Война и мир. гл. 1-3-9б и 1-3-10а

 1-3-9б

— Мне очень жаль, вчера был занят,
С Вейротером мы проверяли план,
Он диспозицию всю «тянет»,
В ней исправляя много «ран».

— Хотел просить уже главкома,
Курагин за меня писал,
Прошу я потому, как дома,
Сидеть так долго я устал:

Боюсь, что гвардия — не в деле
Окажется на этот раз,
Мы с вами вместе не успели,
Быть нужным в этот грозный час.

— Я размышлял о вас, мой милый,
Кутузов не поможет вам,
Вояж ваш так — неисполнимый,
Другой совет я лучше дам.

Главком лишь примет вас с почтением,
Наговорит любезных слов,
Обедать с ним из уважения,
Всегда с просителем готов.

На этом кончится забота,
Нас, адъютантов — батальон,
Уже и ординарцев — рота,
И много не решает он.

Здесь всё решает император,
Но мы пойдём другим путём,
Здесь время — лишняя нам трата,
Мы в дело чин большой возьмём.

Есть у меня один приятель,
Он — генерал и адъютант,
Фамильи знатной обладатель,
Князь Долгоруков — вот гарант.

Имел за вас я с ним беседу,
Скорей всего, возьмёт он вас,
И мы отпразднуем победу,
Нужны толковые сейчас.

В тот самый день Совет военный,
С государями во главе,
Решенье вынес — непременно
Сраженье дать — «смести в огне».

Совет закончился победой
Сторонников — «сраженью быть»,
Кутузов мнение поведал:
Сраженье надо отложить.

Но молодые генералы,
Где Долгоруков во главе,
Своим решеньем доказали
Императорской «чете»;

Оно сейчас необходимо,
По силе превосходим их,
Стоять и ждать — несовместимо,
Наполеон пока затих.

А значит — набирает силы,
Письмо прислал, нас усыпить,
Он тихо роет нам могилы,
Но мы должны всё упредить.

Войска полны одушевленья
Присутствием всех глав страны,
Мы ждём ещё и пополненья
С немецкой дружной нам страны.

Андрей представил офицера:
— Мой подопечный, Трубецкой,
Он служит правдою и верой,
Он в нашем деле — нам родной.

Пожав Борису крепко руку,
Но ничего он не сказал,
Оставив пожинать им муку,
Князь «поглощал весь тот накал»;

Накал «словесного сраженья»
За право рваться снова в бой,
Был полон чувством продолженья,
Но против мыслей промедленья,
Сиял, доволен был собой.

Он поглощён, он упивался,
Как на письмо нам дать ответ,
Придумать надо, он старался,
Адресовать как, дать совет…

Билибин выручил в сим деле,
Он титул адреса нашёл,
Добавил в титул просто «зелья»,
И тем всех нас он превзошёл.

Звучал тот титул, как насмешка,
«Главе правительства страны»,
И признан был он столь успешным
Для поджигателя войны.

— Не правда ли, как всё прелестно;
— «Глава» — ведь будет оскорблён;
— Да — это тонко и уместно,
Чем «Император Наполеон».

— О да, конечно, даже очень,
Мой брат был близко с ним знаком,
И даже слишком озабочен,
Теперь, как нынешним врагом.

Он так хитёр и утончённый,
И очень умный дипломат,
С французской ловкостью рождённый,
К тому ж — актёрством он богат.

Лишь граф Марко;в мог с ним тягаться,
На равных, так сказать, умах,
Не уступать и тем стараться,
Как наш посланник — быть в рядах.

Примером мог служить и случай,
Одна история с платком,
Как Бонапарт, момент улучшив,
И взглядом дерзким, с холодком;

Желая испытать Марко;ва,
Нарочно уронил платок,
И ждал от спутника — другого:
Ему услугу б сделать мог.

Но наш посланник, тот час рядом,
И свой платочек уронил,
Поднял его и будто ядом
Наполеона окатил.

Не, ожидавши встретить дерзость,
Марко;в, как шуткой погасил,
Наполеоновскую мерзость,
Ответ достойный подарил.

