Вечный наблюдатель

                Ибо я не надеюсь вернуться опять.
                (Томас Элиот)

Вы не узнаете его в лицо.
Вы не узнаете его в лицо и не почувствуете даже
В лице этом тень особенного,
Тень особенного света правды.
Не резкой, но смягчённой
Солнцем его страны.
Знаете ли вы, как преждевременно
Иначе называл он ещё не открытые
Земли, моря, плоскогорья, лагуны,
Всему давал имена
Вымышленные ради одной своей мелодичной прихоти,
Тонкого вкуса.
Вы не поймёте по картам, где прошла его мысль, скользя, как по водам,
Тихим и серебрящимся зеркалом,
В него он смотрел, называя,
Черпая имена и звучанья в молчании глади.
И жизнь давала поводы неугомонные, несмолкающие,
Словно своры борзых, чующих охоту,
Радостно и пытливо искал он,
Проходя один по пустующим землям.
Где только камни встречали, видел он стены
Селений древних народов,
Окаменелый лес вставал перед ним
Листвой шелестящей, юной.
И если ноги его спотыкались,
Он опускался на землю, как перед знаком,
И землю хотел прочесть,
Словно старинную книгу.
Язык, ушедший в забвенье,
Хотел не вернуть, но найти в нём
Ответ, почувствовать смысл,
К его символам прикоснувшись
Руками, словно слепой.
И тогда он, слушая долго
Неживое, но существующее,
Отыскивал крупицы жизни, что продолжали говорить.
Слышал их веяние, словно ветер лёгкий в них пробуждался,
И на руках у него
Оказывалась пыль истории,
Чёрный уголь её,
И он, этим пигментом удовлетворённый,
Касался руками своими чистых листов, будто рисуя.
Тень смысла была лишь то,
Но сознание его уносилось
Сквозь эти мутные облака в желанные дали.
Игра его или транс
Приводила к нему, воскрешая
Древние страны, народы, земли, уже затопленные, и горы, что в те века были меньше.
Тех, кто рождался, он называл их судьбою, велел им идти,
Чтобы встретить однажды.
На картах теперь только смутно явлены их очертания.
Он творил втайне.
Откуда мы знаем о нём?
Он меня разыскал.

***

Когда вечерняя мгла
После нескольких знойных дней
Ложится на город, с привкусом дыма,
Не закрывая собой лишь самые яркие звёзды,
Я подхожу, чтоб распахнуть окно в ночь,
С головокружением я борюсь.
В тёмном доме нет света иного,
Чем тот, что передо мной.
Горы вдали сокрылись, сливаясь в дымке с темнеющим небом,
Только огни селений на них - как волна,
Взметнувшаяся к высоте и застывшая, едва дрожа лишь, переливаясь.
Когда врывается прохлада и ветер,
Не в силах прогнать бескрайнюю мглу, несёт её над горами, долиной,
Моё сознание помутняется,
Тени ветвей и листов колышутся перед глазами - рисунки их на земле мелькают лишь явственно,
И не с первого раза я к ним прикасаюсь, не с первого раза их схватываю,
Могу остановить ненадолго.
Гул пространства и шорох ветра
Я постигаю, словно потерявший слух,
Заново, через движения.
Скалы усыпаны иглами, ворохом сонной коры,
И камни на них, где когда-то он спал, восприемля
Ночи такой же немые дары,
Помнят, как наутро он сны описал, чтобы запомнить, подробно.
Скалы эти прямо передо мной - за ветра телом, за мглой,
Что всё сокрыть и дополнить успела
Домыслом.
Я за стенами, тёмен мой дом.
Он в небесах смотрит прямо
Перед моим окном.
Боже, как эти тайны я понимаю…
А передать не знаю как,
Я описать не ведаю чем,
Словами иль бредом.
Нет, не схожу с ума я,
Вот он пришёл за мной,
Я иду следом…

