Юрий Беляев и Владимир Высоцкий

    …Детство Юры прошло в селе Полтавка Омской области. Это то место, где он появился на свет. Где воровал яблоки, собирал кизил, который потом разминал ногами. (Почему-то считалось, что мальчишеские ноги для этого идеально подходят.) Косил, белил, столярничал. Ремонтировал дом, в котором жили предки… А потом переехал в Подмосковье, где юношей впервые услышал песни неизвестного ему тогда Володи Высоцкого. Не ведая, что через десять с небольшим лет судьба сведет его с ним в одном театре – они вместе будут играть в знаменитых спектаклях Таганки!
    Юрий Викторович Беляев (1947 г. р.) – актер театра и кино. С последним сложилось удачнее – на счету артиста более 80 ролей в фильмах и телесериалах: «Единожды солгав…», «Слуга», «Цареубийца», «Вор», «Самозванцы», «Цирк сгорел, и клоуны разбежались», «КГБ в смокинге», «Побег», «Кадеты», «Сонька – Золотая ручка», «Кремлевские курсанты», «Тарас Бульба», «Учитель в законе» и других.
    Как начинался путь деревенского мальчишки в артисты? Об этом Юрий рассказал журналистам. Интервью он дает редко и крайне неохотно…
    «– Вы поступили в Щукинское театральное училище…
    – Со Щукинским училищем у меня связаны лучшие воспоминания юности. Правда, когда я пришел к Любимову на Таганку, то понял: все, чему меня учили четыре года, надо забыть.
    – Почему, почему так?
    – Этот театр рассказывал о душевном движении персонажей в своей уникальной манере. Мне понадобилось время, чтобы овладеть стилем исполнения таганских артистов, особой манерой чтения стихов, особой пластикой, огромной скоростью произнесения текста…
    – Кто был вашими учителями и кумирами?
    – Я учился у своих коллег с Таганки. Но главным своим учителем считаю одного из создателей таганкинского стиля – Владимира Высоцкого. В течение пяти лет мне посчастливилось быть его партнером на сцене, вместе ездить на гастроли и иметь счастье наблюдать за тем, что и как делает этот человек.
    – Чему научил вас Высоцкий? Каким он остался в вашей памяти?
    – В день, когда я, молодой артист, пришел в театр, меня представили коллективу. А когда официальная часть закончилась, подошли и шепнули: «Если у тебя возникнут финансовые трудности, иди к Высоцкому. Он всегда даст денег, если они у него есть. А если нет – достанет и даст». В этом весь Владимир Семенович.
    Меня поражала невероятная физическая сила этого артиста. Несколько лет у нас на Таганке шел спектакль «Пугачев», где Высоцкий играл Хлопушу. Есть очень известная фотография, где полуголые босые мужики в холщовых портах на сильно наклоненной сцене пытаются удержать этого персонажа. Я играл одного из пугачевских сотников и был как раз одним из тех самых мужиков – в портах и босиком. Нас было человек 10-12, и мы с трудом удерживали Высоцкого! Поверьте, это правда, а не вымысел и не красивая легенда.
    Еще одно мое сильное впечатление от общения с Высоцким – это скорость, с которой он входил в роль. Расскажу такой случай. Как-то я получил первое предложение сняться в кино и не придумал ничего лучшего, как пойти в кабинет к Любимову и сказать: «Юрий Петрович, тут такая история. Меня пригласили на съемки. Отпустите на 10 дней». И получил ответ, которого не получал никто и никогда из Театра на Таганке. «Что ж, Юрий, если вы просите – значит, вам это нужно». И это несмотря на то, что я был плотно занят в репертуаре, у меня была масса срочных вводов, плюс к этому начинались репетиции «Преступления и наказания». Это такой небольшой штришок к портрету Любимова…
    Когда я вернулся после съемок через 10 дней, то прямо из аэропорта отправился в театр. И был ошарашен. Большая часть актеров еще не знали текста. А Свидригайлов – персонаж Высоцкого – был абсолютно готов!» (Латвийский информационный интернет-портал «PRESS» press.lv, 15 ноября 2018 г., Е. Сухова, «Ей – 40 с хвостиком, ему – за 70. Татьяна Абрамова и Юрий Беляев: “Жизнь свела нас во время”»: интервью, глава «Уроки Высоцкого».)
