Окраина. Сборник прозы, 2022

Александр Тихонов

ОКРАИНА
(рассказы)

Аннотация:

Сборник рассказов «Окраина» - шестая книга Александра Тихонова из города Омска. По итогам Всероссийского семинара-совещания молодых писателей «Мы выросли в России - Сибирь» (Омск, 2022) автор получил право на издание этой книги. В сборнике пять рассказов  по количеству этажей в стандартной «панельке» с окраины любого города России. И на каждом этаже, в каждом рассказе идёт своя жизнь, будь то история о страшном доме или сюжет о любви и расставании. 


Эта книга издана в рамках реализации социально значимого проекта «Всероссийский семинар-совещание молодых писателей „Мы выросли в России“» с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов, Оренбургским региональным отделением Союза российских писателей


Александр Тихонов. Окраина. Рассказы.;— Оренбург: Издательский центр МВГ, 2022.;— 84 с.

ISBN  978-5-9075025-3-6

© Александр Тихонов, рассказы, 2022 г.
© Издательский центр МВГ, 2022 г.

ОКРАИНА

На границе города и небытия, где ссыпаны в кучу частные завалюшки и панельные хрущёвки, возле дымящей ТЭЦ и железнодорожных путей живёт хищник - плотоядная, злая Окраина. Она провожает прохожих бельмами заиндевелых окон, скалится вслед выщербленными заборами, слизывает позёмкой грязный от угольной копоти снег. Окраина умеет заманивать. За десятилетия безвременья и разрухи она научилась питаться людскими душами, выпивать страхи и надежды, расчеловечивать тех, кого судьба бросила к ней в пасть.
Виктора завела на окраину корявая, ухабистая жизнь. Поначалу переезд из села в сияющий город представлялся праздником. Рукастый парень оказался нарасхват: он и грузчик, и слесарь, и электрик. Снял дом. Думалось, что на пару месяцев, оказалось – на десять лет. Возвращался с работы с пакетом продуктов и ворохом эмоций, а Окраина присасывалась к нему, с глухим гылканьем, выпивала как стакан самогона, морщась, хрипя, закашливаясь.
У Окраины есть лицо – обшарпанная пятиэтажка, стоящая поперёк последней улицы. Панели стянуты ржавыми скобами. На облупившемся фасаде зияют чёрными провалами глазницы окон. Это второй этаж, где по осени замкнула проводка и в огне задохнулись двое жильцов. Скольких приютил дом за минувшее десятилетие? Скольких потом увозили на кладбище? Десятки людей остались в памяти соседей смазанными силуэтами. Умирали алкоголики и старики, поэтому никого не удивляли всё новые смерти. Никого кроме Виктора.
Летом он чинил розетки в одной из квартир на пятом этаже. Хозяйка, баба Вера, называла молодого электрика сынком. А неделю спустя прошла мимо с вытянувшимся, оплывшим лицом, не поздоровавшись. Виктор окликнул её, но та словно не заметила «сынка». Тело старушки нашли соседи днём позже. Парня не покидала мысль, что из пружинистой, весёлой бабы Веры словно душу вынули. Сколько она прожила на Окраине? Месяц? Да, около того… Мало кто умудрился выдержать в этом доме дольше, а если и жил, то начинал походить на бледную тень прежнего себя.
Неделю назад в злополучный дом переехал давний приятель Виктора, Славик. Купил квартиру бабы Веры то ли у её у внуков, то ли у племянников. Как ни отговаривал Виктор, а цена оказалась слишком привлекательной. Сегодня утром Славик позвонил, сказал, что перестали работать розетки и попросил «по-братски» помочь с ремонтом. Виктор не отказал.
- Тут какая-то чертовщина, - с порога начал Славик, явно смущаясь, - Мы с мужиками на днях выпивали, они и рассказали, что раньше в этой квартире бабка жила бодрая, а потом у неё свет начал моргать. Мол, слышала, как дом с ней разговаривал, съесть обещал.
Виктор, не мигая, смотрел на приятеля: глаза у Славика подёрнуты поволокой, лицо бледное, вытянувшееся.
- Ты боишься? – спросил он.
Славик кивнул. Без рисовки, без привычной бравады.
- Тут какая-то дичь происходит. Ты как электрик мне скажи, может оттуда, - указал на одну из розеток, - что-то вылезать? Такие синие молнии, как щупальца.
- Может, просто люди накупили себе чайников и водонагревателей, а проводка на такое не рассчитана, вот и чудит?
- Ну, может и так. Но ты всё равно посмотри.
- Ладно, - Виктор поставил на пол сумку с инструментами, достал индикаторную отвёртку и опустился на корточки возле ближайшей розетки, - посмотрим, что тут у нас… Что оттуда могло вылезти, а, Слава?
Дом жил своей жизнью: гулко кашлял сосед с четвёртого, шуршали голуби на чердаке, скрипели половицы в соседских квартирах. Текло по проводам густое, венозное электричество, порой выплёскиваясь колючими искрами в щитовой.
Славику показалось, что он задремал и во сне увидел дымящую за окнами ТЭЦ. Гул от неё, низкий и басовитый, вгонял в уныние. Прислонил ладонь к стеклу – то мелко дрожало. Снаружи кидался в окно осатанелый ветер, скреблись ветви сухого, мёртвого клёна. А дом вжимал его в своё нутро, прожевывал, проглатывал, не давал выйти. Славик развернулся и зашагал по коридору.
- Эй, ты куда? – окликнул его Виктор, - свет выключать пошёл?
Обернулся, отупело посмотрел на друга. Дом уже присосался к нему, жадно, ненасытно. Электрик не видел, как из всех розеток разом выползли голубоватые, полупрозрачные щупальца, протянулись через комнаты и обвили тело Славика. Он попытался вскрикнуть, но так и остался стоять в немом ужасе посреди коридора. Голос Виктора долетал словно через толщу воды:
- Ты как вообще? Эй, тебе плохо?!
Виктор тряс друга, но было уже поздно. Дом допивал из несчастного последние жизненные соки.
- Я и тебя съем, - разлепив пересохшие губы, прохрипел Славик, но голос его был скорее похож на скрип гвоздя по стеклу. Не он говорил - дом.
Затих за окнами гул ТЭЦ, прервался кашель соседа, а индикаторная отвёртка в руках ошарашенного Виктора запульсировала красным светодиодом.

