Разум бедный

Поп домой идет с поминок

Распевая во всю глотку,
Поп домой идет с поминок
Легконогою походкой,
Как бывает без ботинок.

Чтоб земля держала цепче.
И орет он что есть силы
О печалях человечьих,
Чтоб слышнее небу было.

А покойник спит как репка,
Положась на Божью милость.
За него сегодня крепко
Вся деревня помолилась.


Разум бедный

Безумный разум, пена над волной, –
Спроси его, куда несет он море.
Зачем движенье, если есть покой,
Сон без тревоги, радости и горя?

Быть может, он услышит с высоты,
Ответит просто: «Вредная привычка.
И сигаретой в мире будешь ты,
А я погнал на всех ветрах за спичкой».

Ну да, ну да, высок его полет…
Но мы о целях мелочно не спорим.
Возможно, море он не подожжет,
Но пролетит над восхищенным морем.

Оно тогда волнуется, кричит,
И волны поднимаются все выше.
А он свободный по небу летит
И вместе с морем этим штормом дышит.


Ей кажется
                Тане и Марусе

Когда в такие сумерки огни
Соборные расцвечивают стекла,
Ей кажется, тепло хранят они,
Той улице, которая промокла.

Ей кажется, здесь только я с дождем,
Нам никого и ничего не надо.
Мы, призрачные, за руки идем,
И нас хранит виденье листопада.

Одно окно погаснет за другим,
Век завершится сном и темнотою.
Ночь будет долгой, ветер будет злым,
Но призраки скользят над мостовою.

И даже время, вечный враг живых,
Проходит мимо, глаз не поднимая.
Оно однажды отпустило их,
Как зверь из лап добычу выпускает.


Тонанцин

Из безыменной глубины
Все в то же море безымянных.
Одно движение волны.
Одно дыханье океана.

Рожденье – выдох. Смерти вдох.
И между ними промежуток –
Текучей жизни краткий срок.
Глоток заката пряно жуток.

Как будто небо надо мной,
Куда-то хочется вернуться,
Сказать кому-то: «Боже мой,
Как быстро облака несутся!»

Моргнешь – и детства не найти,
Лошадка с мячиком пропала.
Большое облако в груди.
И только солнце стало алым.

А мне бы руку протянуть
И ухватить его за гриву.
Приподними меня чуть-чуть.
И все же красное красиво.

Лицо Марии в облаках.
Росой войны облиты склоны.
Она одна стоит в глазах,
Как Гваделупская Мадонна.


Свита

Она была в большом и малом,
Она во все стучала двери,
Да просто с петель дверь срывала,
Ей оставалось только верить.

Война со свитою своею.
Не до стихов и не до жиру.
Но в свиту – в эту ахинею,
Что поползла свиньей по миру,

И чавкает в твоем мозгу,
И проповедует с корыта…
Война в лицо глядит врагу,
Но человечину ест свита.

Свиное рыло ни при чем,
Оно играет королеву.
И убивает не мечом,
А тем, что храм равняет хлеву.


На пленэре
                Владимиру Штеле

Целый день мычит корова
И не падает со склона.
Жизнь в Молдавии сурова,
Ни одной дороги ровной.

Нету плоскости обычной,
Чтоб лежал спокойно мячик.
Покатился горемычный.
На лугу корова скачет.

Отчего же луг зеленый,
Если месяц календарный
Намекнул определенно,
Что идет песец коварный?

Где же хвост его пушистый?
Где же дед с мешком подарков?
…К ночи дед Муму услышал,
Отвязал свою товарку.

Как-то все не слава богу.
Но стоит, не без подпорки.
То выходит на дорогу,
То летит коровой с горки.


Сверчки

Как тишина густеет от сверчков! –
Земная и нездешняя повсюду.
Пусть этот мир не стоит пары слов,
Их откровенье равнозначно чуду.

Оно звучит из тысячи времен –
О том, что было, было и проходит,
О том, что самый обреченный сон
В сравненье с ними никуда не годен.

О том, что где-то прячется душа
От всей тоски – хотя бы в этом теле.
О том, что больше некуда бежать,
Когда они безжалостно запели.


