Бабушка рассказик

     Тем ближе подходишь к Концу, тем больше вспоминаешь Начало. Пытаясь рассказать своим близким какие-то интересные случаи из детства, я почти всегда натыкаюсь на необходимость рассказать про бабушку. Все ее внуки, говоря о ней обязательно улыбнуться, причем не печальной грустной улыбкой воспоминаний о прошлом, а какой-то веселой, шуточной, полной озорного смеха.
     Наверное, мне все-таки более всего досталось от бабушки заботы и внимания.  Наши мамы тогда не сидели три года с ребенком после родов, только два месяца, а потом предполагалось отдавать ребенка в ясли и бегать кормить его каждые три часа. Часто это было не реально, если ясли не находились рядом с предприятием. Да и опыт таскания в ясли младенцем старшего брата был отрицательным. Поэтому, мама, родив меня, была вынуждена уволиться и быть со мною до восьми месяцев. А потом мама устроилась на работу, а заботу обо мне взяла бабушка. Надо сказать, что несколько лет до моего рождения, бабушка перенесла полосную операцию и была на пенсии по инвалидности. Она искренне считала, что необходимость ухода за ребенком, дала ей большой толчок к собственному выздоровлению. Потому что, когда ты кому-то реально нужен - это огромная Сила. А потом, примерно в 1,5 года я пошла в садик и начались по графику все детские болезни, начиная от кори, свинки, коклюша, ветрянки и краснухи, и кончая болезнью Боткина. И лечить меня, да и восстанавливать после болезни, приходилось бабушке, так как больничные мамино начальство не жаловало, а болела я часто.
       Иногда бабушка приходила к нам, то есть в квартиру к родителям, а иногда забирала меня к себе, в квадратную комнату двенадцати метров в коммунальной квартире еще дореволюционного дома с высокими потолками и огромными окнами. Я очень любила здесь бывать. А бабушка здесь раскрывала полностью все свои таланты.  Она была настоящая артистка-рассказчица! Она не была худенькой морщинистой старушкой с добрыми глазами в беленьком платочке, а была симпатичной женщиной средних лет (хотя ей было за 60), с голубыми светящимися изнутри глазами, вьющимися светлыми волосами и орлиным кавказским профилем, доставшимся ей от горячего кавказского предка, ставшего донским казаком. Бабушка родилась еще в позапрошлом веке в 1899году в казачьей зажиточной семье есаула Войска Донского Бориса Ивановича Барбаянова, который к тому же был еще и купцом второй гильдии. И когда я приходила к ней в гости, она начинала свои рассказы про «старую жизнь». Про обычаи донского казачества и собственной семьи, где детей было шестнадцать. Про знакомство и венчание ее бабушки (моей пра-пра-бабушки), сбежавшей под венец вопреки родительской воли.  Про любимого старшего брата Антония, придумавшего ей имя Дуська, имя, которое было и ласковое, и залихватски-хулиганское, Имя нравилось самой, и она ему очень соответствовала по характеру. Про родителей, к которым обращаться было принято на «вы»: матушка и батюшка. Про добрую маму и сурово-справедливого отца, который мог и выпороть. Девчонкам доставалось меньше, но Дуське тоже как-то досталось.  Мимо родительского дома шла дорога к рынку. В плодородный год, когда Дуське было лет 10, случился большой урожай вишен. Вишни продавали возами по 2 рубля воз.  Но покупателей было меньше, чем продавцов, а за жаркий день собранный урожай мог забродить. И тогда торговать дальше не имело смысла.  Ночью неудачливые продавцы выбросили воза три забродивших вишен в проулке, недалеко от родительского дома. А утром красиво одетые дети в белых рубашечках и платьицах вышли за ворота дожидаться родителей, чтоб вместе пойти к крестному на именины.  