О золотой мушке. Отрывок из Швейцара

...Когда я подошел к нему, Андрей был весь мокрый, включая бороду, и совершенно счастливый. Мушку он от ветки отцепил. Плотва на неё шла одна за одной. Своего нахлыста мне было не дождаться. Тогда я настроил поплавочную удочку, наковырял в тростнике ручейников и забросил её метрах в двадцати от Андрея. Поплавок замер и уснул.


Я тоже закрываю глаза и ложусь на траву.


«Неужели все думают, что вера одинаково крепка во все дни нашей жизни?» - это граф Толстой молодому Рахманинову говорит. – «И я, мол, старец, весь в сомнениях, а тебе, вьюноша, стыдно самосожранию предаваться, люби и работай, работай и люби. Что столько лет ваньку валяешь? Ну, померли близкие, учителя-наставники, меркнет вера, а глаза закрывать рано. Надо её поискать. В нотах твоих, в голове твоей. Не на Петра Третьякова смотри, а на зятя его, брата своего, Александра, учителя и друга, Зилоти. Вот кому духом уподобиться стоит. Ревностью к делу и вере. Как и праотцу вашему, Симону Кананиту, Симону Зилоту. Ему, ему… Симон с Христом тоже братьями были, как вы с Александром, и веру общую постигли, и любовь к братии своей. «Всенощная» в душе вашей должна звучать, а не в храме церковном».


А Рахманинов ему: «Глубоколюбимый граф Лев Николаевич, не прощайте меня, раба грешного, обессудьте! Люблю кузину свою и никого больше, и хочу прожить с ней в законном браке до старости лет, как Эдгар По, как Чарльз Дарвин, как Томас Джефферсон, наконец. И не будет мне покоя, пока этого не случится, потому что Эйнштейн уже на подходе».


А Толстой Рахманинову: «Вам нужно как-нибудь ночью пойти в притон, да как следует напиться. Художник не может быть моралистом».


А Рахманинов: «Вы сказали».


А Толстой: «К черту твоего Бетховена, и Пушкина, и Лермонтова с ним!»


А Чехов Рахманинову: «Не слушай графа, у него живот болит. Работать не может сам, злится, вот и несёт его во все тяжкие».


А Горький Чехову: «Пусть быстрее грянет буря!»


А Шаляпин Горькому: «Эх, ухнем!»


И тут подходит Симон Зилот и врубает на Грюндике «Божественную литургию» Рахманинова в исполнении Синодального хора Московской Патриархии. И все плачут, до самого Нового Афона в Абхазии, где Фазиль Искандер заглядывает сверху с потоком слёз в пещеру отшельника в поисках пилы, которой апостола распилили. А вместо него из кельи вылезает Сандро из Чегема и представляется ему Александром Зилоти с бесплатным абонементом в консерваторию. Но тут подходит Стейнвей и грубо вырывает бумагу из рук Фазиля. Завязывается американо-абхазский конфликт. Турки с подачи Квинса направляют ракеты на Сухуми. Дружественная христианская Грузия встаёт на защиту Абхазии. Российский народ безмолвствует. Пьяный Глазунов взмахивает в последний раз дирижерской палочкой на премьере «Бориса Годунова» Мусоргского, опера проваливается. На краю провала стоит Андрей и мечет в него золотую мушку...