***

Хлынула кровь, закрашивая тридцать два пробела неаккуратными мазками, - всего лишь капилляры носоглотки, решившие остаться в пределах ощущений своего Хозяина, ещё глоток - и ротовая полость до доли потеряла свою белокаменность, а выворачивающаяся наизнанку, впитывающая ткань языка превратилась в туго затянутый хвост кисти и лишь удобрила сие маковое поле. Но долго ли пульсирующим сосудам испражняться? Всё свернётся, скомкается в дефектный лист и начнётся заново. Перед глазами встаёт картина мира, ощущение ослепляющее, как когда человечество впервые увидело в небе вспышку света и (родилось новое слово) "молниеносно" захотело овладеть ею. Так и Он, бросаясь взглядом из угла в угол, страждал уткнуться в них, свернуться, как эритроциты, в безопасное место, сжимающее плечи с двух сторон, но дающее вволю вытянуть вперед бесконечно длинные ноги, дотягиваясь пятками до собственной макушки, задевая икрой Антарктику, продев щиколотки под экватор. А дальше что, дальше? Снова удар в носоглотку, но на этот раз нежный, еле ощутимый, почти акварельный барельеф, оставляющий от касания чужие отпечатки пальцев на Его лице. Никаких поцелуев - вместо уст сползающая до кончика подбородка щетина, смазывающаяся и прилипающая к ямочкам своими уголками. А прикоснешься к ним - и ничего не останется, вот все и обходят стороной, задевая плечо пробегающим взором. Ему хочется вдохнуть, но легкие не видно за грудной клеткой, да и кто может быть уверен, что под одеждой кроются органы, вместо ребер - пуговицы на сюртуке - и этого достаточно. Бог не создавал Ему ни сердца, ни диафрагмы - это все и на разрезе не вскроется, может, только при подтеках, кровяных, если угодно, или если сюртук вдруг сползет от жара солнечного сплетения. Кажется, на Его рецепторы попадают случайно, как столичная муха, подхваченная потоком автострадного воздуха врезается в лобовое стекло "Волги", так и звуки маслом обволакивают слуховой проход, пуская по течению глухие вибрации. А желание, желание то настоящее, выверенное пробами и ошибками, по эскизу поэтических грез вырисовывающееся - тонкие запястья, да аккуратные фаланги - и играть, играть, не видя перед глазами нот, не умея говорить, дышать, останавливая все процессы метаболизма, желание сделать шаг, второй и сколько угодно, забиться в угол и раздвинуть стены, со всей силы уперевшись в них локтями. Но остается только висеть, покачивая головой в неспешном предосуждении еще не случившегося греха, не проданного бездушного тела, неумеющего думать о чем-то, кроме выглядывающего из под рамы неуместившегося куска пергамента. А старые плотнические суставы хрустят, и, нарочито подковыряв этим маленьким хвостиком между двумя костями, слышен хруст - так Человек с картины делает свой первый вздох, ступающий во след чужой Вселенной.