Шурка и триглодиты

    - Курва, пропанешь! – истошно кричала бабуля, размахивая хворостиной.
Шурка не знала ни что такое курва, ни что такое пропанешь. От этого ей было ещё страшнее, но она, закусив нижнюю губу, на которой, как всегда, красовалась болячка с сорванной корочкой, самозабвенно раскручивала над головой белый эмалированный бидон, в котором ещё недавно мерно колыхалось свежее подсолнечное масло.
      Прошло совсем немного времени с тех пор, как мама послала Шурку к своей сестре, тётке Нине, за этим самым маслом. И вроде всё сначала было хорошо! Шурка брела, приволакивая, по обыкновению, ноги. Сандалии поднимали на дороге густую пыль. Это было красиво. Потом пыль на ногах превращается в тёмно-серые носочки, на которых пальцем можно рисовать любые узоры. В раздумьях Шурка не заметила, как сзади к ней подкрались триглодиты, и Юрка, старший, пнул её сзади так, что она чуть не клюнула носом землю.
         В гневе Шурка страшна, но силы были неравные. Через пару минут, грязная и потрёпанная, она с криком влетела в калитку к тётке и захлопнула её перед самым носом мальчишек. Триглодитами их называла собственная бабушка. Мальчишки то обижались, то покатывались со смеху и объясняли неграмотной бабке, что древние пещерные люди – это троглодиты. Но та замахивалась и авансом раздавала подзатыльники, совершенно справедливо полагая, что раз этих, вечно голодных разбойников трое, значит, они - триглодиты.
     В безопасности Шурка отдышалась, отряхнула платье и, подтянув резинки на тёмных коротких хвостиках, решительно шагнула в дом. Но тётю Нину обмануть было сложно. По красным щекам и содранному до крови колену всё было ясно, как божий день.
  - Эх, Шурупчик! Тебе снова досталось! – она обняла племяшку, но все эти телячьи нежности были не про нас.
  - Смотря кому ещё досталось! – ответила Шурка и прищурилась.
Тётя налила в бидон пахучее масло, вручила пострадавшей кусок белого хлеба, щедро намазанный вишнёвым вареньем, и вышла её проводить. Они прошли мимо опасного двора и Шурка, слизав с пальцев остатки варенья, решительно взяла из рук тёти бидон.
- Всё, тёть Нин, дальше я сама!
   На всякий случай тётя ещё долго провожала Шурупчика взглядом. Убедившись, что на неё больше никто не покушается, отправилась домой.
    Но коварство пещерных людей, привыкших добывать себе пищу грубой силой, не имело границ. Тройка дикарей подкараулила строптивую добычу там, где их уже никто не ожидал, в её собственном переулке. Издевательски похохатывая, они заходили на Шурку с трёх сторон, широко расставив свои хищные крючковатые пальцы. От страха она зажмурилась. Руки по старой бойцовской привычке непроизвольно сжались в кулачки и…
     О, мамма миа! Она ощутила в левой руке (а левая рука Шурки всегда была её местом силы) своё единственное и последнее оружие – бидон с маслом.
Шурка наклонила шею вперёд, как разъярённый бычок. Её лицо исказилось от страха и злости, налилось красной краской. Мальчишки слегка занервничали. Продолжая хихикать, они опрометчиво замедлились. И тут Шурка закричала нечеловеческим голосом. Подняв перед собой бидон, она начала вращаться вместе с ним по кругу, как это делают метательницы молота на стальной проволочной тяге, расплёскивая масло на противника. Ощутив на себе жирные шлепки, мальчишки брезгливо отбежали в сторону, но Шурка уже ощутила сладковатый вкус победы и двинулась следом. От её сумасшедшего боевого вопля на улицу один за другим выбегали люди и скоро вся улица с хохотом наблюдала за странным кортежем. Впереди бежали трое мальчишек, а следом за ними орущая девочка, которая не переставала вращать над головой бидоном без крышки. По её рукам и телу плыли потёки жидкости, а обляпанные мальчишки скакали рысью, оглядывались на бегу и обзывали Шурку чокнутой дурой.
    На крики вышла и бабуля разбойной группировки. Увидев своих масляных внуков, она схватила с лавки хворостину, которой вечером подгоняла коров и закричала Шурке смешно, по-воронежски:
   - Курва, пропанешь!
    Дома, едва увидев дочь, мама всё поняла без слов. У порога стояло настоящее чудище, поверх масла густо припудренное пылью. Масло стекало по лицу и хвостикам на шею. Шурке было щекотно и она растирала потёки грязными руками и шмыгала носом, перекладывая пустой бидон из одной руки в другую.
   Когда слегка отруганная, несколько раз выкупанная горячей водой и успокоенная Шурка наконец осмелилась спросить у мамы, что же такое "курва и пропанешь", та, с улыбкой качая головой сказала:
- Первое слово очень плохое, ругательное. Его никогда не повторяй. А вот насчёт второго…
Она немного подумала, погладила дочь по мокрым волосам и сказала:
- Нет, Шурик! Ты точно не пропадёшь!