Конкурс - Метаморфозы жанра. Октябрь 2022

  Друзья!

  Подобно тому, как все мы, по меткому выражению то ли Достоевского, то ли Тургенева, вышли из гоголевской шинели, литературные жанры тоже откуда-то вышли. С учётом того, что бумагой раньше была выделанная кожа, а умение писать было доступно лишь избранным, истоки многих жанров будет логичным поискать в глубокой церковной древности. В самом деле, разве не похож исторический роман на хронику монаха-летописца? А назидательный роман - на жанр поучения, к которому часто прибегали великие князья и сиятельные монархи, чтобы и после смерти воспитывать наследников оставленными посланиями?

   Конечно, с течением времени стремление запечатлеть факты сменилось желанием дать волю воображению, жанры приобрели "светскость", и теперь нащупать связь между, скажем, Чарльзом Буковски и Петронием под силу только филологам. Однако история литературы знает по крайней мере один пример того, как мирская жизнь заимствовала и даже обогатила не просто жанр церковной литературы, но целое таинство. Вот и займёмся этим литературным лирическим жанром в октябре.

         Итак, ОКТЯБРЬ -2022 объявляется месяцем жанра:

                ИСПОВЕДЬ

   Говоря об исповеди как о литературном жанре, мы подразумеваем особый вид автобиографии, в котором представлена ретроспектива собственной жизни.

  От автобиографии исповедь отличается тем, что не просто рассказывает о произошедших с автором событиях, но даёт им честную, искреннюю, многостороннюю оценку не только перед лицом самого писателя и его потенциального читателя, но и перед лицом вечности. Несколько упрощая, можно сказать, что исповедь в литературе - это примерно то же самое, что исповедь духовнику в церкви, с той лишь разницей, что первая имеет напечатанный вид. Но не всё так прямолинейно и однозначно...

   Исповедь – стихотворение-покаяние, в котором лирический герой раскрывает свою душу, вспоминает жизненный путь, высказывает личные убеждения философского, религиозного, иногда политического характера. Исповедь близка дневнику, но, в отличие от него, не привязана к хронологии или месту.

   Для европейской литературы, начиная с 18 века, исповедь воспринимается как самостоятельный жанр, который берёт начало с одноимённого произведения блаженного Августина. В 19-20-х веках это понятие несколько размывается, и к исповеди начинают относить стихи, письма, дневниковые записи, носящие предельно искренний, зачастую скандальный или шокирующий характер.

  Говоря о произведениях "исповедального" жанра, необходимо проследить его становление, поскольку, как это удачно сформулировал М.И. Стеблин-Каменский, "становление жанра и есть история жанра". В случае с жанром исповеди дело обстоит сложнее, так как сам жанр возникает на пересечении традиций, связанных с повседневной жизнью: исповедание веры, покаяние и церковную исповедь можно рассматривать как основу размеренного образа жизни, подобающего истинному христианину. Другой, но также бытовой основой жанра остается автобиография, имевшая и свою литературную историю, и развитие в рамках жизненного уклада, требовавшего официальных записей служебной карьеры. Напротив, вся последующая история жанра исповеди может восприниматься как "обмирщвление", но одно отличие от автобиографии, единожды появившись, уже не исчезнет никогда — описание внутреннего мира, а не внешней канвы жизни останется признаком жанра до наших дней. Той высоты, которой достиг в "Исповеди" бл. Августин, в дальнейшем никто даже не попытается достичь: то, что можно назвать темой "я, мой внутренний мир и космос", "время как абсолют и время, в котором я живу", — все это как примета исповеди не появится более нигде — философский взгляд на жизнь и космос, осмысление того, что есть Бог, и приведение своего внутреннего мира в согласие с его волей. Однако этот последний аспект косвенно отразится в "Исповеди" Руссо в связи с идеей "природной естественности" и у Л.Толстого, для которого та же идея "естественного" оказывается основополагающей. При этом соотнесенность своего внутреннего мира с Богом, Вселенной и Космосом остается неизменной, однако позднее возможен иной взгляд автора на основы бытия (Бог vs. Природа). И первый шаг в этом направлении был сделан Августином, который может быть с полным правом назван создателем нового литературного жанра.