***

Вот и ночная прохлада
Меня торопит
Лететь через город ночной в сонном сиянии огней -
К древнему граду,
К стенам песчаным и к ярким его кострам.
Как он назвал меня - Правда,
Как назывался он сам,
Я не смел спрашивать,
Но узнать я хотел, - он знал то
И по моим глазам.
Сказал он - нет
Мне теперь имени,
Много имён я прежде носил и знал.
Люди меня не забыли,
Но перед ними
Я в вечности сгинул,
Ныне подобен я стихшим ушедшим ветрам.
Кем тогда был я - многие жизни
В разных обличиях
Был я слугою пера и чернил,
Был на земле пилигримом, что сотни дорог исходил,
Был я исканьем, кто на себе изведал,
Что враз не дано человеку для вечности сил,
Был я страданием.
Неоднократно на камне
Голову я преклонил,
Неоднократно в стенах его я богам поклонялся разным, и не однажды
Был ими казнён
За безразличие к дани
В мрак погруженных времён.
Но вновь возвращали меня воды Леты,
И каждый раз здесь бывал я поэтом,
Во всех я концах земли жил -
От древнего мира до нового света,
По всем уж морям носили меня корабли…
И человеком меня быть прельщало,
На языках земли с миром нездешним общался я, с ним говорил
И пытался духом  возвыситься, разум отринуть,
Его на время будто убить добровольно я чаял,
Дабы приблизиться к миру спокойному,
Вести его земле приносить.
Мир задыхался словами многими,
Бывал тогда я учителем тайным, для тех, кто меня избирали сами
Им мог говорить я
О том, что узнал изначально
У природы сил, в них вглядываясь постепенно,
Мог научить смотреть, и за любованием
Простые истины нечаянно открыть,
Их не прося, не требуя у жизни.
О чём ещё могли мы вопросить,
Чего желать, каких пытаться знаний
На службу жизни этой пригласить…
Не нужно этого вам знать,
И станет это надобно не сразу, -
Вот так сказал он.

***

Не с первого раза,
Но я всё же останавливаю тени
На скалах,
И они рассказывают мне,
Как он когда-то говорил им -
Как высоки вы! Утро вас серебрит, вся каменная грудь ваша
Мельчайшей моросью белёсою покрыта,
Как паутиной тонкой.
Это одеяние ночи
К лицу вам пришлось, оставленное.
Серый-серый запад и разгорающийся огненный восток
Спорят о вас, кому вы более принадлежите,
И под жемчужным небом вы пока ничьи.
Величаво и непреклонно вы ожидаете своей участи,
И не иначе как царственно на высоком челе вашем
Грозные очерчиваются вершины,
Так холодно смотрите вы в небо.
И я, что рядом оказался, покров ваш не потревожу,
Покой росы, дар облаков ночных, не трону,
Лишь ваши стопы укрою, укутаю негромкой своей песней -
Так говорил он им, и теперь, слушая собственное эхо, кивает, -
О скалы! Ведь сейчас вы совсем другие, но те же. Вы помните всё. Сейчас свет огней далеких
Стал вам одеждами к ночи,
Свет близкого костра -
Лампада ваша и украшение.
Как янтари, лукаво и весело, сверкают ваши мудрые глаза.
И я пришёл с подношением, -
Я принёс вам ваше вчера,
Вы же - вернули мне жизнь мою прежнюю,
И снова мы с вами вместе,
До самого утра.-
И так до утра песни его мы слушали,
Песни его были слышны лишь мне и скалам,
И это откровение давалось,
Чтобы польстить им - как старому другу,
И подготовить меня к чему-то.
И, как изначально, он называл их жемчужными, -
Хоть и чернели теперь эти камни,
Я вполне понимаю.

***

Наутро их оставив, мы двинулись дальше,
В город, что знал он наполненным древними песнями, древними сказаниями,
Коих на моём веку уже не было.
Здесь был он юн, -
Столица древнего мира в своей блистательной славе,
И мне казалось,
Что когда-то жил я здесь.
Город в оправе владычицы рек и моря, светом сверкающего,
Город чудес и первых библиотек,
Где ему жизнь подарена.
Чудесным свитком раскрывался он под нашими руками,
И на границе моря и земли
Стоял дом его и вечный храм его.
Знания со всего мира стекались к нему, как в русло притоки.
И он, охраняя их хрупкое воплощение и вместилище,
Был хранителем невидимого и никому не ведомого.
За логикой скрывал сверхзнание - тонкие чувства,
И ими мог поделиться лишь с немногими.
Был он наставником для будущих царей,
Частицы сердца им передавая, - как то, что поможет народу их
Возвыситься, стать великим,
Обращаясь к мудрости.
Частицы, но не часть сердца бОльшую,
Её берёг он
Для единственного ученика, - любимого, преданного.
И разрушена уже библиотека,
Народы своё величие потеряли,
И город изменил своё лицо,
Но не разбито сердце -
Ни с кем не разделенное
Оно осталось, чтобы биться, чтобы дождаться…
И всё-таки за жизнь он удержался, за память и за все свои стремления,
И в странствии своём, минуя поколения,
Он ничего не забывает.
Всё помнит сердце его, и не с тех времён, а куда более древнейших,
Собирает оно частицы этого мира,
Собирает жадно, с любовью к нему и в созерцании, становясь всё богаче, сильнее.
Помнит он скалы, реки, деревья…
И в сознании его они привычно не сливаются
С другими в бесформенную общую картину, -
Все живут обособленно, на своём исконном месте,
С друг другом переплетаясь лишь узором аккуратным,
Словно в гобелене,
Рисунком они друг за друга держатся,
Так и люди в памяти его - будто узоры, будто цветы
Единого целого.