Улица Дм. Донского

В ладонях улицы вода,
Мне их протягивает город.
Я уезжаю навсегда,
Я нарушаю уговоры

Не оборачиваться на
Отцов разбитые могилы.
«Испей-ка княжьего вина!
Конечно, если хватит силы».

Она меняла имена.
Она лежала под ногами.
И этой тьме не будет дна,
Клянусь открытыми гробами.

И тем, что призраки встают.
И тем, что здесь – сокрыта сила.
И если русские идут –
Земля из мертвых воскресила.


Оперетта

Если это только шутка,
Постановка, оперетта,
А закончится все жутко
В свете нынешнего света,

Как же быть с законом жанра?
Кочегар, поддай огня!
И с пожарною командой
Ангел вывезет меня.

Свет включат, и засмеются
Все собравшиеся в зале.
Крылья хлопают и вьются,
Раз ладони отказали.


Аленький цветочек (Филиппок)
                Эле В.

Кто-то сказал по случаю
Открывшейся невзаимности:
«Писать надо было лучше,
Наверное».
           Божьей милости
Хватило бы на обычное,
Осталось бы на земное.
Кружат твои опричники
Белые надо мною.

Грозен ты, грозен, Батюшка
Неба, земли и моря.
Если меня спохватишься –
Место найдешь пустое.

Лишь пустоте пожалуешь
Блик отразить во взоре,
Лепет цветочка алого,
Право с тобою спорить.


Обрывок

Я здесь давным-давно жила,
Я камни эти домом помню.
Все так же лестница бела
И мясом тянет от жаровни.

Кувшин разбитый во дворе,
Под ним пятно вина густеет.
Который год в календаре?
Какие мощи в мавзолее?

Что за эпоха, что за дом,
О чем кричит моя соседка?
И только дым стоит столбом,
И рот глотает воздух едкий.

Ложится наземь первый снег.
Так начинается забвенье.
Так прячут сон под мрамор век,
Чтоб не увидеть продолженья.


Голубое небо

Все может быть и потому не будет,
Готовь карман для бросового чуда.
Сего податель нищих не забудет,
И разбредутся нищие повсюду.

А я спрошу, за что их оскопили,
Лишили зренья, воли и покоя?
Идут по землям выжженным слепые,
Потрогавшие небо голубое.

И взгляд уже не опустить под ноги,
И небо больше не хватать глазами,
И обманувших сирых и убогих
Им остается нарекать богами.

А я прошу, о чем они просили,
У облаков багровых надо мною.


Другая наука

Освободи ее от тела,
Оставь с тряпьем на переправе
Все, что любило и болело.
Она и чувства там оставит.

Душа хотела быть свободной.
Еще бы знать, что это значит.
Что в этом космосе холодном
Бесслезный ни о ком не плачет,

Что не заламывает руки
И никого не обнимает.
Что здесь закон другой науки,
Где ад ничем не хуже рая.


Гогошар
                Р. Ш.

Нелепость, маракеш, каприз…
Судьба хорошая актриса.
Но веришь свежести реприз,
И жизнь зависит от каприза.

Собрав случайностей букет,
Да, в общем-то, уже гербарий,
Увидишь вечности скелет
Хоть в этом нежном гогошаре.

Вот он созрел и покраснел,
Успел попасть на сковородку…
Судьба. Собранье душ и тел,
В одну вцепившееся лодку.

Куда подует ветерок?
Неважно, все-таки подует.
Ты что-то главное просек
И по реке поплыл вслепую.


Двое в комнате

И вот остались мы вдвоем,
По В. В. М. вполне,
Бог на стене и я при нем.
И красный гриб в окне.

Мы об искусстве говорим,
О смысле смысла нет.
О чем беседовать двоим,
Когда погаснет свет?

«Ты правда этого хотел?»
Он повторит: «А ты?»
И губы, белые как мел,
Смеются с высоты.

«А может, ты уже не Бог
И никого здесь нет,
Создал – и большего не смог?»
«А ты?» – сказал портрет.