    Приведенный выше отрывок из беседы с артистом можно считать исключением: не всегда он в таких радужных тонах вспоминает свое таганковское прошлое.
    Из другого интервью Беляева:
    «– О ваших работах на театральных подмостках вы более высокого мнения?
    – Когда в 1975 году я пришел в Театр на Таганке, то пять лет потратил на то, чтобы въехать в таганскую исполнительскую манеру. Там ни у кого не было понтов, воображаемых лампасов и эполетов, поскольку в труппе не было народных артистов. И, следовательно, отношения были далекими от тех, которые царили в академических театрах. Такое положение вещей актеры Таганки очень ценили. Я знал многих своих коллег, которые были блестящими студентами, а потом канули в неизвестность. Когда после училища ты приходишь в театральную труппу, кто будет заниматься тем, чтобы найти в этом коллективе твое место?
    – Неужели главный режиссер Театра на Таганке Любимов не нашел в своих постановках достойного применения для вашего амплуа?
    – За 35 лет моей службы в театре Юрий Петрович Любимов ни разу не поставил спектакль с артистом Беляевым в главной роли. Ни одного! И первые 15 лет я вообще пробавлялся срочными вводами. Иногда получал роль за полчаса до начала спектакля. Моей излюбленной постановкой был «Пугачев» по пьесе Есенина. Я был влюблен, как девочка, и в поэзию Есенина, и в спектакль. Представьте мои ощущения, когда однажды я ввелся в это действо за полтора часа до поднятия занавеса. Коллеги потом шутили, что я вполне убедительно передал своими словами смысл поэтических строк Есенина.
    Когда Леня Филатов сорвал голос, я ввелся вместо него в «Гамлета» на роль Горацио. И потом мы играли с ним в очередь. Летом 1980-го перед гибелью Владимира Семеновича Высоцкого, игравшего принца Датского, Ленька вышел в последнем спектакле, а я в предпоследнем. И каждый раз обязательно что-нибудь происходило. Вспоминаю те годы с замиранием сердца. Там было много юмористического, закулисного всякого разного…» (А. Стародубец, “Юрий Беляев: «Попал в «Кресты» и все понял…»”, глава «Любимов не дал ни одной главной роли», «Мир новостей», № 19, 10 мая 2016 г.)
    Почти о том же – в другом, чуть более раннем интервью артиста.
    «– Юрий Викторович, вы много лет отдали Театру на Таганке, но у вас были непростые отношения с его художественным руководителем Юрием Любимовым. Почему?
    – Моя трудовая книжка пролежала в Театре на Таганке 35 лет, хотя уже через десять лет у меня оформилось твердое желание уволиться. Но я пришел к убеждению, что в Москве нет такого театра, в который бы мне хотелось уйти. Довольно трудно после Таганки и Любимова найти что-то лучше. К тому же у меня была семья, начали появляться дети, и нужно было как-то за них отвечать, зарабатывать на жизнь. А Таганка это позволяла. Я пользовался ее маркой, ездил с групповыми концертами, которые солидно подкрепляли мою жизнь. Юрий Любимов за 35 лет не поставил ни одного спектакля в расчете на меня, не дал мне ни одной главной роли. Первые 15 лет я работал срочными вводами. Иногда меня вводили за полчаса-час до начала спектакля. В спектакль «Пугачев» по пьесе Сергея Есенина я был влюблен как девочка – в него меня ввели за полтора часа до начала. Коллеги потом смеялись, что я вполне убедительно рассказывал своими словами, в прозе, стихи Есенина. Когда Леня Филатов сорвал голос, меня срочно ввели в «Гамлета» на роль Горацио. Мы стали играть по очереди. В 1980 году Леня участвовал в последнем спектакле перед гибелью Володи Высоцкого, а я – в предпоследнем. И вдруг однажды мне предложили роль в фильме «По следу властелина». после второй-третьей картины я понял, что на съемках приобретаю то, что театр мне никогда не даст. Мне не нужно долго настраиваться, я могу сразу въехать. На Таганке, кстати, не принято было заранее готовиться к выходу на сцену, все прибегали впритык, быстренько переодевались, гримировались – и вперед». (Г. Голикова, «Юрий Беляев: "Мы спали в одной кровати. Но по очереди"»: интервью, «SPEED-ИНФО», № 16, 2014 г.)