                Истоки жанра. "Исповедь" блаженного Августина

    В 397-398 годах н.э. появляются тринадцать удивительных сочинений, написанных монахом Августином и рассказывающих о его жизни и обращении в христианство. Они известны нам под общим названием - «Исповедь» - и считаются первой автобиографией в истории литературы и родоначальниками жанра литературной исповеди.
    Это действительно как будто записанный разговор с Богом, необычайно откровенный, идущий из самых глубин души.
   В центре этого произведения - грешник, который раскрывается перед читающим, и перед лицом людей и Бога кается во всех совершённых грехах (или в том, что он таковыми считает: так, например, учение в детстве греческого из-под палки тоже приравнивается к греху), вознося Господу хвалу за его милость и всепрощение.
   Описывая тончайшие психологические процессы (что самое по себе нечто совершенно невероятное для церковной литературы, особенно того времени), обнажая интимное, Августин стремится показать два измерения: некий морально-нравственный идеал, к которому д;лжно стремиться, и путь обычного человека, который пытается к этому идеалу приблизиться.
    Августин предпринимает первую в истории литературы попытку общения с самим собой как с другим и едва ли не первым пишет о вечном, нескончаемом одиночестве человеческой души. Единственный выход из этого мучительного одиночества он видит в любви к Богу. Только эта любовь может нести утешение, ведь несчастье проистекает от любви к тому, что смертно.

                «Исповедь» Жан-Жака Руссо

     Дальнейшее своё развитие жанр получает в «Исповеди» одного из самых известных французов эпохи Просвещения - Жан-Жака Руссо.
        Это безусловно автобиографическое произведение, хотя многие исследователи жизни и творчества Руссо указывают на несостывки и неточности в тексте (по сравнению с реальной биографией), которое носит исповедальный характер в той части, где Руссо откровенно признаётся в своих грехах, сообщает читателю о своих пороках и тайных мыслях.
         Автор рассказывает о своём детстве без родителей, о бегстве от хозяина-гравера, об обращении в католичество, о главной женщине жизни - госпоже де Варан, в доме которой он живёт более десяти лет и, пользуясь возможностями, занимается самообразованием. При всей откровенности Руссо, его исповедь всё больше становится психологическим, автобиографическим и отчасти идеологическим романом. Искренность Руссо в изображении движений внутренней жизни отходит на второй план, уступая место богатой событийной канве произведения.
       Руссо намечает ход от внутренних переживаний к их внешним возбудителям; изучая душевное волнение, он восстанавливает фактические причины, его вызвавшие.
       При этом он сам говорит о том, что подобная психологическая реконструкция может быть только приблизительной: «Исповедь» рассказывает нам о подлинных духовных событиях из жизни реального Жан-Жака Руссо, при этом с его героем может происходить то, чего в действительность с самим Руссо не случалось.
     Именно этот разрыв между внутренним и внешним принципиально важен для анализа жанра. Отныне СОБЫТИЙНАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ рассказываемого для писателя НЕ ТАК ВАЖНА (да и кто из потомков сможет её проверить со стопроцентной точностью?), КАК достоверность «ВНУТРЕННЯЯ».

                В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

  ИСПОВЕДЬ, как разновидность лирического самовыражения, культивируемая впервые М.Ю. Лермонтовым как литературный жанр, но сохраняющая связь со своим первоначальным значением, требует от человека полной искренности, стремления избавиться от грехов, раскаяния. Проникнув в художественную литературу, ИСПОВЕДЬ приобрела дидактический оттенок, став своеобразным актом публичного покаяния (напр., у  Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого). Но вместе с тем ИСПОВЕДЬ явилась и средством морального самоутверждения личности.
   Как жанр лирики ИСПОВЕДЬ была развита романтиками, но в целом соотносима с формой лирического высказывания от первого лица, известного еще до появления ИСПОВЕДИ как христ. таинства. В предшествовавшей ЛЕРМОНТОВУ рус. поэтической традиции элементы лирической ИСПОВЕДИ появляются у Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского, усиливаются в творчестве Е. А. Баратынского. У декабристов ИСПОВЕДЬ служила для высказывания политических и философских убеждений поэта устами исповедующегося героя («Исповедь Наливайки» К. Ф. Рылеева). Стремление к ИСПОВЕДИ характерно для лирики А. С. Пушкина 30-х гг. («Когда для смертного умолкнет шумный день...»). ИСПОВЕДЬ сродни дневнику, но в отличие от него не прикреплена к к.-л. месту и времени. В лермонтовской ИСПОВЕДИ нередко сохраняются форма покаяния [«Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный»)] и фигура внимающего ИСПОВЕДИ (поэмы «Джюлио», «Мцыри», «Исповедь», стих. «Покаяние»). Но это лишь форма обращенности исповедующегося к тому, кто судит его грехи. В такой форме лермонтовский герой вместо того, чтобы молить о прощении прегрешений, наоборот, отстаивает ценность совершенного им в жизни, не желая каяться в содеянном.