А тут за поворотом забродившие сладкие вишни! И все младшие дети вместе с Дуськой   залезли в эту сладкую кучу ягод, да налопались забродивших вишен. В результате всех мелких пришлось оставлять дома, белая одежда была испачкана, а вишневый сок не отмывался, а Дуська за любовь к сладким пьяным вишням и отсутствие ума получила сполна ремня и осуждения, так как была старшая из группы малышей и считалась лидером. Ведь одежды много не было: была праздничная, рабочая, домашняя и гимназическая форма. У старших девочек гимназическая форма играла роль праздничной.  У каждой частной гимназии была своя форма. В частной гимназии станицы Каменской, принадлежащей Ф.М Мазуренко, форма шилась из клетчатой «шотландки» и была причиной гордости гимназисток. Рабочая одежду девочки одевали при уборке своей частной бани и маленького винного магазинчика, намывая полы каждый день после занятий в гимназии, примерно с восьмилетнего возраста. Там же в бане, девчонки стирали белье на всю семью. Старшие дочки сидели на кассе. Сыновья же помогали отцу в виноделии и заботе о лошадях, так как у есаула был целый табун. Каждый год купец брал на себя обязательство снаряжать в армию пять казаков, предоставляя за свой счет одежду, и оружие и лошадь в полной сбруе. Земли у семьи было много, так как в казачестве земля выдавалась на мужскую особь, будущего война. А сыновей было десять. Часть земли сдавалась в аренду, и арендаторы платили процентом от урожая. А лошадей отец любил и сам объезжал молодых жеребцов, причем до довольно зрелого возраста, лет до 70, когда необъезженный жеребец его сбросил. И что-то сломалось в организме казака, стало болеть сердце. И примерно через полтора года, отец семейства умер, оставив после себя кучу еще не ставших на ноги детей, в том числе самого младшего двухлетнего сына, внешне очень похожего на отца. Старшие дети уже имели собственные семьи. А мама, уплотнив семейство, стала сдавать часть комнат большого дома гимназистам и курсантам вместе «со столом».  Помогали ей готовить на всю ораву старшие дочери.
      И еще, в той, «старой жизни», были какие-то фантастические праздники с ярмарками и катанием на санках на Рождество и Святки, яичные баталии на Пасху и танцы под живую музыку с приглашенным тапером, который был либо родственником, либо кем-то из друзей старших братьев или сестер.
      В моей детской жизни был Новый год с елкой, где я, как все девочки, была снежинкой в детском саду. А на Пасху мама пекла куличики, и мы семьей ходили убирать могилы. Были советские праздники с демонстрациями, с флагами, с шумной, идущей куда-то и зачем-то толпой, кричащей «ура». На демонстрации я ходила с удовольствием. Но, домашние семейные праздники были тихие, большей частью застольные, наверное, потому, что детей, все таки, было мало.  А у бабушки было куча братьев и сестер, и каждый приводил на праздники одного своего гостя-друга. Для малышей устраивался отдельный стол с угощением и игрой в лото, а старшие дети устраивали взрослые игры в бутылочку, пели песни и танцевали, играли в фанты, кокетничали и влюблялись. Я безумно завидовала бабушкиному детству, представляя себя в роли девочки-бабушки и мечтала, что у моих детей детство будет тоже такое же, с друзьями и праздниками.  У бабушки было море любовных историй, счастливых и несчастных, но безумно интересных. Ее истории были круче любой замысловатой сказки, любого индийского или мексиканского фильма с закрученным страстным сюжетом. А бабушка обожала индийские фильмы! И таскала меня с собой на них. Я же, при выключении света, сразу засыпала и просыпалась к концу фильма.