    «– В Театре на Таганке, где вы проработали 35 лет, часто приходилось наступать на горло собственной песне?
    – Я начал с компромисса – в первую же неделю работы согласился стать председателем профкома. И первый приказ, который я подписал, был приказ об увольнении Высоцкого за невыход на работу. А в этом году я сам был уволен по той же причине. Замечательная рамка для цифры 35. Тогда я сказал Юрию Петровичу Любимову: «Я знаю две категории артистов – просто артисты и те, которые занимаются общественной работой». На что он мне ответил, что я обязательно буду много играть, а в профсоюзной работе мне помогут. Это был очередной компромисс, который я принял.
    – Поэтому вы, в конце концов, и покинули театр? Не хватило настоящей актерской работы?
    – Многие артисты хотят играть главные роли. Или сделать это хотя бы однажды. Мне тоже этого всегда хотелось. Актерство построено на честолюбии. В Театре на Таганке не было ни одного спектакля, поставленного на меня. И все мои иллюзии остались иллюзиями, а ожидания – тщетными. Я понял, что это процесс саморазрушения.
    – В одночасье приняли решение уйти? Или обида копилась исподволь?
    – Однажды Юрий Петрович отказался отпустить меня в академический отпуск. Тогда я стал потихоньку под разными предлогами освобождаться от спектаклей, в которых был занят. Оставил только один и продолжал в нем работать. Это был мучительный компромисс. Была и досада, и неудовлетворенность. Они копились-копились, и к тому моменту, когда стало совсем плохо, все имело значение: и то, что обокрали квартиру, и то, что поругался с шефом, и то, что никто из партнеров в спектакле даже не понимал, о чем я говорю, когда я о чем-то просил… А я несдержанный, невоспитанный человек. Могу в критический момент что-то неделикатное, грубое сказать, крикнуть. Ну и пошло-поехало. В итоге я скверно расстался с Театром на Таганке. К сожалению, через суд…» (Интернет-сайт Московского театра «Эрмитаж» ermitazh.theatre.ru, 29 октября 2010 г., Л. Хлобыстова, «Юрий Беляев: "Могу себе позволить быть капризным"»: интервью.)
    Самая драматическая и правдивая «исповедь на театральную тему» актера – его откровенное интервью журналу «Караван историй»…
    «– Юрий, мы встретились с вами в кафе в пятидесяти метрах от Театра на Таганке, где прошли тридцать пять лет вашей жизни. И откуда вам пришлось уйти, причем не совсем по собственному желанию. Какие чувства испытываете?
    – Никаких. Чувство обиды давно мною не владеет. Спокойно прохожу мимо этого здания, тем более что сейчас здесь совсем другой театр. Жалеть о том, что случилось или не случилось, не стоит. Нет смысла тратить на это жизнь. Мне сильно повезло, потому что застал ту мощную и сильную Таганку, которую знала вся страна. Я увидел пусть заходящую, но истинную славу этого театра.
    Удивляло все! И то, какие толпы стояли у входа, и как люди пытались попасть внутрь через крышу или даже подземные коммуникации. А что происходило на гастролях! Ничего похожего в жизни не видел. Когда оказался в труппе, началась эйфория. То, что я имею отношение к ТАКОМУ театру, вдохновляло, защищало. Незаслуженно пользовался славой Таганки, еще ничего даже не сделав для театра, для его настоящего и будущего.