ИЗ КОНУРЫ

На посошок пили дважды да всё никак не могли собраться. Разомлевшие гости нехотя выползали из-за стола, бродили по комнатам, выглядывали на балкон, в прихожую, а затем возвращались к закускам. Хозяин квартиры Стас, наблюдал за происходящим с нескрываемым удовольствием. Ему нравилось чувствовать себя радушным хозяином.
- Давай ещё по писярику за твои квадратные метры! – вдруг гаркнул опьяневший первым грузный, краснолицый Толик.
Все поддержали. Пошла пятая бутылка на четверых.
- Такси ждёт, - напомнил Рустам, но его, кажется, не услышали.
- Всё-таки хорошо у тебя тут, - благостно щурясь после выпитого, выдал Толик, - Просторная конура, потолки высокие. Обживёшься, найдёшь себе бабу…
Рустам ткнул его локтем в бок, по спине хлопнул ладонью Денис.
- …новую. Я хотел сказать – новую. У тебя теперь есть куда привести, это самое, для романтики…
Друзья оттащили Толика от стола, потянули на кухню, что-то яростным шепотом ему втолковывая. Было отчего злиться – у Стаса накануне получения ключей от новой квартиры разладились отношения с женой и они, друзья и коллеги, упорно тормошили приятеля, возвращая радость к жизни. А это пьяное чудовище ляпнуло, и – всколыхнулись воспоминания. Чем больше водки, тем сильнее жалеешь себя.
Денис на правах самого трезвого приобнял хозяина квартиры:
- Слушай… Мы уже поедем. Поздновато, завтра на работу. Толян вон уже хорош. Мне ещё надо как-то его домашним объяснять, почему обещал вернуть трезвым, а привожу бухим в гов… В общем, поедем мы.
- Да, надо закругляться, - Стас окинул мутным взглядом стол: батареи пустых бутылок, коробки из-под шашлыков и салатов, заказанных в ближайшем общепите, - Я в холодильник всё утрамбую, завтра доедим.
- Да-да-да, - замахал руками Толик, - шашлык там остался, завтра разогреем на работе.
Его тут же взяли под руки и отвели в прихожую, обуваться. Разгорячённой, хриплоголосой толпой вывалились на улицу, в зимнюю темень, слегка подкрашенную желтушными подъездными фонарями. Вчетвером производили больше шума, чем соседняя стройплощадка минувшим днём: пухлый и пьяный Толик, худощавый, темнолицый Рустам, заросший курчавой бородой Денис и лысый, как коленка Стас в накинутом на голову капюшоне. Он вышел провожать друзей, набросив на плечи пуховик и уже пожалел, что шапку оставил дома.
- Новостроечки-и-и! – заметался меж монолитных свечек выкрик Толика.
Ему закрыли рот, снова шикнули.
- Где таксист? – придерживая горластого приятеля, спросил Денис.
- Уехал, - флегматично отозвался Рустам, - я предупреждал. Он ждать не стал.
- Вызывай другую машину.
- Ищу… Нет свободных. Тут же самая окраина, никому не хочется вечером в такую даль переться за пассажирами.
Жилой комплекс, в котором купил квартиру Стас, и впрямь находился на отшибе. Ближайшее жильё – ветхие панельные хрущёвки – в пяти минутах ходьбы. Недалеко, и всё же. Когда-то эти панельки называли «краем города», но вырос новый микрорайон и перенял эстафету. К моменту шумного новоселья было сдано и заселено пять домов, да и в тех свет горел далеко не в каждой квартире. Рядом чернели восемь таких же свечек разной степени готовности. Тёмные, безлюдные, холодные. В них ещё не вдохнули жизнь, не накрыли столы на восемнадцатом этаже, чтобы подвыпивший гость говорил счастливому новосёлу: «Всё-таки хорошо у тебя тут, в конуре».
- Вон тех, - вырвавшись из дружеской хватки, заголосил Толик, - вон тех вон всех… Их вон… Выселим за долги…
Остальные переглянулись, словно заговорщики. Никто не хотел поминать работу в такой хороший вечер.
- Я предлагаю сейчас пешком до остановки пройти, - подал идею Денис, - заодно протрезвеем. Автобусы ведь отсюда ходят?
Стас кивком указал в черноту меж домами:
- Вон там остановка. Конечная. Ещё часа два будут ходить рейсовые.
- Отлично, - воодушевлённый Денис хлопнул Толика по плечу, - ты как, дойдёшь?
Тот лишь обессиленно кивнул.
- Ладно, бывай, - Рустам махнул Стасу, - иди в тепло, иначе чердак застудишь.
Но радушный хозяин двинулся провожать дальше. Через перекопанный, заваленный строительным мусором двор, мимо крайних «свечек», по пустырю, залитому мертвенным светом фонарей с ближайшей стройплощадки.
- Они там электричество не жалеют, кажется, - указал Денис на обнесённый забором скелет будущего дома.
- Пацаны повадились воровать, - пояснил Стас, - окраина же.
- Люлей им навесить, - гаркнул Толик.
- Люлей – это да, - Стас поёжился, - Хотя, и при свете там ссыкотно сторожем быть. Мало ли…
Денис хмыкнул:
- Вот поэтому мы всегда вместе работаем и по одному не ходим. Да, Рустам? Рус, ты чё завис?
- Есть одна машина, но там цена конская.
- Да и чёрт с ней, на автобусе уедем.
Пока шли до остановки, протрезвели все, даже крикливый здоровяк. Распрощались с новосёлом, запрыгнули в пустой Икарус и отправились в центр.
Проводив автобус взглядом, Стас немного постоял на освещённом пятачке. Здесь, где под тусклым фонарём ждали своего часа две маршрутные газели и ржавый автобус, ему отчего-то сделалось не по себе. Словно шагнул за границу города, куда-то в небытие. Только фонарь, две газели, автобус. В одной из маршруток горит свет, водитель что-то записывает в блокнот.
Вспомнилось, как такой же дядька, усталый, замызганный, однажды встретил их с Толиком, замахнулся монтировкой.
- Не отдам ни копейки, твари! – орал, - я как проклятый работаю!
Да уж, проклятый, если работает на этом маршруте… Хорошо, если это не тот самый мужик, а то ведь узнает – и пропишет арматуриной по лбу. Хотя, тут и без злого газелиста неприятно: Стасу, чтобы дойти до своей новостройки, нужно шагать через мёрзлый, мёртвый пустырь, где валяются обломки бетонных плит, шныряют бесформенные тени. Не хватает Буратино, разгребающего отвердевшую землю в надежде закопать золотые монетки.
Ёжась от холода, новосёл двинулся через пустырь. Его пугало безлюдье, вероятность встречи с оголтелыми подростками, сбившимися в стаи на манер бродячих собак. А ведь и бродячие псы временами приходили на пустырь. Говорили, что они пару раз кидались на людей. Окружит тебя такая стая в темноте, вдалеке от домов – и куда бежать, кого звать на помощь? Будь то собаки, или прямоходящее зверьё – разорвут, изобьют. Не умрёшь сразу – так замёрзнешь от холода, крича о помощи. С остановки никто не услышит, из новостроек тоже. Разве что сторож с крайней стройплощадки. Но он не станет выходить на улицу поздним вечером. Стас бы на его месте не вышел. Он, как те подростки, чувствовал себя храбрым лишь в присутствии друзей, в одиночку – сдавался страху без сопротивления.
Ускорил шаг, ноги заплетались, вязли в снегу. Если по пути к остановке их компания шла по проторенной кем-то тропке, то обратно его повело мимо. Пару раз провалился почти по пояс. В голову сразу пришла мысль о том, что на пустыре может быть множество ям, засыпанных сейчас снегом, невидимых в темноте, в которые человек может провалиться и сгинуть…
С быстрого шага перешёл на бег. Лучше в яму, чем на клыки псам. Ещё немного… Справа и слева уже маячили огни стройплощадок, а впереди посверкивали немногочисленными окнами живые новостройки. Вот только ноги отяжелели, в ботинки набился снег, а с головы порывом ветра сорвало капюшон.
Здоровенный пёс возник перед Стасом, когда тот на секунду засмотрелся на дальние огни. Поджарая беспородная дворняга, выхваченная из темноты светом фонарей, глядела на парня пристально, не мигая.
Стас попытался обойти пса, но тот вдруг ощерился совсем по-волчьи. Одна собака – не беда, всегда можно отбиться. Это Стас помнил ещё с детства, когда на территории городского парка на него и двух сверстников-десятилеток налетела здоровенная псина. Тогда он сунул в пасть животному правую руку, а левой что есть сил принялся стучать по острой морде. И собака отстала, замешкалась, дала шанс всем троим убежать. Потом, правда, пришлось ставить уколы от бешенства, но Стас стал героем среди местных пацанов. Его друзья – Рустам и Толя тогда опешили, не знали, что сделать, а он принял решение быстро, руководствуясь инстинктами. Парень из параллельного класса, Денис, потом сказал, что так и нужно было поступить. Дома у родителей Дениса жила собака, старая лайка, и ему поверили. Потом все четверо стали друзьями, а ещё через несколько лет всех четверых собрал в одной конторе общий знакомый – Хозяин, как его звали в глаза и за глаза: бывшего участкового Дениса, выпускника юрфака Рустама, пэтэушника Толика, которого хлебом не корми – дай кому-нибудь попортить лицо. Кажется, друзья были рядом всегда, готовые помочь, подставить плечо.
Но все эти годы в глубине души Стас боялся остаться один на один с… собакой. Глупый страх, детский, но детские травмы порой так втемяшиваются в сознание человека, что не вытравить их. И вот: пустырь, собака. Выставив перед собой правую руку, пошёл боком. Дворняга развернулась к нему. Так же молча, не издавая ни единого звука.
- Не бойся, он и сам тебя боится, - вдруг послышался совсем рядом надтреснутый старческий голос.
Стас вздрогнул, обернулся и увидел грузного старика в ярком пуховике с символикой сочинской олимпиады.
- Стас, ко мне! – старик похлопал себя по штанине, и пёс помчался к нему, весело виляя хвостом. – А ты чего, парень, один по пустырю бродишь?
- Друзей провожал, - буркнул себе под нос и развернулся, намереваясь поскорее идти к домам.
- Тут опасно ночами, - старик потрепал собаку по холке и пошёл к Стасу, - подростки ходят, собаки бегают. По осени мужика насмерть забили. Слышал, наверное? Наркоманы…
- А вы сами не боитесь в одиночку тут гулять?
- А я не один, с собаками. Да и вглубь пустыря не хожу – так, по краешку. Это вот Стас, - он указал на дворнягу, - а вон там бегают ещё три зверя: Толик, Рустам и Денис.
Стасу показалось, что ему почудилось.
- Как их зовут?
- Это – Стас, - повторил старик, - а там Денис, Рустам и самый крупный – Толик.
Старик пронзительно свистнул. Из-за сугробов показалось две собаки.
- Прикормил их ещё щенками, - пояснил собеседник, - Вот Толик, он самый дерзкий среди них, а этого короткошерстого Рустамом зовут. Денис где-то, видать, косточку ищет.
Стас стоял без движения, не понимая, что происходит. Какой-то глупый сюр? Шутка? Не может ведь быть таких совпадений.
- А я… живу рядом, - пролепетал он, чтобы хоть что-то сказать.
- Ну, а я стройку сторожу, - старик добродушно улыбнулся.
Новосёла прошиб пот. Он бы ущипнул себя, чтобы проверить, реально ли всё, что сейчас происходит, но пальцы так свело холодом, что каждое движение отдавалось болью. А уж эта боль подтверждала - всё реально. Собеседник тем временем потерял к парню интерес и двинулся вдоль пустыря, в сторону дальней стройплощадки. Собаки потрусили следом. Сначала их было три, затем из-за сугробов выбежала четвёртая, неся в зубах что-то подозрительно напоминающее человеческую руку. Нет же, показалось… Это всё водка. Точно! Палёная водка, иначе и не объяснить…
Стас вновь перешёл на бег. Он буквально влетел во двор. Задыхаясь, кашляя, ввалился в подъезд, забарабанил по панели вызова лифта. Пахнущий хлоркой стальной короб с гудением доставил его на нужный этаж. Поворот ключа, щелчок. Не разуваясь, пробежал в ванную, где висело единственное зеркало. Всмотрелся в своё замызганное отражение: худой, небритый, с мешками под глазами. А в ухе – не серьга торчит, нет, но бирка, словно на бездомном псе.
- Жизнь собачья, - нервно улыбнулся сам себе Стас, - Гав. Гав! Га-а-а-в. Ещё Вика, сучка эдакая, ушла…
Стянул ботинки, бросил на пол пуховик и пошёл по своей двухкомнатной конуре, включая свет во всех комнатах. Его по-прежнему пугали пустота и одиночество. Не безлюдье пустыря, но гулкая чуждость квартиры.
Надо прибраться и ложиться спать. Завтра на работу – садиться на телефон и лаять в трубку:
- Вы что, забыли про кредит?! Вас выселят из дома…
Толик лучший в коллекторской конторе, он не гнушается писать баллончиком на дверях квартир должников, прессовать, когда надо. Рустам интеллигентней – юрист, как-никак. А Денис со своими связями в органах...
- Жизнь у тебя собачья, - вновь повторил Стас, - И работа.
Именно так сказала на прощанье жена и добавила что-то про стаю. Он не запомнил.