—Прелестно, — молвил вновь Андрей:
—Пришёл просителем я к вам…
Но не успел… как из дверей,
Вдруг адъютант явился сам;

Он к императору звал князя:
— Досада, — молвил он опять;
«Наверно с ним имеет связи,
Что вдруг его изволил звать».

Поспешно встал, пожал им руки,
— Вы знаете, я очень рад
Всё сделать, облегчая муки:
— Ну что ж, опять всё — невпопад.

О близости к верховной власти,
Бориса волновала мысль,
И обещания, добавив страсти,
Уже его подняли ввысь.

На день другой от этой встречи,
Войска все двинулись в поход,
И не могло быть больше речи,
Искать для должности обход.

1-3-10а

Глубокая осень накрыла Европу,
И, верные долгу, Союзу трёх стран,
Войска коалицьи нашли время и тро;пу,
Пойти на решительный бой, на таран.

Усилив друг друга солдатскою массой,
С командным составом трёх глав государств,
Намеченным планом и часом, и трассой,
И, всех избегая почтений, удобств;

Вступили в поход, каждый с поднятым духом,
Ведь с ними защита, ведь с ними цари,
Тем более, враг так ведёт себя, глухо;
И утром, едва с наступленьем зари;

Казаки, гусарские два батальона,
И пушки, и масса пехотных полков,
С командой героя, как Багратиона,
Безрукова с ним же, и прочих голов…

Прошли все вперёд, эскадрон оставляя,
В котором служил, как гусаром Ростов,
В резерве его будто бы сохраняя,
Но, чтобы он был и на случай готов.

Весь страх перед делом, почти, как и прежде,
Борьба, что велась у Ростова внутри,
В огромном желанье и страстной надежде,
Ему этот бой, чтоб себя превзойти;

Казалось, проплыли и мимо, и даром
Надежды Ростова героем прослыть,
Ведь он же в гусары пошёл под угаром,
И имя себе, как гусара добыть.

Конечно же, чин для него очень важен,
Его он снискал бы в смертельном бою,
Не на побегушках чин будет завязан,
Явив в бою дерзость и смелость свою.

Он слышал других эскадронов атаку,
И пленных — так целый французский отряд,
«Мечты мои движутся всё ближе к краху,
Судьба мне подбросила будто бы яд».

Молва о победе со скоростью звука
Неслась по Европе, рождая конец,
Той непобедимой военной науке,
Где Наполеон заработал венец.

Венец императора и самодержца,
С угрозой, Европу себе подчинить,
России грозился ещё всыпать перца,
Её, как державу, с путей устранить.

День ясный и солнечный — свет о победе,
Досаду, тоску пожинал эскадрон,
— Ростов, выпьем с горя, хотя мы не в деле,
Приличный победы разносится звон.

И город Вишау был занят войсками,
И в плен взяли весь эскадрон их, улан,
Ещё один пленный шёл меж казаками,
И лошадь вели, как подарочек нам.

— А что, казачок, ты продай нам лошадку, —
Окликнул Денисов ведущий конвой;
— Пожалуй, продам; — он до денег был падкий:
— Гони два червонца, и конь будет твой.

Ростов не скупился, купил ту лошадку,
Он не прогадал, чудесный был конь,
В мечтах он имел и такую повадку,
Теперь он на нём понесётся в огонь.

А пленный улан, молодой был эльзасец,
Когда услыхал он французскую речь,
Он так волновался, кусал себе палец,
Просил он лошадку свою поберечь.

Он всем объяснял, почему его взяли,
Он не виноват, что попал в русский плен,
Капрала винил в том, и лошадь изъяли,
Не понял он, с лошадью, что за обмен.

Внезапно, на этой же самой дороге,
Где их эскадрон своей участи ждал,
Так близко, как будто уже на пороге,
Со свитой наш царь, победитель, скакал.

Послышался крик: «Государь!», как команда,
И весь эскадрон в один миг занял строй,
Для встречи, не просто, а словно парадно,
Ростов встрепенулся, кумир едет мой.

Мгновенно исчезло всё чувство резерва,
Он был поглощён чувством счастия весь,
Сработали чётко гусарские нервы,
Вновь видеть его, «прозвучало, как месть».

За то, что в победе не принял участие,
За то, что не стал он героем опять,
Зато вновь испытывал приступ он счастья,
Увидеть ЕГО, любоваться, сиять!