      У Лермонтова выделяются два типа ИСПОВЕДИ.

     Во-первых, это — ИСПОВЕДЬ, обращенная говорящим к др. человеку или ко «всему свету». Например, «Мцыри», «Покаяние», «К*» («Я не унижусь пред тобою»). Здесь стремление к покаянию, спасению души и предельная откровенность канонической ИСПОВЕДИ вытесняются противоположным:

    «Не хочу я пред небесным
     О спасеньи слезы лить
     Иль спокойствием чудесным 
     Душу грешную омыть...»
            («Покаяние» М.Ю. Лермонтов).

     Исповедующийся вместо того, чтобы рассказать о себе, воздвигает между собою и слушателем стену тайны, и тайну эту он отказывается раскрыть кому бы то ни было:

    «За жизнь, за мир, за вечность вам
     Я этой тайны не продам!»
              (поэма «Исповедь»)

     Противопоставляя себя всему миру, герой тем самым отказывается от помощи. ИСПОВЕДЬ оборачивается вызовом собеседнику. Такое самоощущение героя стимулировано еще и тем, что он сомневается в способности слова адекватно передать его чувства и мысли:

   «...мои дела
   Немного пользы вам узнать, —
   А душу можно ль рассказать?»
              («Мцыри»).
     Исповедь как отпущение грехов кем-то другим обесценивается, и исповедующийся возлагает их отпущение на самого себя.

   Во-вторых, у Лермонтова существует монологическая ИСПОВЕДЬ — ИСПОВЕДЬ «для себя». В стихотворении «Я не хочу, чтоб свет узнал» Лермонтов как бы самому себе уясняет причины, в силу которых герой оставляет себе свою тайну: ему «судья лишь бог да совесть». Но бог в поэзии Лермонтова не может стать верховным «очистителем» от греха: исповедующемуся не дано полноты веры, необходимой для завершенной ИСПОВЕДИ.
    Вера постоянно борется с рассудком, с опытом: «Но вере теплой опыт хладный / Противуречит каждый миг...» (стих. «Исповедь»).
      Местом столкновения веры и опыта как раз и становится ИСПОВЕДЬ.
      Своеобразные полюсы исповедальной лирики Лермонтова — «Молитва» («В минуту жизни трудную») и «Благодарность». В первом стихотворении выражена взыскуемая поэтом полнота веры, во втором — саркастический вызов богу. Противоречие между этими полюсами — основная тема ИСПОВЕДИ у Лермонтова. Поэт не может принять прощения и внутреннего оправдания со стороны любого другого человека. Поэтому его ИСПОВЕДЬ — в первую очередь отчет человека перед самим собой (отсюда и нежелание раскрыть, доверить тайну кому-то другому). Анализируя себя, лермонтовский герой убеждается, что такое противоречие свойственно только ему и только ему оно служит источником душевных сил:

  «И то, что было б яд другим,
   Его живит, его питает
   Огнем язвительным своим»
        (стих. «Исповедь»)

  Вследствие этого человек то сознательно отгораживается от мира, обрекая себя на одиночество, то, как в стихотворении «Не обвиняй меня, всесильный», отрекается от «тесного пути спасенья» во имя любви к земным страстям. И противоречие между отторжением от мира и влечением к «волнениям жизни мятежным» является для Лермонтова ИСПОВЕДЬ главным жанрообразующим моментом. Жанр ИСПОВЕДЬ в лермонтовской трактовке позднее появится у Ф. М. Достоевского, в творчестве которого он стал предметом глубинного анализа («Бесы», «Братья Карамазовы»).

    Поэзия С. Есенина - лирическая исповедь, его биография в стихах.