    Что же касается моего ухода… Это произошло не так, как я себе задумал. Уйти из театра хотел неоднократно. Но постоянно откладывал. Наконец созрел и начал искать подходящий способ. Придумал такой сюжет, при котором театр никак не пострадал бы: однажды в сентябре на сборе труппы не появится артист Беляев. Но все его спектакли будут идти, просто с другими артистами.
    Но не получилось. Как-то явился в театр и увидел приказ об увольнении. Не буду скрывать, что это на меня очень сильно подействовало. Я понял, что уход по собственному сценарию уже невозможен, придется уйти по статье – за прогул. Как мне казалось, все это было незаслуженно. Причем уволили сразу, без двух, как положено по закону, предварительных аналогичных проступков. Я растерялся, не понимал, что делать дальше, куда идти, как зарабатывать.
    А дальше поступило предложение присоединиться к группе артистов и других работников театра, которые также считали, что с ними обошлись несправедливо. Много лет я был председателем профкома и всегда занимал сторону актеров, потому что знал: артист полностью зависим от действий руководителя, администрации. Известно, что не мы выбираем профессию, а она нас. Так вот актерская профессия выбирает людей, нуждающихся в зависимости.
    И я встал рядом с уволенными коллегами, проявил, так сказать, цеховую солидарность. Это с одной стороны. Но с другой – я совершил поступок, который не могу себе простить и, видимо, уже никогда не прощу.
    Нельзя судиться с учителями. С ними можно поспорить, повздорить, разойтись навсегда. А вот судиться нельзя! Нельзя к человеческим отношениям привлекать машину в лице государства. Как только она становится между людьми, возврат невозможен. Жаль, что однажды я это все-таки сделал…
    – Вы подали в суд и выиграли дело. И что дальше?
    – Ни на одно заседание я не ходил, заплатил доверенному лицу. Суд выиграл, получил положенную компенсацию – театр выплатил годовую зарплату. Потратил деньги на подарки всем, кто помогал в этом деле. Самих денег уже не хотел. Они мне казались скверными. Не хотел даже держать их в руках и с удовольствием от них избавился. Это никакой не героизм, не бахвальство. Было противно от самого себя, из-за того, что вообще все это сделал.
    – А по какой причине вы вынашивали мысль об уходе из прославленной труппы?
    – Первые пять лет бегал на репетиции каждый день, сидел и смотрел. Не играя ни-че-го! Не считая выхода в массовых сценах. За тридцать пять лет не получил ни одной главной роли, о чем, конечно же, мечтал. И я застрял в качестве того, кто постоянно выручает театр. Кто-то заболел, запил, не прилетел вовремя, уехал, забыл – Юра Беляев может ввестись на роль. За день, а то и несколько часов выучить текст… Однажды дошло до того, что в срочном вводе в спектакль «Пугачев» по пьесе Сергея Есенина я, не зная текста, кое-что пытался рифмовать своими словами. Говорят, вышло удачно. Но я ничего не помню – от ужаса.
    А дальше: кто поедет на зарубежные гастроли? Конечно первый состав. Беляев останется, слова не скажет, а поблагодарит театр за то, что выпала возможность сыграть тех персонажей, о которых и не мечтал. Такой формат меня не удовлетворял. Хотелось развития, интересной работы. Она происходила в театре, но не со мной.
    Иллюзии оказались полностью разрушенными. Несмотря на то, что Театр на Таганке по-прежнему был для меня самым лучшим на свете. Бывший соученик лет тридцать подряд каждый раз, встречая меня, спрашивал: «Юра, что ты делаешь на Таганке? Тебе нужен другой театр. Театр артистов типа Вахтанговского, а не театр одного режиссера».
    В моем случае профессия давала и дает заработок, никаким искусством и творчеством я давно не занимаюсь.
    – Вы пришли в театр в сентябре 1975-го. Помните свой первый рабочий день?
