Маме

Дверью хлопнул сквозняк, и у нас поселилось безумие.
Я отчётливо понял, как рождается желчь из любви:
это рана живая, это как изверженье Везувия,
это приступ агрессии, привкус распада внутри.

Багровею, стыжусь, беспощадно ворую из прошлого
твоё небо в алмазах, нарушая закон бытия.
И являясь тебе невпопад всюду гостем непрошенным,
в ночь ныряя белугой, от боли хочу выть и я.

Небо блекнет, трещит, ослепляет своими осколками.
Изживаешь меня и себя, мы звучим в унисон.
А в шкафу исчезают бельё и подушки с иголками,
и в буфете редеет сервиз на двенадцать персон.

Криминальный мой след осквернил каждый байт твоей памяти,
Каждый нынешний вздох растоптал и печаль воскресил.
Ты твердишь: "Что б ты сдох, негодяй, прокляну, должен сам уйти!"
А в глазах я читаю:  "Останься, не дрогни, спаси!"

Жизнь хрупка, целлофанна, как шелест тех самых пакетиков,
где хоронишь ты вещи свои, пыль назначив врагом.
Но кружится она чёрной птицей без белой отметины,
проникая во всё, изменяя привычек геном.

Перекрёсток времен, межсезонье, закат, игры разума.
Обитание вне притяжений, миров и границ.
Когда время придёт, дай Господь, если можно, то сразу мне:
Мотыльковый полёт без святого падения ниц.