    Стихи Есенина — искренняя исповедь его романтической души, которая привлекает прежде всего проявлением самых лучших человеческих чувств. Притягательная сила есенинской поэзии именно в этой пронзительной искренности.
     Разные интонации звучат в лирике Есенина, глубокой, отзывчивой и трепетной. “Отговорила роща золотая...” — так начинает Есенин одно из самых знаменитых своих стихотворений. Образ рощи вызывает тревожные воспоминания об ушедших молодых годах. Скорбь о быстротечности жизни овладевает поэтом, “ведь каждый в этом мире странник”. В стихах часто звучит мотив грусти, сожаления об ушедшей юности, о растраченных силах. В них видны и личные переживания поэта, и отражение сложного времени, в которое он жил.
    Став свидетелем событий революции, видя изменения, происходящие в стране, Сергей Есенин глубоко прочувствовал внутреннее настроение народа. Оно отразилось в цикле “Москва кабацкая”. Поэт, переживая вместе с народом, не может определить своего места в жизни, страдает от сознания душевной раздвоенности. Выходом его боли стало стихотворение “Исповедь хулигана”. Здесь Есенин раскрылся как человек большой души, сердечный, отзывчивый, сосредоточенный, задумывающийся над своей судьбой. В стихах и поэмах Есенина этого периода звучит постоянная и убежденная вера в Россию, в великое будущее ее народа. Но звучит в них и тревожная скорбь о близкой сердцу старой деревне:

    Остался в прошлом я одной ногою,
    Стремясь догнать стальную рать,
    Скольжу и падаю другою.

      Лирико-исповедальные песни В. Высоцкого

   Как известно, слушая в своё время курс А. Синявского по русской литературе XX века в Школе-студии МХАТ, Высоцкий увлекался поэзией начала века, поэзией Серебряного века. Её глубокое восприятие наложило отпечаток на его философские произведения. Исповедальные мотивы в поздней лирике Высоцкого «вживлены» и в трагический монолог о времени, о химерической советской реальности.
    Отдельные исповедальные ноты звучали ещё в ранних песнях Высоцкого, проступая сквозь «блатную» стилистику. Так, в «Серебряных струнах» (1962) на первый план выходит ощущение надрывной тоски о надорванной душе, об утраченной свободе, скованной сомкнувшимися стенами:

Загубили душу мне, отобрали волю, —
А теперь порвали серебряные струны...

    С середины 60-х годов в лирике Высоцкого исповедальные мотивы зачастую связаны с многоплановой художественной разработкой образа двойника, олицетворяющего душевную дисгармонию. Негативное, разрушительное начало этот образ знаменует в таких стихах, как «Про чёрта» (1965–1966), «И вкусы и запросы мои — странны...» (1969), «Маски» (1971) и другие. В первом из названных стихотворений в качестве двойника лирического героя, погружённого в «запой от одиночества», выступает периодически являющийся ему чёрт. Двойник предстаёт здесь в сниженном виде: он «брезговать не стал» коньяком, «за обе щёки хлеб уписывал», знаком с «запойным управдомом» — то есть плоть от плоти родственен советской жизни. В фамильярном полуироническом обращении лирического героя с силами тьмы вырисовывается кризисное состояние души, готовой поддаться их власти, пренебречь своей индивидуальностью:

Я всё жду, когда придёт опять...
Я не то чтоб чокнутый какой,
Но лучше — с чёртом, чем с самим собой.

     Комическое, сниженно-бытовое освещение «инфернальной» темы в этих заключительных строках отходит перед тягостным для лирического Я  чувствованием своей внутренней духовной неполноты. Углубление мотива двойничества, продиктованное усилением исповедальности, происходит в стихотворении «И вкусы и запросы мои — странны...». Как и в предыдущем случае, отношение к своему «второму Я в обличье подлеца»  подчёркнуто иронично, но лирический герой, обнажая «гранки» своей страждущей души, с горечью говорит о трудности распознания в себе подлинного Я:

Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе Я...

    Как это часто бывает в лирике Высоцкого, исповедальные мотивы вплетены здесь в сюжетную динамику, за счёт чего обыденные явления наполняются бытийным, СИМВОЛИЧЕСКИМ смыслом. Возникающий здесь уголовный суд становится прообразом Страшного Суда и отчасти, по мысли исследователя, его «травестийным замещением». В сознании же лирического Я преобладает стремление к самоочищению и освобождению от ложных личин:

Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души!
Искореню, похороню, зарою, —
Очищусь, ничего не скрою я!