        Именно про «старую жизнь», про спокойное время еще до Первой Мировой, про большую семью и семейные предания о роде и предках я больше всего любила слушать. Эти предания тоже были с элементом трагичности, но эта трагичность все же казалась довольно далеко и сильно не пугала.  Начиная с Первой мировой, начались в семье смерти братьев, ушедших на фронт добровольцами. А революция и гражданская война оставила от большой семьи бабушки двух испуганных девчонок и маленького семилетнего мальчишку. И бабушка оказалась старшей. Про революцию тоже было интересно слушать, но рассказывая о потерях близких, бабушка плакала, а я, переживая весь тот ужас вместе с бабушкой, страдала тоже. Бабушка всегда рассказывала в лицах, иногда одну и ту же историю немного по-разному. Но всегда очень эмоционально, меняла голос, показывая диалоги. Там было все: и старинные романсы, которые она когда-то пела под мандолину, и обмороки, и звуки выстрелов. Я, будучи совсем маленькой девочкой, представляла какую-то большую пластинку ее жизни, которую можно поставить на проигрыватель и войти в ушедший временной промежуток, чтоб увидеть, как там реально было. И я искренне верила, что где-то эта пластинка существует, пластинка памяти каждого из нас. И еще мне казалось, что я уже была на этой земле, но не помню, кем я была. И поэтому надо научиться быстрей писать и записать все, чтоб потом, когда я опять рожусь, я бы смогла вспомнить, прочитав записи. Мне никто не говорил об этом, взрослые были заняты своими карьерами. И поэтому я рассуждала в одиночестве о построении мира и его законах, не делясь всеми своими мыслями ни с кем, пока не придумала себе невидимого друга.
     Никаких икон у бабушки не было. Именно обучение в дореволюционной частной женской гимназии закону Божьему, сделало ее атеисткой. Хотя, доброго священника, который вел в гимназии Закон Божий, она вспоминала с удовольствием. Особенно, как танцевала умирающего лебедя перед ним в начале урока, а он спокойно ждал пока она дотанцует.
        Частная женская гимназия была расположена в станице Каменская. Именно там у деда, отца бабушки, была сначала своя гостиница, потом баня (и то и другое до сих пор существует и уже кем-то прихватизировано), и также винные погреба, так как ее отец был виноделам. Причем, на 300-летия дома Романовых, его вино, предоставленное на московскую выставку- ярмарку, получило второе место. И у бабушки хранилась грамота об этом, с печатью царя. Сейчас грамота потеряна, а в детстве я ее помню. Удивительно, как бабушка умудрилась ее сохранить, не смотря на все потрясения. Хотя, больше почти ничего и не сохранила. В подростковом возрасте, я подарила бабушке тетрадь, и она оставила в ней свои воспоминания и семейные легенды.  Самые страшные страницы там о гражданской войне, а также о Великой Отечественной войне, когда вместе с младшей дочерью она осталась в Воронеже на правом берегу, занятом немцами.
           Бабушка была по характеру борец, который «всегда прав». Поэтому спорить с ней было бесполезно. Надо было просто принять ее такую, как есть. И еще она была хохотушка и любила подсмеиваться над нами, детьми, да и взрослыми тоже. Она была добрая, но…иногда зловредная в доказательстве своей правоты. И все противоречия в ней прекрасно уживались. Она готова была со мной рисовать (она училась в художественном училище уже после революции), петь (у нее был хорошо поставленный голос), читать мне книжки или   наивные пафосные стихи, собственного сочинения. А также гулять со мной, готовить для меня диетическую еду, давать по часам таблетки и рассказывать, рассказывать, рассказывать. Но совсем не давала мне проявлять инициативу.  Своей заботой и любовью она практически отделяла меня от остального мира, что я рядом с ней отучалась от общения с ним, сильно комплексуя, когда оставалась вне ее. И это была большая ее ошибка.  Но, ошибок у нее быть не могло потому, что «бабушка всегда права».
