Осень. Начало

(венок сонетов)

1

Пьёт слепую тоску одинокое время заката,
утопая единственным глазом в озябшей реке.
Ветер льнёт к проводам, и чернеет небесная вата,
чтоб под музыку грома пролиться дождём вдалеке.

Розовеющим отблеском яркое золото канет
за последней чертой уходящего в прошлое дня
и в ночной темноте, ловко петлю сложив, заарканит
пошатнувшийся месяц, за маревом туч хороня.

Над уснувшим в отчаянье городом из поднебесья
вниз потянутся ниточки молний под цвет янтаря,
и природа на долю мгновенья лишит равновесья
предвкушаемый солнечным мрачный приход сентября.

И, начавшись едва, он утонет в подножной листве,
став печальным эпиграфом к первой осенней главе.


2

Пьёт слепую тоску одинокое время заката.
Отлетевшее лето осталось за тонкой чертой,
остывающей на островке между «где» и «куда-то»,
отражаясь в пустых небесах полосой золотой.

Холодает. Безмолвный сентябрь постоит на пороге,
выдыхая туманы на твердь безымянных дорог,
согревая в траве придорожной продрогшие ноги
и вкушая последнего летнего часа глоток.

Поздний вечер окрасился сизым с оттенками грусти,
растворяющей капли надежды на крохи тепла.
Размешав тишину в лёгком шелесте, скрипе и хрусте
потревоженных ветром ветвей, город кутает мгла.

Сиротливое небо уходит во тьму налегке,
утопая единственным глазом в озябшей реке.


3

Утопая единственным глазом в озябшей реке,
завершает красивый закат календарное лето.
Здесь, на этом заброшенном материке,
начинается время от лета отличного цвета.

Здесь однажды закружит метель из ярчайших частиц
светло-жёлтого, рыжего, алого и золотого
с тёплой примесью охры на шёлке зелёных страниц
отмирающих листьев в преддверье полёта витого...

А пока в наступающих сумерках блёкнут огни
городских фонарей, и редеют древесные кроны,
и порывами ветра сметаются светлые дни
в непонятно-причудливый ворох под крики вороны.

В ожидании ливней природа порой бесновата:
ветер льнёт к проводам, и чернеет небесная вата.


4

Ветер льнёт к проводам, и чернеет небесная вата
прежде призрачно-белых, а ныне седых облаков...
У закрытых за летом дверей происходит расплата
за беспечные проводы августа в зимний альков.

Нынче с каждого спросится, чем им особенно дорог
поздний лета подарок, – и небо запишет ответ,
и проектор прольёт на натянутый осенью полог
бесконечность тепла и немыслимый солнечный свет.

Первый шаг сентября по аллеям вечерней столицы
не оставит следа на брусчатке и канет во тьму,
разлетятся с ограды моста невесомые птицы,
непогоду предчувствуя, словно суму и тюрьму.

Копит горькие слёзы осеннее небо в тоске,
чтоб под музыку грома пролиться дождём вдалеке.


5

Чтоб под музыку грома пролиться дождём вдалеке,
созревают огромные тучи над городом спящим.
И, как в сказке датчанина, держит фонарщик в руке
половинку луны с тенью прошлого над настоящим.

На расхристанных улицах вольно гуляют ветра,
поднимая с земли одиноко опавшие листья,
и ленивые кошки поспешно бегут со двора,
подтверждая, что им не чужда осмотрительность лисья.

Завтра будет иным. Просьбы солнца о милости зря
раздаются в ночи после первой осенней отмашки:
злой, жестокий, холодный, скупой приговор сентября
потускневшему солнцу не даст ни единой поблажки.

Воскрешая во сне тёплый август, сентябрь не обманет:
розовеющим отблеском яркое золото канет...


6

Розовеющим отблеском яркое золото канет
в бесконечность иллюзий, оставив пустым небосвод.
Если б мы понимали, что лета навечно не станет,
мы б не ждали его за порогом весны через год.

Мы бы больше не верили в солнца июльского силу,
не вникали в подробности метеосводок в сети,
и отчаянно рыли в промозглой землице могилу
для уме;рших надежд снова лето в году обрести.

Мы, конечно, бы выжили в сырости осени зябкой,
навязали перчаток и, всё же покинув дома,
разноцветные листья бросали бы в воздух охапкой,
опасаясь что в скорости город накроет зима...

Как, должно быть, нелепо зудеть, непогоду кляня,
за последней чертой уходящего в прошлое дня.


7

За последней чертой уходящего в прошлое дня
не останется больше химеры о вечности лета.
Быстротечное время, коварна твоя западня,
и на новый виток без сомнений уходит планета.

И погибельно думать, что что-то изменится вмиг,
и разверзнется небо, и ангелы, вздрогнув в полёте,
сменят север на юг, и вороний отчаянный крик
вдруг польётся, как трель соловья на пронзительной ноте.

Мир устроен давно и разумно, и осень пришла
не для споров и ссор о превратностях гнусной погоды.
Если первая ночь сентрября никому не мила,
может, стоит чуть-чуть подождать снисхожденья природы?

Бабье лето с хандрой церемониться долго не станет
и в ночной темноте, ловко петлю сложив, заарканит.


8

И в ночной темноте, ловко петлю сложив, заарканит
сероглазая осень остатки былого тепла...
Если c праздником солнца на пару недель и затянет,
то однажды подарит всё то, что не дать не могла.

Дивной россыпью красок в лучах золотого светила,
чистой просинью неба в безоблачной выси мелькнув,
бабье лето воздаст всем, кого эта осень простила
и кто пьёт красоту, к роднику её жадно прильнув.