   Позднее более сложное проявление внутренней раздвоенности души отразится в «Конях привередливых» (1972), хотя в поэтическом мире Высоцкого двойник мог ассоциироваться и с высшим зовом души, побуждающим к подвигу, самопожертвованию. Это видно в ряде военных песен, несущих в себе ярко выраженные исповедальные интенции: таковы «Песня самолёта-истребителя» (1968), построенная как взволнованный лирический монолог о «том, который во мне сидит», или песня «Он не вернулся из боя» (1969), которую Н. М. Рудник справедливо определила как «исповедь-реквием».

     Ещё на заре нового столетия А. Блок писал о том, что важнейшую составляющую современного художнического мироощущения образует «чувство пути» («Душа писателя», 1909, и другие.). О значимости блоковского опыта для творческого самосознания Высоцкого речь пойдёт ниже, теперь же отметим, что семантика ПУТИ является сквозной в исповедальных песнях Высоцкого, где выстраивается целостная аксиология пути личностного и народного.
     Обострённое «чувство пути» пронизывает различные тематические уровни поэзии Высоцкого. В «Балладе о детстве» (1975) боязнь «однобокости памяти» побуждает лирическое Я вглядываться в свой путь начиная ещё с «утробного» периода — в его взаимосвязи с народной судьбой военных и послевоенных лет. А «ролевая» ситуация «Натянутого каната» (1972), где повышенное экзистенциальное напряжение обусловлено внутренним императивом пройти четыре четверти пути, приобретает глубоко личностный характер.
      В конце 60-х Высоцкий создаёт песню «Моя цыганская» (1967–1968), в исповедальном строе которой запечатлелись интуиции о пути личности и общества в советской современности, нашедшие выражение в пространственных образах. Лирический герой взыскует высшей радости бытия, «праздника», «веселья», но, подобно шукшинскому Егору Прокудину, его не обретает ни во сне, ни наяву: «Нет того веселья...» Подспудно он тянется к познанию высших ценностей (и это сквозной мотив многих стихов Высоцкого), однако в кабаке — лишь рай для нищих и шутов, а в церкви им не ощущается, к сожалению, ничего, кроме смрада и полумрака. Голос совести, дающий некое изначальное интуитивное представление о том, как надо, заставляет всюду распознавать неподлинное: Всё не так, как надо... Устремлённость героя к высшему отразилась в его движении на гору впопыхах; пространственные образы горы, поля, леса, реки выступают здесь, по замечанию исследователя, как «традиционные формулы русского фольклора, связанные с семантикой рассеивания, избывание горя...». Через соприкосновение с родной стихией горе рассеивается, но ненадолго. Трагедия утери чувства Бога, рая  передана через конфликтность самого поэтического языка («Света — тьма, нет Бога!») и через возникающий в конце иносказательный образ ада, который воплощает неминуемое возмездие:

А в конце дороги той —
Плаха с топорами.

   Обращает на себя внимание аксиологичность выстроенной здесь топологии: утрата сокровенного знания о рае неизбежно влечёт за собой другое — страшное — знание о том, каким будет конец «дальней дороги»:

Вдоль дороги всё не так,
А в конце — подавно.

   При этом исповедально-монологический текст Высоцкого таит в себе диалогические потенции. Вл. Новиков отмечает, что глубинной темой поэта становится часто «переживание взаимоисключающих точек зрения на жизнь». Надрывный призыв героя «Моей цыганской», страдающего от безверия и отчаяния, обращён к «ребятам», в широком смысле — к народу, с которым его объединяет общая беда. Это обращение подчёркивает диалогизм сознания поэта: вслед за безысходным «И ни церковь, ни кабак — // Ничего не свято!» — он последним усилием перечёркивает этот вывод, апеллируя к окружающим людям:

Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята...