* * *

Хозяин позвонил ранним утром, когда домочадцы Дениса досматривали весёлые сны - мобильник заурчал под подушкой и глава семейства, ёжась от холода, прошлёпал на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Часы над холодильником показывали без четверти семь. За окном - темень и тишина, стояли присыпанные снегом машины соседей. Все спали. Кроме Хозяина.
- Слушаю, - стараясь звучать как можно бодрее, произнёс Денис.
- Ты вчера во сколько Стаса в последний раз видел? - откликнулась трубка неожиданным вопросом.
- Да... вечером уже.
Денис пытался понять, что произошло. Голос у Хозяина был встревоженным.
- Мы его новоселье отмечали, - добавил, чтобы пресечь лишние вопросы.
- Во сколько это было? - продолжал допытываться Хозяин.
- Часов в одиннадцать. А что не так? Вроде ещё рано, чтобы...
- Стаса убили, - впервые за годы знакомства голос Хозяина дрогнул.
Так, стоп... Стоп-стоп-стоп... Это сон. Всё снится.
Но голос в трубке реален, мобильник реален, кухня с тикающими часами реальна...
- …кто-то ночью ударил его монтировкой по затылку. Менты в куртке нашли мою визитку, поэтому первому позвонили.
- Это точно он?
- Жена опознала.
Стоп-стоп-стоп... Всё неправда! Этого не может быть!
- …поговори со следаком, может, что-то прояснится. И ребята пусть поучаствуют. Вы же его последние видели живым.

* * *

Стас всматривался в своё замызганное отражение: худой, небритый, с мешками под глазами. Дешёвое зеркало от застройщика смазывало, искажало изображение. Провёл ладонью по лысине и тут же отдёрнул руку, угодив пальцами во что-то липкое и горячее в районе затылка. Кровь? Где успел так садануться? Принялся аккуратно ощупывать гладко выбритый череп, пока не наткнулся на участок, где вместо твёрдой кости хлюпало под пальцами непонятное пульсирующее месиво.
От ужаса Стас завопил, и лишь теперь понял, что не способен издать ни единого звука. Выбежал в коридор, затем на лестничную клетку. Ни единого звука – распахивающиеся двери ударялись о стену в полной тишине. Дальше – по лестнице вниз, размазывая кровь по перилам. Глухо, холодно, страшно. Тринадцатый этаж, двенадцатый, одиннадцатый…
Принялся барабанить в дверь ближайшей квартиры. Кто-нибудь откроет, поможет. Удар-второй-третий... Всё бесполезно, Стас был один в этом подъезде, в этом доме на отшибе жизни.
…третий этаж, второй, первый…
Вдруг в мозгу мелькнула мысль: «Сторож!». Этот жутковатый старик оказался последним, кого парень видел перед возвращением домой. Сторож точно поможет.
Распахнув подъездную дверь, замер на пороге, вглядываясь в темноту. Все фонари во дворе были потушены, в новостройках ни одно окно не истекало живительным тёплым светом. Лишь вдалеке, на пустыре сиял недостроенный дом. Стас не чувствовал усталости, словно… не существовал.
А позади гасли лампочки на пройденных этажах: на тринадцатом, на двенадцатом, на одиннадцатом…
 Зимняя ночь втянула его, словно он сам стал её частью. То и дело, проваливаясь в снег и беззвучно матерясь, добрался до бетонного забора, огораживающего стройплощадку. Вокруг множество собачьих следов, а рядом протоптанная тропа, ведущая к массивным воротам, запертым изнутри.
Стас, что было сил, забарабанил в одну из створок, отряхивая налипший на ржавый металл снег. Его трясло. Не от холода – от ужаса.
- Буду стучать, пока ты, падла, не откроешь! – завопил в беззвёздное небо, а память тут же подкинула картину из прошлого: они с Толиком ломятся в квартиру к должнику. Тот что-то кричит про закон, верещат дети и жена бедолаги, а Толик продолжает сотрясать монтировкой хлипкую жестяную преграду: открывай, падла!
- Буду сту-ч-а-а-а-ать!..
Интересно, слышит ли этот крик хоть кто-то? Ведь сам Стас не слышал ничего. Через пару минут на стук о металл отреагировали собаки. Залаяли, заскулили. Первый звук, услышанный минувшие десять-пятнадцать минут. Значит, рассудок его не покинул!
Стас принялся с удвоенной силой барабанить в ворота, и после очередного удара разглядел в просвете между створок неясный силуэт.
- Эй, стой!
Силуэт за воротами дрогнул.
- Ты меня слышишь?! Ты меня?..
- Да слышу я, не кричи, – спокойно и безучастно отозвался старик, - Всех покойников перебудишь.
- Пожалуйста, открой.
По ту сторону ворот что-то заскрежетало, и одна из створок сдвинулась вовнутрь. В пятне света от фонаря стоял тот самый сторож в «олимпийской» куртке. У его ног крутились три пса, поскуливая и временами скалясь на незваного гостя.
- А четвёртый где? – только и выдал растерянный парень.
- Стас умер, - холодно обронил сторож. – Ещё есть вопросы? Только не трать моё время.
- Я, кажется, голову разбил и со слухом что-то. А ещё там свет во дворах потух и…
- Не скули, - оборвал сторож и зашагал вглубь охраняемой территории, - идём за мной. Но не вздумай дёргаться, иначе мальчики тебя разорвут.
Парень шагнул за ворота, боязливо пошёл по хрусткому снегу вслед за стариком.
- Я умер, да? – наконец задал вопрос, который терзал всё это время.
- А разве ты жил? – вопросом на вопрос ответил сторож и ироничные нотки в его голосе Стасу совсем не понравились.
- Вот чё ты ржёшь, а?! Мне важно знать, что случилось. Я умер?
- Если это тебя успокоит – да, умер.
- Кто меня так?
- Сам подумай.
- Газелист, да? Я его сразу узнал.
- И он тебя узнал, - спокойно отозвался сторож, отворил дверь подсобки, маленького аккуратного фургончика, изнутри пахнуло теплом.
- Но как он меня?..
- Да очень просто. Пошёл за тобой с монтировкой, пару раз ударил и ушёл.
- Меня найдут?
- Уже нашли.
- А Вике сообщили?
Сторож смерил Стаса взглядом. Без иронии, скорее безнадёжно.
- Сообщили.
- Она плакала?
- Тебя это сейчас заботит? Я думаю, впустить ли тебя в своё жилище…
- Что, вопрос не нравится? Ну, тогда… - Стас медленно, по пол шажка подбирался к старику. Плевать на собак – как только удастся до него добраться, собьёт этого задохлика с ног, запрётся с ним в бытовке и выпытает всё. А если и впрямь умер? Да и чёрт с ним! Будь этот старик хоть апостолом Петром, хоть богом, после пары ударов всё выложит.
Заметив его движение, собаки у ног старика напряглись, ощерились.
- Неудачная затея, Стас, - покачал головой старик, - методы из прошлой жизни тут не работают.
- Откуда ты моё имя зна?.. Ах, да, ты же тут всё знаешь? Ты бог?
- Нет, конечно. Я просто сторож. И не кричи, ты пугаешь собак.
- Почему я не слышу собственного голоса?
- Сам не хочешь его слышать. Меня ты слышишь прекрасно. Подумай, почему…
- А, может, я просто сплю. Водка была палёной, я проводил мужиков и отрубился. И ты мне снишься. И всё снится.
- Может быть.
Сторож скрылся в подсобке, следом за ним шмыгнули в тепло собаки. Дверь захлопнулась. Стас с минуту отупело глядел на фанерную филёнку, потом выкрикнул, начиная различать звук собственного голоса, будто только привыкая к нему:
- Так я проснусь? Я проснусь? Эй, ты! Я проснусь?..
- Только что проснулся.