  Она то ссорилась, то мирилась с соседками. И, когда она была в ссоре, я стояла на кухне около керосинки, если ей нужно было куда-то отойти, и берегла готовящееся блюдо от подсыпания в него вражиной-соседкой соли или перца. Потом соседки мирились и начинали угощать друг друга всякими вкусностями собственного изготовления. Через некоторое время опять начинались страсти и пересоленный супчик. Она знала все сплетни про своих соседей и восторгом и осуждением передавала их другим соседям или моей маме, которой это совсем не нравилось. Мама пыталась ее остановить, мотивируя, что не надо «носить про людей всякую чушь», что она сама создает себе врагов. Мама ругалась с бабушкой, а потом забирала меня домой до очередного моего заболевания и возвращения на лечение в комнатку в коммуналке. Я же бабушку безгранично любила, несмотря на ее недостатки и невозможность рассказать ей все свои детские мысли и беды, потому что она бы их осмеяла или выдала родителям. А это было недопустимо.
    Я помню себя в ее комнатке лет с двух. Маленькая комнатка с круглым столом по середине. Большой высокое окно, выходящее на шумную улицу, высокие потолки дореволюционного дома. Коричневый кожаный диван с высокой спинкой и полочкой с зеркалом, встроенными в спинку, стоящий слева от окна, напротив входной двери в комнату. Справа от окна у стены стояла синяя железная кровать, а на стене над кроватью висел вышитый крестиком ковер с красными цветами и   черным фоном. Рядом с кроватной грядушкой большой одежный шкаф. Несколько стульев, один старинный черно-лаковый с резной спинкой. И еще маленькая синяя самодельная табуреточка для меня. Вот и вся мебель.
Но, несмотря на отсутствие мебели, бабушка периодически устраивала приемы гостей, «четверги» или «пятницы». В дореволюционной женской гимназии учили девочек не только наукам и языкам, но шить и вышивать. И бабушка вышивала великолепно разными стилями, как, впрочем, и многие женщины в то время, чтобы создать уют или украсить одежду.  Бабушка устраивала «приемы», на которые приходили ее знакомые женщины: бывшие коллеги, приятельницы, соседки. Все со своей работой-вышивкой, а бабушка их обучала. Они рассаживались на диванчике и стульях вокруг стола, вышивали, рассказывая жизненные истории. Истории о войне и освобождении родного города, о «старом времени», о бытовых ситуациях, а также мистические и прочая-прочая-прочая. Я залезала на высокую кровать и оттуда наблюдала за приемом или тоже училась вышивке. Бабушка, естественно, была заводилой. Иногда они пели русские народные песни. А если посиделки случались на святки, разговоры были о гаданиях. На стол ставились чашки, чай, варенье и оладушки, а потом, после чаепития шла подготовка к гаданию: вырезался круг из ватмана, прорисовывались буквы по кругу черным карандашом, рисовалась черная стрелка на фарфоровом блюдце и начиналась магия, прерываемая общим смехом. Бабушка зажигала свечу, ставила рядом с кругом, тушила свет…и вызывала, почти всегда, дух Пушкина, Тот возмущался, что его вызывают и   всегда ругался бабушкиными словами, отвечал на вопросы ехидными вопросами, мало говорил правды, но всех смешил до слез. А я не знала: верить этому гаданию или бабушка сама двигает блюдце. И когда подросла, пыталась проверить, не дав бабушке двигать. Из-за чего мы с ней поругались. Иногда, кто-нибудь из женщин вызывал своего умершего родственника, и тогда воцарялось испуганное молчание. Но я не помню каких-то мистических предсказаний и проявленных духов. Скорее всего ответы были простые, типа «нет» или «да» Я не верила хождению фарфорового блюдечка, водимого духом умершего. Но обожала зимние вечера с гостями и гаданием. И я решила тогда, что гадание просто способствует общению и создает добрую атмосферу праздника. У бабушки на столе постоянно лежали игральные карты, причем две колоды: для игры в дурачка и для гадания. Я в года три уже играла с ней и ее подружками в дурачка. В родительском доме в карты не играли. Папа считал эти игры пустой тратой времени и что лучше почитать книгу, хотя играть умел и при случае всегда почти обыгрывал любого крутого картежника. Отец был математик и обладал хорошей памятью и логикой. Но бабушка еще и гадала, и те же соседки и приятельницы приходили к ней погадать. Я считалась малой и ничего не понимающей и следила за гаданием, делая вид, что я рисую или сплю. Бабушка, гадая кому-то становилась спокойно-мудрой, рассудительной, а не смешливой. Я не понимала термины: бубновая дорога, трефовый интерес, но гостья за гаданием рассказывала свои сомнения и переживания, а бабушка старалась как-то успокоить, и не носила по дому чужие тайны, рассказанные ей за гаданием. Для бабушки, мне кажется, карты имели терапевтический эффект. Она раскладывала на ночь пасьянс и спокойно засыпала даже если расклад не получался. Я же плохо засыпала ночью. Бабушка спала на диване, удлинив его с помощью круглых валиков по бокам. Я же спала на кровати с сеткой, сетка скрипела, как бы ругаясь на меня, что я ворочаюсь. Ночь была полна скрипов, стуков, шорохов. Как-то очень ярко тикал будильник. И, чтоб занять себя, я начинала сочинять стишок про ночные страхи. Стишок слегка менялся с временем, но хорошо запоминался, обрастая с годами новыми куплетами. Сочиняла я его  лет с четырех до двенадцати. Был он примерно такой:

  Мерно ходики стучат: тик-так, тик- так.