Всё проходит, пройдёт и «индийское», скажут французы,
а потом – снова хмурь и хандра, холода и дожди...
И ничем не разъять наступающей осени узы,
как ничем не зашторить биение сердца в груди.

Одичавшие ветры танцуют, маня и пьяня,
пошатнувшийся месяц за маревом туч хороня.


9

Пошатнувшийся месяц, за маревом туч хороня
свой тускнеющий свет, забывает о прежней свободе...
Одинокий прохожий стремится на проблеск огня
в чьём-то дальнем окне-маяке вопреки непогоде.

Он безудержно верит, что ночью сумеет найти
тихий дом с очагом, что не гаснет, тепло источая,
и обрящет приют в окончанье большого пути,
хоть просил лишь ночлега и чашку горячего чая.

Это осень. Законной хозяйкой вступая в права
на наследство медового августа с яблочным вкусом,
ворожея возьмётся за роль засучив рукава,
став кому-то спасеньем, кому-то – нелёгким искусом.

И раздастся восторженный шёпот, глаголящий: «Здесь я!»,
над уснувшим в отчаянье городом из поднебесья.


10

Над уснувшим в отчаянье городом из поднебесья
растекается марево с вестью о скором дожде,
и, метаясь по площади, словно в кругу перелесья,
кружит лист золотистого клёна в чумной чехарде.

Наливаясь свинцом, тяжелеют сливовые тучи,
за секунду до бури на миг обретая покой,
и, гонимые ветром, становятся быстротекучи,
и по руслам небесным плывут, не сливаясь с рекой.

И когда это серое месиво больше не может
удержать в преизбытке себя неуёмность воды,
тучи рвутся по швам, и безумие капель тревожит
землю, спящую мирно под оком Полярной звезды.

Вспыхнет ночь, и, живым электричеством в небе горя,
вниз потянутся ниточки молний под цвет янтаря...


11

Вниз потянутся ниточки молний под цвет янтаря,
и, помедлив, раскатистым громом наполнит пространство
гнев сентябрьской грозы, по народным поверьям, даря
затяжную и тёплую осень, почтив постоянство.

А зима будет снежной... Но думать ли нам о зиме
в эпицентре ненастья, носящем клеймо самозванца
и кружащем фривольно в кромешной ночной кутерьме
воду, воздух и землю подобием дикого танца?

В беспросветности хаоса силясь знаменье узреть,
наблюдатель неопытный явно потерпит фиаско.
Так восходят на царство, и осени первая треть –
лишь начало пути, лишь в себя приводящая встряска.

Непогода накроет бурлящей волной мракобесья,
и природа на долю мгновенья лишит равновесья.


12

И природа на долю мгновенья лишит равновесья
ожидавшие самопродления лета умы.
И промолвит сентрябрь ошарашенный: «Весь я
не прощание с летом, а первый предвестник зимы.

Рядовой пограничник меж гранями солнца и ветра,
меж пределами зноя и холода, жизни и сна.
Серп живительной жатвы, чьим взмахом врачует Деметра
плодородные земли, храня до весны семена.

Я – и радость, и боль, преступление и наказанье,
сам в себе заключён, как бессменный тюремщик в тюрьме...»
И рыдает сентябрь, и в его неизбывном рыданье
проявляется древнее знанье о свете и тьме.

Мы же, меры не ведая, сетуем, всуе коря
предвкушаемый солнечным мрачный приход сентября.


13

Предвкушаемый солнечным мрачный приход сентября
изменяет собой парадигму слиянья сезонов,
самый цимус – в его постепенности, благодаря
расставанию с солнцем по воле небесных законов.

Не бывает: чтоб нынче – февраль, и повсюду – снега,
а наутро чтоб первое марта – и город  зелёный.
Что же осень врывается грозно в обличье врага
в убаюканный щедростью августа день обновлённый?

Жизнь манкирует зоной стабильности: бьёт по живой
и недвижимой в оцепенении – лёгкой – мишени...
И теперь до зимы к нам приставлен незримый конвой,
что читает прохожих по снам и деревья по тени.

Неумело сентябрь вышивает по летней канве,
и, начавшись едва, он утонет в подножной листве.


14

И, начавшись едва, он утонет в подножной листве,
проявляясь в оттенках шиповника и померанца,
отражаясь в былой изумрудности и синеве,
отзеркаленной небом, на глади озёрного глянца.

Он, начавшись едва, спеленает как стёганый смог
полуночную мглу, сея пятна осенних пожаров
по извилистой плоскости рек, по асфальту дорог,
по мозаике плиточных улиц, аллей и бульваров...

Так, начавшись едва, он познает вселенскую боль
неприятия, и не поймёт, в чём его прегрешенье,
и осознанно примет свою роковую юдоль,
нанизав на соломинку дней за мгновеньем мгновенье.

В срок наступит сентябрь, неповинный в своём естестве,
став печальным эпиграфом к первой осенней главе.


15

Став печальным эпиграфом к первой осенней главе,
своевольный сентябрь параллельно верстает реальность,
до которой вовек не добраться досужей молве,
претендующей на однобокую оригинальность.

Он творит гениальную грусть и приносит дары,
не пытаясь собой угодить ни природе, ни людям...
Он и сам до конца не продумал финала игры,
но готов принимать то, как мы его хаем и судим.

Он как истинный первопроходец , по сути, смельчак,
и немного романтик, и в общем-то грамотный малый.
Он, наверно, единственный, кто на обычных вещах
учит мир принимать благодарно любое начало.

Мир вверяется осени, и, соскользнув с циферблата,
пьёт слепую тоску одинокое время заката.


12-18.09.2022