КЛЮЧ

Они расстались. Или не расстались… Однажды, собравшись с духом, Валера сказал Даше:
– Я не знаю, как быть дальше. Мы с тобой загнали друг друга в тупик. Нам надо подумать… Знаешь, ты веришь своим дурацким психологам, – сказав это, он страдальчески скривился.
Даша казалась ему человеком строгим и надменным, излишне холодным и закрытым, но вдруг в ней, оледеневшей, просыпалась былая Герда – наивная девчонка, верящая психологам, советам из интернета – всему тому, что помогало понять себя.
– Ты веришь в своих психологов, – продолжил строго, – и я подумал, что есть такой способ… технология… есть такое… В общем, нам надо разъехаться на какое-то время и пожить отдельно, – выпалил он, вжав голову в плечи.
– В смысле «разъехаться»? – не поняла Даша. Казалось, она не могла и представить, что близкий человек решится на нечто подобное.
– Я сниму отдельную квартиру на месяц, может на два. А может, насовсем.
Проблем у них накопилось много. Казалась, больше, чем способен вынести один человек, но ровно столько, чтобы тянуть вдвоём, поёживаясь от неуюта. А общий груз становился всё тяжелее, Валера тянул в одну сторону, Даша – в другую. Никакой гармонии, никакого взаимопонимания. Только груз проблем, разделаться с которыми мешала извечная бережливость: они же мои, эти проблемы, как затасканный чемодан, но каждую потёртость знаю и люблю.
Даша давненько приносила домой журналы по психологии и вечерами, когда парень уже спал, листала их, покусывая нижнюю губу. Узнавала в пропечатанных на лощёной бумаге страдальцах себя, Валеру, их обоих?
За неделю до решающего разговора парень выудил из пачки журналов на кухонном подоконнике один такой, полистал, натыкаясь взглядом на сальные, поблёскивающие лица матёрых мозгоправов. Одна из статей привлекла внимание. Она сопровождалась фотографией, изображающей измятую бессонницей постель, на которой спина к спине лежали модельного вида супруги. Так же, должно быть, могли выглядеть их с Дашей вечера после бурных ссор. Правда, они были не такими прилизанными и спортивными, как ребята из журнала. Суть оставалась прежней – два близких человека, стремительно отдаляющиеся друг от друга.
В статье некий специалист по выпрямлению извилин сообщал, дескать, есть замечательный способ разогреть остывшие чувства, посолить, поперчить и съесть без хлеба. Нужно лишь разъехаться по разным квартирам и тогда неокрепшие мозги тут же встанут на место, а любовники осознают неразрывную связь друг с другом.
И Валера решился. Нужно разъехаться. Оказаться в четырёх стенах, один на один с ворохом проблем и нестиранной одежды, в другие четыре стены вписать вечно недовольную Дашу и ждать, пока неземные чувства раздует налетевший ветер свободы. А если не раздует? Через месяц-другой встретятся на извилистой улочке города два одиноких человека, когда-то спавших в одной измятой постели, чувствуя тепло спины и остроту лопаток. Встретятся, взглянут друг на друга и поймут, что всё кончено. Валера не хотел такого исхода, но и жить прежней, вегетативной жизнью категорически не желал.
– Ну, так переезжай, – буднично ответила Даша.
Той же ночью, когда Валера сидел над грудой тряпья в новой, необжитой, пропитанной чужими запахами квартире, девушка звонила ему. Говорила, что он бросил её, что оставил наедине с проблемами, не поддержал. Плакала в трубку. Словно это была другая Даша, не холодная и надменная, но ранимая и одинокая.
А он стоял у окна, глядя в распахнутую ночь. Девятью этажами ниже шумел бессонный город, измятый как постель поссорившихся любовников. С высоты съёмного жилья машины внизу казались совсем крохотными, почти игрушечными. Валера тяжело вздохнул. Он спрятался высоко, на девять этажей выше привычных проблем, а воспоминания забрались даже сюда.
Позвонил коллега с работы, попросил его подменить и Валера согласно буркнул что-то в трубку.
– Извини, что разбудил, – картаво проговорил коллега, – У тебя такой голос заспанный. Пока…
После долгого плача Валера не мог нормально говорить, в горле пересохло, голосовые связки одеревенели. Заспанный голос? Да, наверное, и голос и разум.
Он сходил в ванную, окунул голову под горячую воду и снова высунулся из окна, ощущая, как от остывающих волос в октябрьскую ночь уходит столб пара.
Наутро, опередив будильник, позвонила Даша. Деловая, собранная.
– Привет, – поздоровалась она и, не дожидаясь ответного приветствия, затараторила, – Ты с собой сканер увёз, а мне тут по работе надо кое-что отсканировать. Там немного, страниц десять. Давай, я приеду, мы всё быстренько сделаем. Там дел-то на пять минут. Скажи адрес.
Даша замолчала. «Кап-кап-кап», – закапала из трубки тишина. В залитом дождями и неведомым эфиром пространстве телефонная сеть бережно несла их многозначительное молчание от абонента к абоненту. Где-то свыше, за облаками, сидят себе усталые ангелы-хранители и пересылают их ненужное, пустое молчание. Кап-кап-кап… Молчание людей, наверное, всё ещё любящих, надеющихся, боящихся одиночества и тишины в трубке, другой, холодной и чужой тишины. Сейчас же молчание было тёплым и домашним.
- Приезжай, конечно.