***

И я, как ученик, далёкий от идеалов,
Внутренне смущаюсь,
Ощущая свою незначительность.
Видятся мне рисунки на ветхих стенах и фрески,
Где ученик - юноша скромный
Служит своему учителю, помогая,
Следом ступает за ним
И посвящает служению жизнь свою.
Но говорит он, что я понимаю превратно
Суть этого образа, вымышленного незнанием.
Он говорит, что должен
Каждый служить себе, как господину,
Быть себе же послушным слугой,
Разум отделить от рук своих,
Сердце от глаз.
Встречены они в человеке, и нами забыто
Где грань пролегала между ведущим и существующим,
Мыслью и делом.
Фрески эти же
Рушатся на моих глазах,
Осыпаются мои идеалы, словно старая штукатурка,
Превращаясь лишь в мел и прах.
И там, где чистые белые стены
Ждали меня, как ныне
Эти чёрные скалы,
Вижу - не нужно им более украшений,
Главная прелесть - прохлада
И матовый камня покой,
Что в уме вызывает
Тысячи образов разом и говорит
С нами своей чистотой.
Так я был связан ученьем и им же освобождён.

***


Именно здесь
Я скрылся от всех,
Обрезал власа, облёкся в бедное платье,
Чтоб стать наблюдателем.
Когда-то так сделал и он, устав
За веру свою страдать, и скрывался
От взгляда толпы, сам будучи незаметным,
Не покидая мест этих, он продолжал свой труд.
По серым одеждам
Взгляды скользят и проходят мимо,
Руки их не хотят коснуться,
Мысли не тянутся цепко, и поглотят
Их реки народов,
Сами того не ведая, их в тени своей приютят.
Всё замечает глаз его строгий,
Но к состраданию склонный.
Не пригласят к себе на порог его многие,
И тем же - спасут от душевных растрат.
В отдаленьи, без ложной гордости,
Он зачастую, однако, бывал этому рад,
Но всё же
Движет им странного рода любовь
К познанию человека,
Светлых и тёмных его сторон,
Всё принимает он в созерцании том с интересом,
Всё собирает в один
Мелко исписанный том тысячелетий.
Кто сможет прочесть то? И сам он не знает,
Но ясно уверен в предназначеньи своём,
Помня все свои странствия,
Их доверяет не бумаге, но камню.
Не высекая слова, но поверяя
Вслух, и растут под его словами
Скалы иначе, запоминают
Песни его и сказанья.
Я очарован изгнаньем
Сим добровольным из жизни -
В вечность саму.
Путь его тайный не продолжая,
Я всё же
По тем же местам иду.

***

И его нигде не найти.
В жизни - ни следа его.
Где теперь он? Где теперь то,
Что составляло мира целостное естество,
Через его внимание сливаясь
В один прочнейший сплав?
Будто уходят из этого мира, покидают
Безвозвратно его
Плоды долгих раздумий и деяний,
Переходят
В состояние новое и вещество.
У меня на руках
Следы осколков старого мира,
И неизвестно, была ли
Лира в них или была кирка.
Мне россыпь мрамора пустого дорогА,
Мне древние дороги, что под метром пыли,
Земли ли, глины и песка,
Что твердью зарослИ, я их искал пока,
Так памятны, -
И всё-таки они когда-то приводили
Посланника ко мне, проводника,
И говорил он, - все ведут они к бессилью,
Возврата нет по ним, их поглотят века.
В каждой минуте - тонкий слой умиранья, забвения,
Но возможно, ежесущно стряхивая эту пыль,
Победить время.
Когда нет разрушенья в пространстве,
Время тоже на месте стоит, никуда не движимое.
Это трудно - всегда подметать дороги,
Уследить за таким сил не хватит,
Но что,
Если жизнь свою посвятить
Единственному человеку, -
Учителю?
Оберегать его и днём и ночью преданно, неустанно, -
Он не уйдёт?
Наивно и странно, - отвечал мне тогда он, -
Учителя обязаны уходить,
Остановить их - преступление против жизни.
Время ничего не значит для них,
Когда они всегда должны идти.
Оно ничего не значит для нас,
Любой из нас - чей-то учитель,
В цепочке звено,
И это и есть дорога, если мы её выбираем.

август - октябрь 2022