Жуткие европейские санкции

У нас в деревне пять дворов,
Жилых, всего осталось.
Петровна, сватья, Вася, Пров,
Да я, чтоб мне икалось.

Петровна, старая карга,
Согнулась вся дугою.
Ни дать, ни взять Баба-Яга
И нет с неё покою.

Недели даже не прошло,
Как кончили разборку.
Майдан растёрли в порошок,
Устроили им порку.

Ведь это ж надо учудить,
Язви их шмель в макушку.
В Европу вздумали иттить,
Продав нас за галушку.

Петровна всех, скликает в Думу,
Так называем бывший клуб;
Потом, принадлежавший куму,
Который, осенью далёкой
Напился и ушёл в отруб,
Посреди лужи неглубокой.
Лишь нос торчал: вмёрз в лёд до губ.

Мы его выдолбили ломом,
Он отогрелся, а потом
Опять под осень, перед домом,
Поддатый, полыхнул костром
От непотушенной цигарки.
Ведь спал бесчувственным бревном,
Он в грязной луже из солярки.

Оставив нам в наследство клуб
И свой обуглившийся труп.

Всех обежала сватья Мара,
Она, как-бы, секретарём,
Всё делает шустрей пожара
И в старости горит огнём.

Горела в годы перестройки,
Горела в брежневский застой.
Охоча, до головомойки,
Невесть кому, невесть за штой.

«Европа – ты нам не родня!»
Висит на клубе лозунг дня.

Собрались все, пришел Василий
Слегка, совсем навеселе,
Он как обычно, красно-синий,
Как будто, выварен в свекле.

Наперсник кума – пили вместе,
Но тот по лужам всё любил,
А этот, где бы, с кем не пил,
Домой ползёт - добавить двести.
До наших дней, зато дожил.

К Европе есть вопросы тоже,
Но сформулировать не может.

На нас Петровна глаз метнула,
Сказала: «Кворум вроде есть».
Так про Европу сказанула:
Ни лечь, ни встать, а только сесть.

Мол, к нам де повернулась задом,
А до арабов передком.
Все, верно, быть мне скользким гадом,
Да чтоб я выбран был в местком!

Петровну хором поддержали,
Ухватом им промежду глаз;
Ах. Про ухват не рассказали,
Сейчас расскажем, в самый раз.

Годочков тридцать пробежало,
Был у Петровны муж в тайге.
Ружьишко дрянь, осечку дало
И заломал медведь бойе.

Похоронили тунгусёнка.
И, чтоб по-людски помянуть,
В канун забили поросёнка
И помянули, что тянуть.

Петровна мясо накрывала
В сенях, чтобы не обыгало.

Вдруг слышит на крылечке смех,
Там кто-то брякнул, как на грех.
Мол, ночью в три, а может в пять
Приду вдову освежевать.

Вот поминальщики ушли.
Затихло всё, а часа в три;
Скрип, шум, да шорох у дверей,
Петровна вышла из сеней.

В руках ухват; посреди ночи,
Со всей суровой вдовьей мочи,
Ударила по силуэту-
Который, с рёвом убежал.
Народ, представя сцену эту,
Потом полгода с визгом ржал.

Наутро, вышла, свежий след;
Следы медвежьи – других нет.

Петровне с сердцем плохо стало,
Но – понемногу отошла.
Медведь голодный шёл до сала,
Она его не поняла.

 С тех пор – скажу Вам тэт-а-тэт
Она для нас - авторитет.

«Вопрос имею – крикнул Пров
- Зачем им беженцев мильон?
 Я понял если бы коров,
Доить их можно и в бульон».

Наш Пров – загадка пребольшая
Для всевозможных алкашей,
Грозит им, что лишатся рая,
Что Пётр прогонит их взашей.

А им всё по фигу, как пили,
Так будут пить, что подают,
Стакан гранёный накатили
И через пять минут в раю.

На европейские проблемы
Им прямо, скажем, наплевать,
Важнее нет по жизни темы.
Что выпить, где и как достать?

«А эти санкции на что?»
Вопрос задала сватья:
«Сморить нас голодом, а то
Помрёт семья – ведь мать я».

Семейство у неё дай бог,
Ещё кому родиться,
Чуть, сопли вытер – за порог,
А к мамке подкормиться.

И день, и ночь у ней аврал,
То дочки с сыновьями,
Да каждый той родни набрал,
Невестки с зятевьями.

Да каждому с собою дай
И мяса, и картошки;
Медку, яиц под собирай,
Капусты, сальца трошки.

Об овощах вообще молчу,
В окне растёт лимон.
Всё этой бабе по плечу,
Накормит хоть район.

А санкции, вишь подкосили,
Маруху - бабу гром,
Лекарства пьёт на девясиле,
От нервных стрессов бром.

Ей до Европы той шагать,
В Китай намного ближе.
Нет, будет старая страдать,
Как там дела в Париже!?

Остался я, который здесь,
А может быть и тута.
На эти санкции присесть,
Хочу я почему-то.

Мне эти санкции вообще,
Как мертвому припарки.
Примерно тоже, что в борще,
Добавить лишней шкварки.

Нас наша власть так загибала
- Европе той не снилось.
Как будто зло на нас срывала,
Ей всё от нас простилось.

Простили революцию,
Простили сталинизм,
Застоя эволюцию,
Развала дебилизм.

С трибуны смотрит на нас власть
Сурово и любя.
И мы; сумевши не пропасть,
Приветствуем тебя.

3 февраля 2016г