* * *

Они встретились на остановке. Первый октябрьский снег засыпал вечерний город, грозился основательно остаться до весны, но все знали, что сбежит, сольётся к утру. Даша в своём угловатом пальто, чем-то неуловимо напоминающим казачью бурку, по-кавалерийски лихо взяла ситуацию под уздцы.
– Я ненадолго, только отсканирую и обратно.
Валера кивнул. Холодом повеяло от знакомой и незнакомой девушки.
– Ты голодная? – словно в былые времена, спросил парень.
– Да.
– Я гречку сварил. Будешь?
– Нет. Я уже ела гречку. Больше не хочу. Сыта по горло.
– Ладно. Тогда зайдём в магазин, куплю чего-нибудь, – и двинулся по улице, не дожидаясь очередной её реплики.
Даша засеменила следом, как это обычно бывало, когда он шёл куда-то быстро, размашисто и со стороны, коротконогий, казался забавным юрким зверьком. Она постоянно одёргивала, мол, «я на каблуках, я не угонюсь за тобой». Я, я, я. Они и жили в разном темпе. Валера всё пытался уместить в каждый свой день множество событий, Даша размеренно шла от достижения к достижению на каблуках.
В супермаркете, куда заскочили по дороге, Валера принялся складывать в корзину съестное. Сначала схватил с полки горячий ещё хлеб из местной пекарни, какие-то ватрушки и пироги.
– Будешь их? – Валера ткнул пальцем в корзину.
– Буду, Красная шапочка, – в тон ему ответила Даша.
Двинулись дальше, мимо стеллажей с памперсами, мимо пузатых холодильников с молоком и кефиром, мимо винного отдела.
– Что будем пить? – спросил Валера, разглядывая своё отражение в тёмном бутылочном стекле.
Он понимал – сейчас надо что-то выпить, чтобы нервы не сдавали. Вчера они сдали, и Валера, ненавидя себя за излишнюю мягкость, долго бил кулаками в стену.
– Давай, кагор возьмём, – предложила Даша, – Который канонический. Он дешевый. У тебя там есть, чем открыть?
– Да, штопор найдётся.
– Вот видишь, – с некоторой обидой выговорила девушка, – всё-то у тебя там есть. И магазин рядом. Можно жить и радоваться.
– Так я беру вино?
– Бери, – безразлично выдала она и двинулась к кассе.
До самого подъезда Даша цепко вглядывалась в окружающие объекты городской застройки. Считала уходящие в черноту этажи, словно пытаясь понять, в каком окне зажжён свет рукой некогда самого близкого, а может и по сию минуту самого близкого человека. Наконец, пискнул домофон, совсем иначе, чем в их общем доме, на незнакомом домофоньем языке. Иначе скрипел лифт, спускающийся с заоблачного девятого. Всё казалось Даше чужим и неуютным.
– Скажи мне, подруга дней моих суровых, – с улыбкой начал парень, как только ворчливый лифт потянул вверх, промахивая этажи, – как жизнь?
– Живу, как видишь.
Прошёл лишь день с момента расставания, и теперь их нелепая парочка казалась Валере детьми, поссорившимися из-за пустяка и дующимися друг на друга лишь потому, что каждый боится извиниться первым.
В квартире тут же включил свет во всех комнатах, скомандовал:
– Только разувайся.
– Боишься, что я тебе пол выпачкаю?! – вдруг неожиданно выпалила Даша.
У неё такое бывало частенько. Злилась, в запале говорила много лишнего, а когда успокаивалась, было поздно – Валера всё усердно записывал на свой счёт, каждое болючее слово.
– Да нет, – пожал плечами парень, – я вчера весь вечер оттирал квартиру от грязи. Предыдущие жильцы всё загадили.
Гостья тут же успокоилась, надела тапки, заранее поставленные у дверей, и прошлёпала, как дома по утрам, на кухню, оттуда – в ванную, в комнату. Словно впущенная в новое жильё кошка, едва не обнюхала каждый угол. В итоге легла на застеленный пледом диван и констатировала:
– Неуютно у тебя здесь. Шумно очень, район такой, знаешь… – с минуту подбирала нужный эпитет, – проходной.
– Наверное, – отозвался с кухни Валера.
Он уже ловко откупорил кагор и хлебнул вина из горла, отметив, что вполне себе неплохо пьётся.
– А ты точно гречку не будешь? – крикнул он, и тут же понизил голос, увидев, как Даша вышла из комнаты.
– Чайник лучше поставь, я ватрушки поем.
Чтобы гречка не смотрелась на тарелке сиротливо, сварил несколько сосисок. На них Даша и налегла, отрезая по кусочку и съедая вприкуску с хлебом.
Пили вино, молчали. Гостья бросила Валере шутку про одиноких мужичков, он поймать не успел, и шутка закатилась под стол, к домашним тапкам. В голове у парня роились упрямые мысли. Он пытался сосредоточиться на какой-то одной из них, но не выходило.
Засвистел закипающий чайник и прервал раздумья. Словно пьяный, метнулся он через кухню, зажал пальцами яростно свистящий, исходящий паром свисток, обжёг руки, выматерился. Со звоном вытряхнув из буфета две кружки, разлил кипяток, проливая на стол и на пол. Чертыхнулся вновь, когда из буфета посыпались чайные пакетики, падая в разлитую на столе воду. Валера лишь кинул сверху полотенце.
– Ты чего психуешь? – с упрёком посмотрела на него Даша.
Напружиненный и нервный, Валера вернулся к столу, допил остатки вина. Перешли на чай. Заварился разговор о прошлом и настоящем. Вспоминали общие радости, маленькие, аккуратные, домашние радости. За них хваталась Даша, за них хватался Валера. Оба хотели удержаться, сохранить важное.
Зачем она заговорила о неуюте квартиры? Валера отламывал ещё совсем тёплый мягкий хлеб с хрустящей корочкой, откусывал медленно-медленно, что-то бубнил себе под нос, не осознавая, о чём говорит. Даша что-то говорила в ответ и с каждым сказанным словом с её губ слетали крошки. Валера смотрел на эти губы, на эти крошки и пропускал мимо ушей всё сказанное.
– Мне уже пора, – вдруг сорвалась с места Даша, завтра много дел…
– А как же сканирование?
– Я… – она замялась, – оставлю тебе всё, завтра сможешь мне переслать на почту?
– Да, конечно.
– Тогда вызови мне такси.
– Может, останешься?
– Нет-нет, мне домой… Завтра много дел.
Валера пожал плечами, набрал номер диспетчерской, и через несколько минут на телефон капнуло смс: «К вам подъехала чёрная Лада 99…».
– Собирайся, – тихо произнёс парень, – такси у подъезда.
Даша согласно кивнула, быстро оделась и выскользнула на лестничную клетку. Валера, накинув лёгкую куртку, шагнул следом. Вызвали лифт. Шесть металлически долгих секунд вслушивались, как хрустели позвонки девятиэтажки. Наконец показались тонкие губы лифтовой шахты. Загрузив пассажиров, короб отсчитал этажи в обратном порядке: девять-восемь-семь… три-два-один.
Машина стояла у подъезда и водитель, пожилой седовласый дядька, ждал, положив ладони на рулевое колесо. Когда Даша подошла к машине, включил свет в салоне. Чёрную «Ладу» залило мягкой желтизной. Через пару минут большой светляк с пассажиркой упорхнул из двора.
Жалобно пискнул домофон и Валера вбежал в подъезд, в прыжке перемахивая первый, куцый лестничный пролёт. Как в детстве, когда была жива бабушка. Тогда он так же прыгал через все ступени, стараясь добраться до верхней площадки раньше, чем бабахнет за спиной подъездная дверь. Добежал – значит, успел и вымышленный враг не выстрелил в спину. А если не успел – ба-бах, падай, ты убит.
Валера успел. Ловко, как заправский стрелок с Дикого Запада, крутанул на пальце связку ключей и нажал на кнопку вызова лифта. Сейчас он вернётся в квартиру, где по чужим обоям сползает жёлтый, тусклый свет. Он вернётся в квартиру и останется до утра наедине с жёлтым светом, будет метаться от стены к стене, припадать лбом к холодному окну, выискивать в потоке машин «чёрную Ладу 99» и может даже найдёт. Но это будет потом, а сейчас он – маленький Валера, да нет же – лучший ганфайтер Запада, разыскиваемый живым или мёртвым по обе стороны…
На очередном витке вокруг указательного пальца связка с ключами вылетела из руки и щель между площадкой и полом лифтовой кабины тут же сглотнула её. Бабах, ты убит.
