МИМ

Парк млел в послеполуденной нирване…
У бани, шелушащейся от пара,
скривился до земли бесстыжий баннер…
Скворцы орали на бульваре старом –
ругались на гуляющие пары,
а те и рады были птичьей брани!
.
И пары проходили мимо Мима,
который надувал не их – шары!
Шары для повзрослевшей детворы,
прошедшей Крым и рым, и даже климакс, –
преподносил надутые дары
тот обладатель мертвенного грима.
.
Он, как цветы, вручал кричащие цвета́ –
совсем «зелёным», оттого и гордым,
и мастерам прогулочного спорта –
тем, кто офшоры путают и шорты,
зато умеет печь блины и то́рты…
и тем, кто не умеет ни черта!
.
Мим и самим прохожим нужен тоже.
Он надувал шары и пунцовел…
На них, раздутых, проступали рожи:
когда – смешные, даже с парой рожек,
когда поплоше, скажем так, – до дрожи!..
Лишь – рожицы, без ножек и без тел.
.
Был Мим непроницаем в белом гриме.
Он раздавал шары без суеты…
Сквозь глянец тут же проступало имя,
а в рожах – каждый, всё неумолимей,
мог различать знакомые черты,
или чудно́е сходство со своими.
.
А с именем всплывал, как приговор,
из букв набор, пугая, если честно:
«обман», «измена», «трусость», «стыд», «позор»,
«гордыня», «скупость»… в общем, – сущий вздор!
Да, были среди них и те, что лестны...
Но всё про всё – не больше, чем декор!
.
И люди шли, без брани и без паник,
от этой, с надуванием, игры, –
прогулочно, беспечно, как и ранее…
Скворцы орали, тихо падал баннер…
А люди-то, по сути, все добры:
          в награду за такую пантомиму
          бросали мелочь, чаще, всё же,– мимо.
                И улыбались бедолаге Миму…
                Не их ведь надувал он, а шары!
***