    В связи с вышесказанным необходимо отметить, что проблема соотношения художественного мира Высоцкого с христианской традицией является дискуссионной. Исследователями и критиками высказывались полярные точки зрения, согласно которым поэт предстаёт кощунствующим «заложником отступничества» от христианских ценностей  или же, напротив, христианству отводится «роль организующей силы» в произведениях Высоцкого. Более перспективными считаются интерпретации, учитывающие противоречивое и трагическое для самого поэта соединение насмешливо-иронического, а иногда и богохульного отношения к церкви и религиозным догматам с тоской по вере, тягой превозмочь отъединение от Бога, мучительное незнание о нём.
     Особенностью лирической исповеди Высоцкого оказывается преломление в ней характерных — в том числе и кризисных — сторон национального сознания. Интересна в этом плане песня «Кони привередливые» (1972). Предельное эмоциональное напряжение сказывается здесь на пространственных образах, подчинённых семантике края, к которым с «гибельным восторгом» тянется лирический герой. До крайности сгущена и атмосфера действия: «Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю...». В сюжетном движении сталкиваются пьянящее влечение к краю жизни, к последнему приюту, за которым — напряжённое предчувствие встречи с Богом («Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий»), и, с другой стороны, — тяга к обузданию стихийно-залихватского состояния души. Отсюда — конфликтность в смысловом соотношении рефренов («Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!») и основных частей произведения. Главная же трагедия лирического я заключается в необретении искомого райского состояния и неготовности к нему — потому и «ангелы» так сильно напоминают демонов:

Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий, —
Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!

   Сквозным в исповедальной лирике Высоцкого становится движение к прорыву в инобытие, почти всегда сквозь душевные страдания.
    В таких стихах этих лет, как «Баллада о бане» (1971), «Две судьбы» (1976), «Мне судьба — до последней черты, до креста...» (1978), «Упрямо я стремлюсь ко дну...» (1977), мы видим проекцию пути к духовному превозмоганию греховности. В «Балладе о бане» бытовая ситуация мытья в бане перерастает в бытийное обобщение. Глубинная обнажённость всего существа лирического героя создаёт атмосферу исповедальной искренности. Лирическое я тянется к благодати, Божьему благословению, проявляя готовность очиститься через страдание:

Нужно выпороть веником душу,
Нужно выпарить смрад из неё.

  В поэтической интуиции возникают сакральные ассоциации с крещением, омовеньем, водой святой, райским садом. Примечательно, что стихотворение начинается и завершается прямым обращением к Богу, причём заключительные строки: «Лей на нас свою воду святую — // И от варварства освободи!»  очень сходны с обращениями лирического героя Блока к высшим силам в стихотворении «Май жестокий с белыми ночами...» (1908):
 
«Пронзи меня мечами,
От страстей моих освободи!»

     Определённое родство лирических героев Блока и Высоцкого не сводится к отдельным перекличкам. Блоковское «уюта — нет, покоя — нет» или «Я вышел в ночь — узнать, понять...» (1902) созвучно поэтическому контексту Высоцкого. Лирическое я обоих поэтов, в немалой степени погружённое в трагическое ощущение неблагополучия времени, рвётся в своей тревожной неуспокоенности сквозь “ночь” и мрак “страшного мира” к немеркнущим ценностям бытия. Черты сходства с блоковской картиной мира мы находим в стихотворениях Высоцкого «Две судьбы», «Мне судьба —до последней черты, до креста...».
     Подчеркнём, что исповедальный накал в поэзии Высоцкого часто передаётся через образ пути, семантику пространственных пределов: края, пропасти, дна, последней черты, сгоревших мостов и других. Для лирического я жизнь на сгибе бытия, связанная с сильнейшим внутренним напряжением, всё же несёт надежду на приближение к истине: четыре четверти пути к самопознанию противостоят бегу на месте общепримиряющему.

    Отличительным свойством исповедальных песен Высоцкого является то, что грани глубинного мистического опыта в восприятии Бога, своего пути, посмертной судьбы обличены в осязаемую, почти бытовую конкретику с легко узнаваемыми реалиями земной жизни. Говоря со слушательской аудиторией на понятном ей, внешне незамысловатом языке, поэт в то же время хотя бы отчасти приобщал её к напрочь забытым словам, ценностям, бытийным вопросам... Искренний порыв к знанию о Боге, вступивший в противоречие с давящим грузом советской современности и потому столь надрывный и внутренне конфликтный, — составляет одну из центральных коллизий всей исповедальной лирики Высоцкого.
   Есенинские мотивы просматриваются в стихотворении «Мой чёрный человек в костюме сером...» <1979 или 1980>, где чёрный человек, злобный клоун воплощает обезличенную современность, враждебную поэту, осознающему тяжесть своего пути, но не отступающему от него:

  «Мой путь один, всего один, ребята, —
  Мне выбора, по счастью, не дано»

   Сквозной у Высоцкого становится антитеза искомого лирическим Я пути и гибельного «беспутья» народа («Маски», 1971; «Чужая колея», 1973; «История болезни», 1976). В «Истории болезни» особую психологическую весомость приобретают пространственные образы («сгиб бытия», «полдороги к бездне»), а исповедальное откровение о больном духе нации доходит до ощущения мировой дисгармонии, колеблющего представления о высшей осмысленности бытия:

Да и Создатель болен был,
Когда наш мир творил.