Валера несколько секунд растерянно смотрел в прожорливую щель, а когда двери лифта закрылись, нажал на кнопку и… смотрел снова. Секунду, другую. Догадавшись, он выудил из кармана телефон, включил на нём фонарик и принялся светить в темноту. В голубоватом свечении были видны какие-то лестницы, бетонные перекрытия, куча мусора. Но ключи тоже прятались там. Часы на телефоне показывали без пяти одиннадцать.
Чуть успокоившись, парень набрал номер диспетчерской, услужливо намалёванный краской прямо на двери лифта. Сначала гудки уходили в безответную тишину, потом кто-то соизволил снять трубку.
– Да, слушаю, – низкий женский голос, вобравший в себя всю скорбь трудового народа, прозвучал совсем тихо. Валера едва его различил, словно диспетчер сидела, зажав трубку между щекой и плечом, а руки тем временем были заняты чем-то иным: чистили картошку, красили ногти, набирали любовное сообщение на мобильнике.
– Здравствуйте, – деликатно начал парень, – понимаете, я тут ключ уронил в шахту лифта. Глупая ситуация…
– И что? – прозвучало чётко, внятно и громко.
– Ну… Можете кого-нибудь прислать, чтобы достали?
– Вы на часы смотрели, молодой человек? – в голосе диспетчера прорезалась ярость, – двенадцатый час уже, все специалисты дома спят. Завтра утром звоните. В восемь.
Валера не успел и междометья вставить – так плотно складывала слова неизвестная усталая женщина, так притирала друг к другу, буковку к буковке.
А потом вновь поплыли гудки.
– Тварь! – парень с досадой саданул кулаком в двери лифта, – а мне спать где прикажешь?
Он вновь набрал номер диспетчерской, но на этот раз было занято.
– Трубку с рычага сняла, гадина, – прошипел себе под нос и сел на ступени. Думать.
Вариантов оставалось всего два: позвонить Даше и ехать ночевать к ней, либо закутаться в куртку и покемарите прямо тут, на бетонной, захарканной лестнице.
Выудив из кармана телефон, набрал Дашу.
– Алло, – тут же ответила она.
– Приехала уже? – с внезапной злобой спросил Валера.
– Подъезжаю.
– А я ключи потерял. Не могу домой попасть.
Даша какое-то время молчала, в трубке слышалось шебуршание, хлопали двери, что-то гудело.
– Вот, теперь приехала, – довольно сообщила девушка, – у подъезда стою. Ты куда ключи-то дел?
– В шахту лифта, – произнёс Валера и самому захотелось смеяться от нелепости произошедшего. Да в тысячу раз выше вероятность, что он выбросил их сам, чтобы появился повод вернуться домой!
– И как ты теперь? – сочувственно спросила Даша.
– Не знаю. Только утром их достанут.
– Приезжай, – тут же, без раздумий предложила она, – переночуешь у меня.
Валера виновато бросил:
– Еду.
Спустя пару минут он шагал через двор, набирая номер диспетчерской таксопарка. Там точно не скажут: «вы на часы смотрели?»…
– Алло, девушка, можно машинку заказать? Да, я уже заказывал недавно с этого номера.... Нет, всё в порядке… Ещё одна нужна по тому же адресу… Спасибо большое, жду.
Пока дожидался такси, похлопал себя по карманам, где с сентября, будто как раз на такой случай, остались двести рублей. Вот ведь, а не носил эту куртку недели две – слишком прохладно было на улице.
Вскоре во двор влетела беленькая японская машинка с грузным, улыбчивым водителем. Пока мчались через ночной город, разговорились о политиках, о плохих дорогах.
– А ты в гости? – спросил водитель, наверняка почувствовав от Валеры запах алкоголя.
– Да ситуация дурацкая получилась. Родственники приезжали в гости. Я их отправил только-только на такси, вошёл в лифт и ключи выронил. Домой не попасть никак, теперь вот еду ночевать к родственникам, которых полчаса назад сам принимал.
– Во всём надо искать плюсы, – философски заметил водитель, – Хорошо ведь когда есть общение, когда глаза в глаза, а то все эти планшеты… никакого живого тепла.
– Это точно, – кивнул Валера, – останови прямо тут, возле дома, мне дойти два шага.
Машина лихо вильнула и воткнулась в парковочный карман справа от дороги.
– Всё, спасибо! – махнул собеседнику парень, выбираясь из машины.
– Ещё бы за проезд заплатил – и вообще красота, – беззлобно напомнил водитель.
Валера похлопал по карманам, извлёк смятые сотенные бумажки и передал их в салон. В протянутую ладонь сыпанула мелочь.
– Вот теперь точно всё. Удачи с ключами, – и, лихо развернувшись, таксист усвистал прочь.
Постояв с минуту, парень двинулся вдоль домов, привычно выстраивая маршрут, огибая низкие заборчики, перепрыгивая через взявшиеся ледком лужи. Всё привычно, словно не было никакой размолвки и, стоит сунуть руку в карман – там звякнут ключи от квартиры. От их с Дашей съёмной квартиры.
Девушка ждала у подъезда. Настороженная, пытающаяся понять, реальна ли история с ключами.
– Ты есть будешь? – повторила она сегодняшний вопрос Валеры.
– Гречку? – усмехнулся он.
– Гречки на сегодня хватит. Зато есть суп. Ты не разучился, часом, суп есть? Это такое жидкое, вкусное, что одинокие мужики себе не варят.
Квартира встретила привычными звуками, под руку тут же легла лопатка для обуви, а с кухни повеяло куриным супом. Даше особенно хорошо удавались такие блюда.
 Он был голоден – эмоциональный накал последнего часа выжег всю внутреннюю энергию. Валера в куртке прошёл на кухню, сел на табурет, потом вдруг подскочил и принялся мыть посуду, лежавшую в раковине. Под струёй воды, казалось, легче скрыть мелко трясущиеся руки.
– Даша, я только чай буду…
Посидели, поговорили. По-сиротски смотрелась квартира без его вещей, без магнитиков на холодильнике, без пузатых стеклянных бокалов.
Спали вновь на одном диване, спина к спине. Снилось нечто жуткое. Валере всё казалось, что ночью кто-нибудь выкрадет из лифтовой шахты ключи и вломится в съёмное жильё, что загорится проводка, разморозится холодильник, в открытое окно начнёт захлёстывать дождь.
Сквозь дымку мучительного сна он услышал:
– Может, это судьба… с ключами?
Голос был Дашин, но парень не мог понять, говорит она во сне, сквозь сон или вполне осознанно. А история с ключами сблизила их больше, чем долгие часы разговоров. Наутро, правда, Даша и Валера расстались вновь, и каждый направился по своим делам. Она – на работу, он – искать ключи.
Женщина из лифтовой компании подошла к подъезду сразу же после звонка с вопросом: «Когда ждать специалиста?».
– Вы бы вчера сразу сообщили, что домой попасть не можете, – говорила она, копаясь в сумке с инструментами, – и ребята бы вам ключи сразу же достали.
– Да ладно, – махнул рукой Валера.
– Ну, ладно – так ладно, – тоже махнула работница и попросила, – поднимитесь до третьего этажа и выйдете из лифта. Мы его там остановим, и можно будет забраться внутрь.
Парень послушно выполнил все просьбы, а когда спустился по лестнице на первый этаж, его собеседница уже лихо вскрывала Т-образным ключом дверь лифтовой шахты.
– Сами полезете? – спросила она.
Конечно, сам. Валера без раздумий шагнул в темноту, подсвеченный со спины мощным фонарём и принялся спускаться по короткой, грязной лестнице. Отыскать среди мусора связку ключей труда не составило и уже минуту спустя он, довольный собой, отряхивался от пыли.
– Я, наверное, один такой – криворукий? – спросил он с иронией.
– Иногда кто-нибудь роняет то ключи, то телефон, – со знанием дела сообщила лифтёрша.
На свой девятый, заоблачный этаж Валера поднимался пешком. Сквозняком отпертую дверь буквально бросило к нему в объятья. На кухне и в прихожей горел свет, в распахнутое окно сквозил неуёмный октябрь. На столе стояла пустая бутылка из-под кагора.
Он простоял на пороге минут пятнадцать. Не хотелось ни смеяться, ни плакать. Ничего не хотелось. Лишь мучила изжога от всего происходящего.
А снаружи просыпался город. Шла на работу Даша, в диспетчерской лифтовой службы хохотали, гоняя чаи его спасительница и вчерашняя хабалка. И новый снег срывался с облаков, намереваясь остаться надолго.

