Куркума

Городская улица была залита солнцем и переливами голосов, разбавленными мелодичной смесью карри. Между домами, восставшими из трещин и облупившейся яркой краски, протекал пёстрый людской поток, неистово впадающий в рынок.

На взгляд неторопливого наблюдателя, в этом человеческом течении был свой, особенный ритм, напоминающий индийский танец. Он то покачивался из стороны в сторону, то неожиданно сужался, то прерывался ненадолго, то застывал, словно кобра, раскрывшая капюшон и загипнотизированная заклинателем. Но стоило на миг отвести глаза, как наваждение рассыпалось, каждый человек становился отдельным, никак не относящимся к другим, и даже представить себе было уже невозможно, что всего лишь секунду назад вот он, вместе со всеми, предавался какому-то странному колдовскому движению.

В один из таких расфокусированных моментов я и увидел её. Не заметив, как влился в рынок вместе с толпой, я вдруг был выброшен на необитаемый остров около лавки с пряностями. Мистическая смесь из запахов кориандра, мяты, гвоздики, перца и куркумы заменила мне воздух, и метнувшись в поисках спасения, мой взгляд натолкнулся на девушку – словно лодка, долго блуждавшая по океану, вдруг ударилась о берег. Девушка смеялась, трогая цветы, выставленные на продажу, и накинув на шею ожерелье из календулы, обернулась вокруг себя, а тем временем от ног её шагнула к прилавку её собственная тень, исчезнув в маленьком старинном кувшине в руках лавочника, после чего он захлопнул крышку и убрал его в складки своей одежды.

Вновь прихлынула толпа, и прихватив девушку, как мелкую щепку, понесла её прочь от меня, то скрывая её целиком, то вновь выплеснув её яркие цветочные бусы, длинные чёрные волосы и гладкие кисти рук цвета мускатного ореха. Внутри меня тем временем как будто пошли остановившиеся часы. Шестерёнки повернулись, стрелки сдвинулись, обнажив время, и меня непреодолимо потянуло вслед за ней.

Подчинённый возобновившемуся ритму течения, я проплыл мимо той лавки, где девушка оставила свою тень, на миг захлебнувшись в хитрой, довольной улыбке сухого, как засорившийся источник, торговца.