    На одном из выступлений 1978 года поэт говорил: тема России — «это тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю своими песнями...». Из этих слов и необходимо исходить, говоря об исповедальной лирике Высоцкого: личная судьба героя проецируется на русскую историю. С этим связаны и образные переклички, к примеру, между «Конями привередливыми», в центре которых драма лирического субъекта, и такими панорамными стихами о России, как «Летела жизнь» (1978) или «Пожары» (1978): главный мотив последнего («Пожары над страной всё выше, жарче, веселей...») предвещает знаменитую метафору В. Распутина.

    Своеобразным итогом соединения раздумий о внутреннем самоопределении и осмысления темы России становится стихотворение «Купола» (1975). Центральный образ — образ России — дан здесь в мучительных контрастах: от устремлённых ввысь куполов до бездорожья (утеря пути) и образа сонной державы, что... опухла от сна. Лейтмотив стихотворения («Чтобы чаще Господь замечал») сводит воедино душевную жизнь поэта и судьбу родины, и главное здесь — надежда победить тоску богооставленности, обрести внутреннее исцеление, что раскрывается в предельно экспрессивных образах, напряжённой звукописи:

Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стёртую перекатами, —
Если до крови лоскут истончал, —
Залатаю золотыми я заплатами —
Чтобы чаще Господь замечал!

   Обобщая сказанное, стоит подчеркнуть, что исповедальные стихи Высоцкого разных лет образуют глубинное внутреннее единство. И единство это зиждется на экзистенциальном напряжении, объединяющем исповедальные стихотворения с лучшими образцами ролевой лирики, а также — на сквозной топологии пути, обострённое «чувство» которого в определённой степени сближало Высоцкого с Блоком. Этот путь не являлся однонаправленным: он был сопряжён с прозрением божественного присутствия в мире, вёл к очищению, но вместе с этим — нередко оборачивался отчаянием от вечного круговорота жизни, страданием от не-встречи с Богом, мучительным переживанием того, что «всё не так». Исповедальные мотивы у Высоцкого часто вплетены в сюжетную динамику его песен, отличающихся «новеллистичностью»; иронический пафос соединяется с неутолённой болью страждущего духа.
***

  Безусловно, жанр исповедальной лирики имеет своё развитие и в других странах как и в нашей стране. Мы намеренно опустим материал об исповедальной лирике США 20-го века (ярчайшими представителями школы исповедальной поэзии являются Роберт Лоуэлл, Энн Секстон, Сильвья Плат, Уильям Снодграсс и Джон Берримен), а также особенностей нашей "культуры" конца 20-го века (к примеру, творчество Лимонова). Завершим наше исследование стихотворением М.Ю.Лермонтова "Исповедь":

Я верю, обещаю верить,
Хоть сам того не испытал,
Что мог монах не лицемерить
И жить, как клятвой обещал;
Что поцелуи и улыбки
Людей коварны не всегда,
Что ближних малые ошибки
Они прощают иногда,
Что время лечит от страданья,
Что мир для счастья сотворен,
Что добродетель не названье
И жизнь поболее, чем сон!..

Но вере теплой опыт хладный
Противуречит каждый миг,
И ум, как прежде безотрадный,
Желанной цели не достиг;
И сердце, полно сожалений,
Хранит в себе глубокий след
Умерших — но святых видений,
И тени чувств, каких уж нет;
Его ничто не испугает,
И то, что было б яд другим,
Его живит, его питает
Огнем язвительным своим.
               1831 г.