ПАЛЫВАНЫЧ

- Пшёл вон, мерзавец!..
И Олег пошёл: по гулким коридорам Дома культуры животноводов, через площадь с фонтаном, по тёмным улицам без асфальта и фонарей. Минут через двадцать миновал ржавый мост, перекинутый через речку-безымянку и остановился на окраине, где улица перетекала в судьбу.
Вот уже десять лет он приходил в литературное объединение «Вымпел», в заштатный ДК. Каждое воскресенье в одно и то же время. Раз тридцать звучало в обшарпанных стенах: «Пшёл вон», с десяток раз: «Я в тебя душу вложил» и столь же часто: «Подонок ты гнилой». Руководил литобъединением Павел Иванович Пружинин - склочный, тщеславный и не понятный до конца старик, создавший его в начале девяностых.
Олега привела в литобъединение однокурсница, улыбчивая Надя. Им, студентам филфака, было тогда интересно всё, что связано со словом, а уж при упоминании поэтов, живых поэтов, сердце трепетало. У Нади. А Олег усердно за ней ухлёстывал, и потому хвостиком ходил то в музей повышать культурный уровень, то в библиотеку на творческий вечер очередного заслуженного «больше чем поэта», рифмующего: «Россия \ мессия».
В городе таких поэтов оказалось немало. Вместе они составляли костяк писательской организации, коей руководил какой-то смурной седовласый дядька, вечно харкающий в платок и потом этим же платком промакивающий намечающуюся лысину. Годом позже этого дядьку несли под окнами студенческого общежития в открытом гробу, а соседка сказала, что известный писатель умер от рака лёгких. Шутить про платок сразу расхотелось.
Но это потом, а тогда, в беззаботной студенческой юности, они с Надей забегали в облупившийся типовой ДК и, не останавливаясь, кричали охраннику: «Мы к Пал Иванычу!».
Вечный пароль. Неподалёку, под лестницей, за реквизитом из детского спектакля «Репка», им с Надей было так жарко и хорошо, что на её стоны однажды сбежались и жучка, и внучка, и сучка. Обвинили в разврате. Но это позже…
Впервые в «Вымпел» они пришли слякотным осеним вечером, сбежав с поздних и никому не нужных лекций по зарубежной литературе. Джойса променяли на русских поэтов. Именно о них, великих и несчастных, с русской кровью и русскими именами вещал в тот вечер Палываныч.
Не сразу Олег и Надя отыскали нужный кабинет, спрятанный на втором этаже Дома культуры. В остальном здании уже потушили свет, и они в полутьме, на ощупь, двигались туда, где из-за неплотно прикрытой двери тянулась через коридор узкая жёлтая полоса, слышались приглушённые голоса.
- Входите, не топчитесь на пороге, - приглашающе махнул Палываныч и продолжил прерванный монолог. В тот вечер он рассказывал о поэте Павле Васильеве, часто заглядывал в потрёпанную книгу «Русский беркут», что-то из неё зачитывая, снимал и вновь надевал очки, а после каждого прочитанного стихотворения с полминуты эмоционально молчал.
Фамилия соответствовала характеру. Палываныч оказался неугомонным, напружиненным мужичком лет пятидесяти с всклокоченной седой шевелюрой и усами, скрывавшими, как рассказали потом Олегу, то ли волчью пасть, то ли заячью губу.
Потом Надя уехала в другой город, позабыв про Олега, и парень некоторое время по привычке, по инерции приходил на заседания «Вымпела», куда когда-то тянулся ради неё. Являлся он в Дом культуры пьяным, уверял, что пора переименовать лито, назвав его: «Выпил». Тогда напыщенные стихоплёты, ученики Палываныча, не дали ему спиться.
Прошли годы. Менялся и контингент лито. Вчерашние школьники и студенты уходили в армию и в запои, обзаводились семьями и долгами, бросались во все тяжкие, а один из страстных лириков – в окно, правда, с третьего этажа, но и этой высоты хватило, чтобы поэзия осиротела ещё чуть-чуть. Приходили новые люди, уходили, возвращались прежние. Всё как везде.
Лишь Палываныч был вечен. Говорили, что он в своё время служил военным лётчиком и даже успел где-то повоевать, то ли в Афгане, то ли в Чечне, а затем, после несчастного случая под названием «распад СССР», уволился из армии и пошел работать в местный ДК. Дело было в начале девяностых и его без проблем утвердили на несколько пустующих должностей: библиотекарем, ночным сторожем, режиссёром массовых праздников. Тогда и появилось лито.
Пружинин и сам начал писать сначала стихи, а когда взаимоотношения с рифмой не задались, переключился на литературную критику. Ругать и всячески чихвостить местных литераторов он умел и никого не боялся. Тогда же его вдруг напечатали в крупном столичном журнале (единственный, впрочем, раз) и Палываныч сиял. Говорили, что он дружил с редактором того журнала, а Олег позже видел у Пружинина книгу про Сергея Есенина с автографом: «Паше от Станислава! Птице высокого полёта».
С момента своего прихода в лито Олег пытался понять, какие жизненные принципы и позиции у Палываныча, чем он живёт, чем интересуется, но тот всегда оставался загадкой. Или флюгером. На заседаниях объединения Пружинин то ругал власть, то вдруг бросался её защищать, если кто-то из воспитанников начинал поддакивать, мол, верно говорите, плохая власть.
С годами менялся и «репертуар» текстов, которые нравились ему. Олег, писавший «всю дорогу» короткие рассказы и настырно косящий в студенческие годы под Довлатова, то становился любимцем Палываныча, то попадал в опалу. Тот мог вдруг, ни с того ни с сего, во время обсуждения чьих-то текстов сказать:
- Олег, а ну-ка встань.
Парень покорно поднимался со стула.
- В тебе росту сколько?
- Метр семьдесят семь, - чеканно отвечал Олег.
- А у Довлатова сто девяносто… с хером. Маловат ты пока, Олег.
К чему были эти внезапные переключения на него, парень так и не смог понять. Но подобное неровное отношение было у Палываныча ко всем, кто приходил в лито. Над Надей он порой откровенно измывался, пытаясь поймать её на незнании текстов зарубежных и отечественных писателей. Спроси он это у Олега – тот бы не ответил и на десятую часть вопросов, а Надя отвечала почти всегда, но стоило ей в чём-то проколоться, Палываныч коршуном пикировал на неверный ответ и принимался клевать жертву.
Иногда казалось, что Пружинин немного… того. То ли пьян, то ли не в себе. Но он не пил, это Олег точно знал, поскольку за все десять лет пребывания в лито, ни разу не видел Палываныча с рюмкой, а во время распития спиртного тот часто с пренебрежением бросал:
- Алкоголь туманит разум. Есенин никогда не писал пьяным.
- Так мы не пишем, - возражали ему, - просто расслабляемся.
- А вы и не напрягались, - отвечал он и величаво удалялся, оставляя парней и девчонок стоять в недоумении с пластиковыми стаканчиками.
Когда один из его воспитанников выбросился из окна, Палываныч пропал на пару недель. На звонки не отвечал, на работе взял отпуск за свой счёт. Потом появился как ни в чём не бывало. Судачили, мол, в запой уходил. Но Олег не верил. Скорее верилось в то, что Пружинин уходил в безалкогольную депрессию, глухую и чёрную. Ещё бы, один из твоих лучших поэтов, которого ты тянул из графоманского болота, шагает с третьего этажа и, казалось бы, не велика высота, но падает аккурат на расставленные под окном колышки с соседской рассадой. Не пишут о таком стихи. И прозу тоже. Года через четыре кто-то из парней сказал Олегу, что бедолага шагнул в окно вовсе не из-за несчастной любви, а потому, что Палываныч с глазу на глаз назвал того бездарным рифмоплётом. Так ли было на самом деле? Обижать Палываныч умел и делал это, как казалось Олегу, с нескрываемой садистской радостью. Больно жалил, чтобы не зажило потом. Клеймил. При этом на заседаниях лито постоянно рассуждал о высоком, духовном и призывал читать Новый завет.
Странный он был. Всё намешано. Олег порой замечал за собой, как сам повторяет действия и фразы Палываныча, словно стал его продолжением.
Когда началась война на Донбассе, совсем зелёные ребята из лито начали писать рассказы и повести, бравурные оды о том, как «хохлов» и «америкосов» прижмём к ногтю.
Олегу было противно читать весь этот псевдопатриотический бред, а вот Палываныч хвалил, смаковал каждое слово. «Америкосы» - звучало из его уст, - «хохлы».
Однажды он иронично сообщил:
- Я тут в «Одноклассниках» вчера общался с нашей общей знакомой. Скородод её фамилия сейчас. Живёт на Украине. Некоторые из вас, ребятишки, её помнят. Олег, ты должен помнить. Надя… Вы с ней зажимались под лестницей у нас лет пять, а то и десять назад. Олег тогда студентом был, это он сейчас важный человек, юрист, а тогда - сопляк. Под Довлатова косил. И эта вертихвостка с ним всё таскалась. Не писала ничего, только всем указывала. А сейчас в Киеве живёт. Фамилия по мужу Скородод. Нарожала укронацистов там, поди. Что за «скоро», что за «дод» не понятно. Я её спрашиваю: Наденька, а как ты относишься к событиям в Славянске?..».
- Пал Иваныч! – рявкнул Олег, - сколько в вас яда?
Пружинин словно этого и ждал:
- Много, милый мой. Думаешь, я не вижу, как ты вместо того, чтобы писать про войну, продолжаешь свои сопливые рассказики крапать. Закрываешься в скорлупу. Здоровенный лоб, а всё страдаешь по этой своей Наде.
- Да мы разбежались давно…
- А что ж ты оправдываешься?
- Да идите вы на!..
- И ты иди. Взял вещи и вышел отсюда! Понял? Пшел вон, мерзавец…
 И вот он шёл по вечерним улицам. К чему был этот нелепый разговор? Так Палываныч нередко превращал беседы в откровенный обмен оскорблениями. Радовался от этого? И вся чушь про Киев, Донецк. Зачем это? Зачем это ему сейчас?
Да, с Надей было хорошо. Они любили, мечтали. А потом их пути разошлись. Девушка уехала, как теперь выяснилось, в Украину, а он остался. Два года прошло. К чему Палываныч вернулся к этой теме? Чтобы вечный студент Олег и годы спустя не забывал своего места? Но ведь сам неделей ранее радовался, когда рассказ Олега приняли в «Юность».
Нащупав в кармане мобильник, Олег машинально открыл список контактов, нашёл номер Нади. Она была записана под старой фамилией – Степанова. Набрал, приложил трубку к уху.
Изо рта вырвался пар, по асфальту стучало, под ногами хлюпало. Булькало и в трубке. Да не ответит она, в Украине российские сим-карты не действуют поди…
- Алло, - раздался знакомый голос, - Олег, это ты?
Парень немного помолчал, «эмоционально помолчал», потом сообщил:
- Привет тебе из России.
Вышло тупо, нелепо и карикатурно, но он ведь должен был хоть что-то сказать.
- Из России? – переспросила Надя, - ты там в порядке?
- Да, в полном. А у тебя как дела? Война, всё-таки.
- Олег, какая война? Ты о чём?
- Ну, на Донбассе.
Теперь молчала Надя. Трубка сочилась тишиной и недоумением.
- А я тут при чём? – наконец выдала она, - ты пьяный, что ли?
- Почему ты так решила?
- Два года не общались, и вдруг звонишь. Про какую-то войну начинаешь.
- Ты же в Киеве живёшь, - пробубнил на автомате Олег.
- Ты точно пьяный, - Надя хмыкнула, - Я в Твери уже год живу, - и зачем-то добавила, - с бывшим сюда переехали.
- А, ну раз в Твери… - Олег остановился посреди улицы, под моргающим фонарём, - Мне просто Палываныч сказал…
- Палываныч? Как он там? – оживилась Надя.
- Да как всегда… Учит всех, ядом плюётся. Растит будущих гениев. Он мне про тебя всякого наговорил, мол, ты в Украине живёшь… А там война.
Надя ничего не отвечала, тогда Олег продолжил заполняя неловкую паузу, делая ситуацию ещё более неловкой:
- У нас разница в два часовых пояса. Я тебя не разбудил?
- С кем разница? С Украиной?
- А, да… Ты же в Твери. Тогда это у меня на час позже.
И замолчал.
- Ты сам-то как? Чем занимаешься? - неуверенно спросила Надя.
- В администрации городской работаю пресс-секретарём. Тексты выступлений пишу, пресс-релизы… Ты у нас, в городе бываешь?
- Нет.
- А может я вдруг в Твери окажусь. Это такой город, куда все дороги ведут…
- Может, - тон Нади не стал холоднее, он просто утратил жизнь.
- Рад был тебя слышать.
- И я тебя. Правда.
- Это ведь Палываныч нас с тобой тогда рассорил. Ты же помнишь эту историю…
В трубке тишина. Олегу показалось, что из напружиненной немоты вдруг донёсся едва различимый всхлип. Но лишь показалось.
- Пока, Олег.
- Я приеду?
- Пока.
Трубка сделала своё дело. И Пружинин сделал.
Олег прокручивал этот разговор много раз. Вновь и вновь, пытаясь понять, где должен был сделать иной ход, что сказать, чтобы встретиться с Надей. А зачем? Следующей весной он встретил девушку по имени Вера, - чёртов символизм повсюду! – и полюбил её как никогда никого не любил, даже себя. Даже Надю. Ещё через пару лет Вера родила ему первенца, которого счастливые родители назвали Юрой, в честь Гагарина, хотя Вера изначально предлагала по имени своего дяди – Павлом, но Олег поморщился:
- Вот только Павлом не надо.
Ещё через год, когда Олег получил повышение, они переехали в столицу. Уже в шумной Москве закончил роман, который писал долгих десять лет. В тексте ничего от Довлатова. Всё пространно и водянисто, но именно таким автор видел своё дитя. Можно сказать, второго ребёнка. В романе Олег прописал своих друзей и подруг, фанерную фигурку колобка под лестницей ДК, взъерошенного руководителя лито. В книге он всё же доехал до Твери и встретился с Надей. У них даже на страницах романа в итоге ничего не получилось, но там он доехал. А книжный Палываныч, получивший фамилию Неустроев, так и не завершил сюжетную арку, потому что Олег не знал, чем закончить его историю.
В родном городе он побывал лишь однажды, приехав на могилы родных. Там же узнал, что Палываныч ездил на Донбасс, где был тяжело ранен и до сих пор не расстаётся с тростью, заново учась ходить.
Олег специально приехал в ДК, сказал очередному безликому охраннику: «Я к Палыванучу» и прошёл в здание.
Вот та лестница, под которой когда-то он чувствовал себя героем-любовником, вот тот коридор, по которому они с Надей шли знакомиться с лито. Стены перекрасили, на лестничных маршах сделали подъёмник для инвалидов, видимо, специально для Палываныча, но в остальном всё было по-старому.
Потянув на себя жалобно скрипящую дверь, заглянул в кабинет, где десять, да нет семнадцать лет назад встретился с Палыванычем впервые, откуда семь лет назад уходил, ловя спиной: «Пшёл вон, мерзавец».
Пружинин стоял возле письменного стола, раскладывая по стопкам какие-то книги. Сгорбленный, усохший.
- Я просил не беспокоить! – надтреснуто выкрикнул старик, - Закройте дверь с той стороны.
И Олег закрыл. Не о чем им было говорить. Уже не о чем.

ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР

В библиотеку ведут три двери, над каждой табличка. Взъерошенный парень в припорошенной снегом куртке стоит, запрокинув голову, и бубнит себе под нос:
- «Вход для читателей», «Вход для персонала», «Вход для писателей». Ага, вот он, нужный…
Дёргает ручку одной из дверей и шагает в тёплое, гулкое помещение, оставляя за порогом разошедшуюся метель.
Напротив входа - тоскливый вахтёр за низкой конторкой. Увидев парня, он откладывает потрёпанную книгу, аккуратно снимает очки и с вызовом спрашивает:
- Здравствуйте, а вы к кому?
- Мне бы это... – посетитель нерешительно топчется у входа, отряхивая снег, - Творческий вечер организовать. Книжка вот вышла.
- Кни-и-ижка, - растягивает вахтёр, - Так что ж вы раньше молчали, мил человек?..
Он вскакивает со своего места, опрометью бросается к посетителю, нет же – к гостю, едва не опрокинув стул. Начинает стягивать с пришедшего верхнюю одежду, подобострастно заглядывая тому в глаза.
- А вы, я извиняюсь, поэт или прозаик? - интересуется он, замирая в дверях гардероба в обнимку с влажной от снега курткой.
- Ну... Я стихи пишу.
- Пре-кра-сно! - тянет вахтёр, пропадает из виду, потом вновь появляется с номерком в руках, - Вот, ваш номер – первый. Вы не подумайте, у нас часто проходят вечера поэтов. Вот сейчас пойдёте по коридору и на нескольких, возможно, натолкнётесь… Хорошо, что вас назначили к нам, ой как хорошо. Мы заявку на писателя товарищу Книгочееву отправляли на прошлой неделе... Чаю хотите? Может, кофе? Или водочки из горла? Ваши, говорят, любят этак выпить и потом песни петь.
- Нет, спасибо... А могу я с кем-то из библиотекарей пообщаться?
- Я тут за них сегодня, уважаемый. Можете со мной пообщаться, - вахтёр нежно гладит гостя по плечу, но тот отшатывается.
- Вы в каком литературном цеху числитесь, если не секрет? Из Ударно-патриотического? Или из Трогательно-лирического? У нас тут был недавно поэт из...
- Да… я нигде не числюсь.
Вахтёр замирает на полуслове, в движении, словно у него внезапно сели батарейки.
- Па-па-па-звольте, - заикаясь, переспрашивает он, - У вас что и пи-и-писательского браслета нет? И отметки в Трудовой книжке?
- Конечно, нет, - гость, незваный наглый гость улыбается, - Я вообще слесарь по профессии, но стихи пишу. Хочу единомышленников встретить, читателя своего найти. Ну, знаете, как бывает.
- Ишь, чего захотел! - лицо вахтёра сводит судорогой, - Единомышленников ему подавай! Иди сюда!
Он размашисто шагает в гардероб, швыряет парню его куртку, затем молча проходит в широкий холл, где по стенам висят ровненькие ряды портретов. Все один к одному: одинаковые рамы, одинаковая одежда на людях, одинаково постные «заслуженные» лица.
- Узнаёшь, мерзавец?
- Кого?
- Их! - вахтёр порывисто тычет пальцем в ровные ряды унылых портретов.
- Ну, может, видел где-то на Ютюбе.
- На Ютюбе он видел! - сплёвывает и снова тычет пальцем в портреты, - это пи-са-те-ли! Настоящие!
Парень пытается всмотреться в лица, но никого не узнаёт. Пушкина там нет, Гоголя тоже. Все портреты современные, вычищенные фотошопом. Ещё бы улыбки натянуть через ту же программу – и готово.
- Вот это, - срываясь на фальцет, сообщает тем временем вахтёр, - Афанасий Аскольдович Царелюбов. Поэт от бога! У него в Трудовой книжке так и написано: «Поэт от бога», лауреат трёх золотых орденов Пушкиных с бантами и двух с бакенбардами. А это - Анна Иоанновна Анжеро-Судженская, прозаик. Заслуженный прозаик шестого разряда, между прочим. У неё за год выработка - две тысячи авторских листов. Она - полный кавалер ордена Донцовой и двух медалей «За верность жанру и фанатам».
Посетитель непонимающе смотрит на взбеленившегося собеседника.
- Что я сделал-то? Вообще ничего не понимаю...
- А, ну раз не понимаешь, - сквозь зубы шипит вахтёр, - то я объясню. Мне же другой заботы нет, как всяким графоманам объяснять... Тебе, стихоплёт ты подзаборный, чтобы провести тут творческий вечер, надо сначала подать заявку в Министерство по делам писателей. Знаешь, где такое находится?
- Где?
- На Лубянской площади, в Москве. Там тебя проверят на благонадёжность, и если ты не из этих... - опасливо оглядывается, - которым «выпало в империи родиться», то переведут тебя из слесарей в писатели. Заведут Трудовую книжку, выдадут писательский браслет с маячком слежения. Только тогда ты - писатель, мил человек, только тогда! А сейчас ты - голь перекатная. Книжку твою, кстати, сожгут. Она ведь вышла без согласия редактора из Министерства? Точно сожгут. И выдадут разрешение на новую. Нужно будет отстоять в очереди год или два, но это мелочь – зато твои опусы редактор прочтёт, и если скажет, что это стихи - тогда выйдет книга. Но и это ещё не всё. Ты к нам вот так просто прийти не сможешь. На творческий вечер может дать разрешение только начальник Управления региональной подцензурщины, товарищ Книгочеев. И только так! А не назначит - жди. Всё ясно?
- Ясно, - слесарь с душой поэта тяжело сглатывает, - а где у вас писатели-то, раз они тут постоянно вечера проводят? Я живьём тут только вас вижу.
- А они не могут, им некогда. У них, милый ты мой, всё расписано. У них у каждого в графике два творческих вечера в месяц. Усёк? А за внеплановый вечер мы платить должны. Библиотека у нас бедная, поэтому мы копим на внеплановую презентацию книги Сорбита Аспартамова «Очерки о себе любимом». Ради этого весь персонал на полставки перевели, некоторых сократили. Я вот один сегодня. Но это ничего! У нас всё впереди...
Парень молча кивает и, накинув на плечи куртку, направляется к выходу.
- Эй, мил человек, у тебя фамилия-то какая? Я в журнале должен зафиксировать.
Парень не ответил.


Об авторе:
Тихонов Александр Александрович. Родился в 1990 году в п. Большеречье Омской области. Живёт в г. Омске.
Произведения публиковались в журналах «Наш современник», «Роман-газета», «Молодая гвардия», «Сибирские огни» и др.
Автор четырёх книг стихов и прозы, соавтор научно-популярных книг и пьесы для детей «Волшебный планшет Джинна». Лауреат региональных и всероссийских литературных премий.
Как победитель в секции публицистики Всероссийского семинара-совещания молодых писателей «Мы выросли в России - Сибирь» (Омск, 2022) получил право на издание этой книги.

---

Редактор Вячеслав Моисеев
Верстка — Леонид Маслов
Корректор Людмила Моисеева
На обложке картина Антона Куприянова
Серийное оформление Сергея Ячменёва
и Леонида Маслова
Допечатная подготовка —
Издательский центр МВГ,
e-mail: wgmoses@mail.ru,
тел. 8-902-365-41-99.
Подписано в печать 11.03.2022 г.

Отпечатано с готового оригинал- макета
в ООО «Универсальная Типография „Альфа Принт“»:
620049, Свердловская обл., г. Екатеринбург,
переулок Автоматики, дом № 2ж.
Тираж 200 экз. Заказ № 15341