит своей историей к Рюрикам. (См. Интернет >Рюрики<). После утверждения в русской власти Дома Романовых выходцы из рода Барятинских продолжали служить России верой и правдой,   мужчины прославили свою Родину своей беспримерной храбростью и служением отчизне на разных, в том числе дипломатических должностях, а женщины - красотой и благотворительностью.
            
          Перед тем, как предложить поэтическую версию событий, я хотел бы вот, что отметить. Дело в том, что история открывается нам в различных формах: и в форме романической, и в форме журналистских исследований, и, порой, в форме поэтических произведений. Исторический материал может быть обрамлён в форме исторического кино, как художественного, так и документального, и в разных других формах, например: летописей, церковных книг, настенных надписей, археологических находок. В своё время Аристотель сказал: «Разум - это форма всех форм». Так и история, возможно, форма всех исторических форм. Когда мы пишем об истории или создаём какую то историческую форму, не надо, в угоду красивому повороту сценария, или в угоду чьему то мнению, заранее убивать героев, превращать мучеников в предателей. Я вспоминаю роман Александра Фадеева "Молодая Гвардия", где в угоду сюжета, не изучив до конца исторические материалы, автор внёс в изложение предательскую роль Стаховича, которого все, в то время, восприняли как прообраз участника, и активиста организации - Третьяковича. Было сломано не мало копий, чтобы доказать неправомерность версии автора и вернуть герою героево. То же произошло с героем Брестской крепости Самвелом Матевосяном, который при создании Большой Советской Энциклопедии был, волей "ансиклопедистов", иначе не скажешь, зачислен в погибшие, что превратило его жизнь в хождение по мукам на долгие годы. Давайте будем называть всех этих горе-историков, с лёгкой руки Ольги Форш, "ансиклопедистами".
    
       Очень показателен в этом смысле пример Бориса Полевого, который создавая образ главного героя, героического персонажа своей книги (Повесть о Настоящем человеке) Алексея Маресьева,не счёл себя в праве, за недостатком каких-то только ему автору известных нюансов, использовать действительную фамилию человека и  внёс некоторое изменение. Мы знаем главного героя как Алексея Мересьева, но никогда никто не усомнился в истинности этой книги.
 
            Особенно сейчас, когда пришла свобода слова, когда можно говорить и писать то, что думаешь, надо как следует подумать перед тем как писать и говорить. А на примере этой публикации хочу сказать и доказать, что даже рассказ скромного служителя музея понять в деталях, можно лишь внимательно изучив историю в её разнообразных формах. Это очень важно, ведь то, "что написано пером, не вырубишь топором".
            А вот теперь я  считаю себя в праве предложить вам, дорогие читатели,   свою поэтическую версию из биографии А. Барятинского,  посвящённую скульптуре "Княгиня Барятинская"
      
         
КНЯГИНЯ  БАРЯТИНСКАЯ

Кто по прочтении сего сомнением охвачен будет,
                тому совет хочу я дать.
Пусть, как-то летом, не забудет
                порой вечерней зайти в музей.

Когда же солнце, круг свершая,
Сквозь окна стены опалит
Вас остановит изумленье,
В закатных солнечных лучах
Картины меркнут на стенах.
Иль волшебство, иль вдохновенье.
Фламандский зал - он словно сцена.
Рукой Бертеля Торвальдсена
Векам грядущим создана
Перед людьми стоит она!
Бровей застывшее движение,
И юная улыбка рта,
Руки прекрасной мановение
И неземная красота очей....
 
Начну ж историю с того,
Что рассказали мне когда-то
В беседе дружной у костра
Потомки славного Хаджи Мурата.

Там, где орлы гнездятся,
Небес вершинами касается земля,
Среди камней врата высятся,
Врата Барятинского и ворота Шамиля.

Так примирил врагов непримиримых
Царь Александр, исполнен гордостью победами
 Своих солдат непобедимых.

А камни помнят бой кровавый,
Последний бой войны лукавой.
Там грохотали пушки ружья,
И где никто не посрамил
Ни память предков, ни оружия.

