Тридцать седьмой. Любе

Так бы могло быть: комната...
Ты, прислонившись к камину,
кипящим его золотом
греешь застывшую спину.

Гнётся  она уже мало
от острых сердечных болей...
Много ты как пропадала,
жизнь была вечной неволей
в грубо сколоченных рамках
от  праздничного застолья
и до голодных  прилавков.
Всё, как у всех.


                История :
по силам Господь дал ношу.

Розочки в письмах, фантики...
Если б сбежала с ним в Польшу
или же даже в Африку -
то  всё, может, было  лучше
лишь от того, что теплее...
Даже в какого-то  "дуче"
ты бы побольше верила.

Это  теперь Филиппины,
или Сейшелы, Канары ...
(Белый песок , да дельфины.)
Грязный барак был. И нары.
Это теперь , в ...куда хочешь.
вон пошла, двери открыты...
Родину не облапошишь,
вышвырнет – ты и забыта.
Ну, а тогда... не отклеишь
скрюченных лап "возмездия".
Десять . И не уцелеешь.
хватка, она  железная.

Ты же, конечно, не знала,
когда в лагерях ГУЛАГа
"коленом седьмым" пропала,
что "гербовая" бумага
не сохранит ни миг смерти,
ни час твоей встречи  с Богом,
в том, лучше нашего свете.
Никто и не шёл за "гробом ".
Было всё "по - простецкому".
Кучей тела (или грудой).
Это Гулаг. Наш Освенцим.
Отождествлять?  Нет. Не буду...

Есть ли такая обитель,
где пиночета добрее
в дом твой заглянет правитель,
ты  его встретишь у двери
традиционно, хлеб-солью?
Нет же. Он нас убивает.
И нет для нас лучшей доли,
так,  только так  и  бывает...

Время  само себя лечит,
наши не трогая души.
Стали теперь мы беспечней,
но ни на йоту получше,
время идет, не меняя
по зверски жестокой сути...
Вспомнить слезами тебя, и
вдруг задохнуться от жути:

вечна остывшая комната,
в ней ты всегда у камина...
Неотвратимостью тронута,
я проползаю по минам
памяти горькой...забыта
так , как и все ты... Синицей
в божьих ладонях укрыта:
ни холмика, ни таблицы
над... (анемичные лютики
робко цветут и недолго,
чахлые, кустики - прутики
те же растут, что на Волге...)

По кгбешному строго,
взглядом сверля твои мысли,
приоткрывает немного
часть от "служебных записок,"
дама сурового вида...
Ты до сих пор подконтролен.
В мире густого  повидла,
снова ты вязнешь  невольно.

(Лживо-прямая улица
скрывает свою кривизну.
Потенциал: преступница.
Конкретнее вслух не дерзну.)

Много нас...толстых и лысых,
и крючковато-худых,
бедных. Не очень-то чистых,
не очень лояльных; и злых...

Было и будет . Над каждым ,
стальная "дамоклова" плеть,
кто держит  её, однажды
прикажет: тебе – умереть...

...сейчас вот идёшь по улице
весь в сумраке жизни личной,
а в голове всё  крутится:
как  твоя жизнь стала лишней?

Как же становится лишним,
мальчик, вчерашний школьник,
с тоненькой шеей птичьей?
Слабый душой, невольно
всё потерявший однажды,
в среду? Нет , утром воскресным...
Он, и другой, то есть, каждый,
может пропасть"неизвестным".

...Землю увидишь внезапно
зевом космической топки,
глотающей поэтапно 
мальчиков щупленьких. Сопло,

сопло ревёт и толкает
в гибельную для всех пропасть,

нет виноватых!  Такая
божественная жестокость .

Розочки в письмах, фантики...
Господи!  Вынести  б  ношу
глупым и нежным романтикам
Их почти нет уже больше.