Внутри

Что-то стряслось за пределами новых страхов…
Я развернулся, чтоб глянуть на мир без мира,
и превратился в безмолвную горстку праха
в нервной руке не привыкшего ждать мессира.

Ветра резец изваял из пустыни старой
сад многоплодный, в рассветы тоски манящий
звуком расстроенной грустью без слёз кифары,
всё обещавшей, что сердце покой обрящет.

Жесты - для жестов, а мысли, увы, - для ада.
Тот, кто блюдёт чистоту, неизбежно грешен
стойким желаньем везде избежать услады
жить, заполняя пространства земного бреши

временем хрупким. А я дотяну едва ли
с грузом своим до невидимой мне площадки
на верхотуре злосчастной дуги морали,
ввинченной в землю алкавшим во всём порядка.

Дрожь абсолютна, и в ней нет ни капли смерти,
той, что лишь жизнью оправдана в древних текстах,
писанных тем, за кого поручились черти,
как за родню из такого же точно теста.

Зла новизна отвлекает сердца простые
от риторической скуки добра. За нею
снова один подставляет худую выю
за миллиарды живущих с петлёй на шее.

Сны о несбыточном впаяны болью в требы
как анальгетик для слабой души, но я то
знаю, что это не более, чем плацебо
для спорадически пьющего до умата.

Странная осень вошла с настроеньем серым
в первую пятницу. Рай превратился в соты.
Что-то стряслось за пределами старой веры…
Что-то рождённое первой тоской субботы…