Исполнен план,
                наполненный обманом,
Князь Барятинский штурмовал Гуниб,
                сокрыв солдат в бою туманом,
А наверху, на гребне гор
                лишь горсть защитников Ислама
Отчаянный дала отпор
                с надеждой глядя на Имама.
Ещё мгновение назад
                в нём не было сомнения,
Что смерть скорее предпочтёт,
                чем горечь поражения.
С надеждой в бой, прорвать кольцо,
                следит он без отрыва,
Но сброшен был его отряд
                атакой русских вдоль обрыва.


Шамиль в плену, конец войне,
И снова жизнь растёт в цене,
Гремит ура в последний раз,
Здесь мы прервём друзей рассказ.

                ***
А что же Князь? Он воевал
Не волей доблестного сердца,
Он лишь желанья выполнял,
Капризы прихоть самодержца.
               
 Глаза не видят блеск знамён,
Не слышны раненых стенанья,
Князь сам как буд-то бы пленён,
Нахлынули воспоминания.

Как много дней он на войне,
Путь война долог, многотруден,
Но не забыл о жене
Среди своих военных буден.

И свой порыв ужасный, бурный,
Что вызвал вдруг её портрет,
Портрет из мрамора, скульптурный.

Бровей застывшее движение,
И юная улыбка рта,
Руки прекрасной мановение ...,
Но в чём то линия не та ... .

Что это было, наваждение?
Ему известно одному!
В лице, в фигуре выражение
Любви, неведанной ему!

Князь овладел своим волнением,
Собрался весь, что было сил,
Заказ немедля оплатил,
Сумел маэстро лишь просить,
Что бы портрет, столь вдохновенный,
Из мастерской не выносить!
Тот обещал, что непременно.

Князь думал о своей жене,
О многом вспоминал в тот вечер
И был в каком-то странном сне,
В тревожном ожидании встречи.

                ***
 
А там в дали, в России милой,
Спокойно жизнь текла, уныло,
Но весть ужасная ждала,
Княжна в разлуке умерла.

 И заглушив в душе страдания,
В свою усадьбу на лета
Уехал Князь, приняв изгнание,
Что бы забылись навсегда
Столицы блеск и бальный шум,
Стал пленником тяжёлых дум.

 А годы, полные печали,
Так незаметно мчались, мчались...

В канун Победы роковой его
Запиской разыскали,
Принёс по утру вестовой,
Знак столь нежданной встречи в ней
Князь приказал коней, коней...
 
По-прежнему хорош мундир,
Фигура лишь немного глаже,
Он будто снова командир
Победный взгляд и поступь та же.

Князь мчит в Царьград к друзьям на пир,
Там ждут его на вернисаже.
Парадный вход он вверх взлетел
Всех обнял и оцепенел ...

В закатных солнечных лучах
Краса небес на миг поблекла
На беломраморных плечах.
Бровей застывшее движение,
И юная улыбка рта,
Руки прекрасной мановение...

Опять всё то же наваждение?
В лице, в фигуре выражение ...
Князь обмер, замутился взор:
"Как смел маэстро, словно жалкий вор,
Хоть времени прошло довольно,
Нарушить чести договор", -
Из сердца вырвалось невольно.

Но жизнь вернулась,
Кровь в висках забилась,
Тоска, что годы в нём копилась,
Любовь взметнула в нём как прежде,
Князь побежал, объят надеждой, к художнику,
Просить, молить,
Упасть на грудь, благодарить ...

И вот он сад, и та дорога, и старый дом среди ветвей.
Остановился у порога, порога юности своей.
Здесь всё как раньше, снова август
Играет золотом листа,
Но в дом его никто не просит?
Та дверь навеки заперта!

Тщедушный нищий под окном
Сказал, подняв с земли монету:
"Заснул художник вечным сном,
людей в дому давно уж нету".
 
Князь умер в миг, не понял даже,
Статую ту, что в вернисаже
Музей купил на распродаже ...

             ********
Фото из Интернета.