  Кто хотел, давно уж спят. Тик так, тик- так.
  Бабушка уж точно спит: вдох-храп, вдох-храп.
  И за мною не следит. Вдох-храп, вдох-храп.
  Мир наполнен темнотой: тик- так, тик- так.
  Ветер воет за стеной: вжик-вжак, вжик –вжак.
  Бьется веткою в окно: тук-тук, тук-тук.
  Как костяшкой домино: тук-тук, тук, тук.
  И тарелку фонаря, кач-кач, кач-скрип,
  Теребит, сорвать горя, кач-кач, кач-скрип.
  Но та держится пока: Ой! Все! Ой Все!
  Будет темень велика на всем. Ой! Все!
  Зазвенел трамвай вовне.: Дзинь-зинь! Дзинь-зинь!
  Пятна мчится по стене. Дзинь-зинь, дзинь-зинь!
  Вновь немного тишины. Тик-так тик-так.
  Снова ходики слышны: тик-так, тик-так.
  Бродят тени по стене, топ-топ, топ -топ.
  Приближаются ко мне. Топ-топ, топ-топ.
  И в коробках на полу: шу-шу, шу-шу.
  Тихо шепчутся в углу: шу-шу, шу-шу.
  Из  под шкафа лезет мрак. Он тут! Он тут!
  приготовится, да как ... тогда капут!
  И такая жуть у нас.  Cкрип-жуть, Скрип –жуть!
  Вжалась тельцем я в матрас, Скрип –жуть. Жуть-жуть!
  Не пошевелить рукой. Тик-так, жуть-жуть.
  Страх сковал меня большой. Жуть-жуть, жуть –жуть!
  Страшно так, аж…хорошо. Тик-так, жуть –жуть!
  Что придумать мне еще? Тик-так, жуть –жуть!

  Я доводила себя до страха, что боялась пошевелиться, до сонного паралича, а потом как-то умудрялась страхи отпускать. И мне страшно нравилось это состояние искусственного и не страшного ужаса. И то что я могу им руководить. Бабушке о своих опытах наведения страха, я мало рассказывала.
   Когда мне было лет двенадцать, я подарила бабушке тетрадь, и она записала все свои воспоминания о семье, предках, историю своей жизни, которую нельзя отделить от истории страны. Сейчас читать это безумно интересно.
   Я думаю найти время и «набить» ее воспоминания на компьютере, реальные воспоминания о том времени реального человека. Иногда они  вызывали кучу вопросов, вопросов не простых. На что бабушка отвечала: «Ты учи историю, как тебя в школе учат, но и знай, как это было в реале». Ее гимназическая подруга Зина, к которой я вместе с бабушкой приезжала в гости в Новороссийск, ее истории подтверждала. Возможно у меня хватит времени поделиться ими с вами.