ИТАК, ПОДЫТОЖИМ, некоторые выявленные особенности ЖАНРА ИСПОВЕДЬ:

•  Психологическое состояние литературного героя, основанное на глубоких переживаниях, ведущих к глубокому раскаянию или наоборот - к отстаиванию и оправданию своей жизненной позиции и опыта.
•  наличие биографических описательных моментов, но не обязательно. Откровенное признание главенствует в содержании
•  Откровение от первого лица. Выделение собственного Я
•  важность внутренней достоверности, а не внешней, исходящей из реальных фактов, которые сами по себе не могут раскрыть сути переживаний, и потому не играют такой значимой роли
• текст, как правило, представляет собой монолог от первого лица, но может и переходить в некий предполагаемый диалог, обращение к поколению или читателю, или тому, кто может понять, осудить, рассудить, к Богу...
• Тема покаяния может стать центральной и главенствующей
• Горькие ноты могут меняться на утверждение и проявление надежды на будущее
• Тема пути, как символ самой жизни
• Наличие движения - от внешнего к внутреннему (пониманию и осознанию происходящего вокруг и рядом)
• Осмысление величия мироздания и самого Бога, его устроившего, но не обязательно. Присутствие двух перспектив и двух точек зрения — человеческой и божественной, и собственное восприятии времени, исходя из определённой позиции
• Стремление привести свою жизнь в соответствие нормам и понятиям, данным свыше. Желание угождать Творцу. Но и это не обязательно. Личное переживание может иметь разные мотивы
• Тема свободы, возможно, обретённой благодаря стремлению жить по воле Бога
• Возможна свободная поэтическая форма, согласно контексту.

Удачи и вдохновения!

   По форме и системе стихосложения поэтическое произведение может быть любым! Никаких ограничений!
               
******************************************************

   Итак, на этот конкурс будут приниматься стихи, ОПУБЛИКОВАННЫЕ в ОКТЯБРЕ 2022-го года на сайте Стихи.ру, относящиеся к ЛЮБОМУ РАЗДЕЛУ "ЛИРИКИ", но желательно "религиозная", "гражданская" или "Философская"!
  Другие стихи приниматься не будут. Объём произведения - без ограничений!

   Наш конкурс, по определению, лучшего стихотворения, написанного в ЖАНРЕ ИСПОВЕДЬ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В ОКТЯБРЕ, и  не в каком другом месяце ранее! Будем внимательны и проявим уважение к другим участникам. Все в равных условиях.

  Автор может предложить только ОДНО своё лучшее произведение в этом жанре опубликованное в ОКТЯБРЕ 2022 года. Будем внимательны! Принимаются стихи ОКТЯБРЯ, написанные до начала открытия статьи конкурса, если автор уверен в соответствии требуемому жанру.

Внеконкурсная ветка стихов не предусматривается.

 Ненормативная и бранная лексика запрещена. Чёрный юмор - не наш стиль. Стихи призывающие к разжиганию межнациональной и религиозной розни, а также откровенной злобной критики политического содержания будут отклонены. Соблюдайте тактичность в рамках жанра!  Не забываем, что наш проект Метаморфозы жанра, поэтому возможны новые открытия и неожиданные ракурсы! Дерзайте, поэты! Время позволяет!

Порядок заявки:
      
Имя  автора - название стихотворения - ссылка.

Это необходимый минимум. Желательно в одну строку.

Приём стихов будет осуществляться до конца ОКТЯБРЯ. Затем 1 НОЯБРЯ 2022 года будет объявлено голосование. Авторы, которые уклонятся от  участия в голосовании,  к следующему конкурсу не будут допущены.

Премиальный фонд конкурса:

1-е место - 500 баллов,
2-е место - 400 баллов,
3-е место - 300 баллов,
4-е место - 200 баллов,
5-е место - 100 баллов.

(количество призовых мест будет определено в зависимости от количества участников)

Желаем всем успеха И ВДОХНОВЕНИЯ для самовыражения и особого раскрытия своего поэтического дарования!

БЛАГОДАРИМ наших спонсоров! Благодаря их щедрости мы имеем возможность осуществлять наши проекты.

  **
Если ведущая не сразу отвечает по вопросу приёма произведения, это не означает, что с произведением что-нибудь не так. Значит, компьютер со всеми документами не рядом. Подождите, пожалуйста, в течении 2-х суток Вам обязательно ответят! Не стоит удалять заявку!

Иллюстрация: Латвийский художник Майков Игорь Валерьевич (родился в 1966г)
С 1994 года его картины постоянно экспонируются в галереях Латвии и некоторых других странах: Канаде, США, Германии, Финляндии, России и др.

Ведущая и автор проекта Татьяна Игнатова