    – Конечно! Я оказался на сборе знаменитой труппы, только что вернувшейся со своих первых зарубежных гастролей. И этот сбор был больше похож на скандал с выяснением отношений и взаимными претензиями, которые высказывались некоторыми актерами руководителю театра Юрию Петровичу Любимову. Запомнил общую разрушительную атмосферу и эмоциональный удар.
    В тот день случилось еще одно важное событие. В перерыве ко мне подошли Юрий Петрович и Николай Лукьянович Дупак, легендарный директор Театра на Таганке, и сообщили, что сегодня они будут переизбирать председателя профкома:
    – Галина Николаевна Власова не может выполнять эти обязанности, она пожилая актриса, ей трудно справляться, а вас, Юрий, нам рекомендовали. Театру нужен молодой и деятельный человек.
    – Простите, Юрий Петрович. Я знаю две категории артистов: одни играют, а другие занимаются общественной деятельностью.
    Он оторопел:
    – Ну что вы, Юрий?! Будете играть, мы поможем. Но поймите, у нас такая сложная ситуация…
    Смотрю, стоят передо мной создатель Театра на Таганке и его директор и просят меня, который никто и ничто, войти в их положение…
    Не ожидал такого поворота событий. Пришлось согласиться и по сути расплачиваться собой. Какое там творчество, если на столе лежит заявление: «На таком-то спектакле артистка  такая-то в темноте набросилась на меня и исцарапала лицо. Играть не смогла, просьба разобраться и наказать».
    Или от костюмеров: «Нечестно распределили путевки в санаторий». А я ни сном ни духом! Какие путевки?! Какие еще санатории?! И это не кляузы, а реальность. Не зря же любой театр обзывают банкой с пауками. Где-то это главное занятие, где-то сопутствующее.
    – В каком спектакле впервые вышли на сцену?
    – В массовке «Десяти дней, которые потрясли мир». Едва в тот день появился в театре, подходит один артист: «О! Новенький! Пойдем отметим». Помню, меня тут же подставили, все смеялись. Но и я быстро понял: именно здесь обучают актерству. Мне повезло: выходил на сцену с лучшими актерами театра. Все иллюзии, все мое величие предыдущих лет – пока четыре года учился в Щукинском – испарились, рассыпались в прах. Все заново, ничего не годится. Свой первый текст произнес в спектакле «Жизнь Галилея» будучи партнером Высоцкого. У меня было буквально две реплики – в самом начале.
    – Вокруг Высоцкого до сих пор ходит невероятное количество слухов. Так и непонятно, кто был его другом, а кто «и не друг, и не враг, а так…»
    – Странное у меня к нему было отношение – без фанатизма, любви и привязанности. Хотя некоторые песни так и остались любимыми, но только некоторые… Я не был с ним близко знаком, но имел возможность наблюдать, как он дружит с коллегами. Например, с Ваней Дыховичным, Валерой Золотухиным, Ваней Бортником и Севой Абдуловым. Всеволода я хорошо знал и глядя на него, всякий раз думал: возможно это единственный человек, который оставался верным другом Высоцкого.
    – Юрий, вы не рассказали, как попали в труппу.
    – Этого вообще не должно было произойти. Ни один московский театр меня не взял на работу. Была устная договоренность с кем-то из областного Театра имени Островского (сейчас Губернский) о том, что получу приглашение. Когда окончил училище, мне было под тридцать. На курсе я был самым старым студентом. Кому нужен артист такого возраста? Все это я прекрасно понимал и в отчаянном положении ходил с однокурсниками, помогал показываться. Например, с Леной Кореневой, Катей Граббе. Все ребята получили распределение или предложения, а я так и оставался без работы.
    Никто мной не заинтересовался, нигде не ответили. Впереди – сплошная неопределенность. А я уже не мог уехать из Москвы: складывалась семья, жена москвичка. В этот самый момент случайная встреча все изменила.
    Зашел в училище и столкнулся в коридоре с Адой Владимировной Брискиндовой. Она была моим любимым педагогом, преподавала французский язык и манеры. Легендарный человек! Представитель другой эпохи, иной культуры, воспитания, интеллигентности, корректности, человеческой и женской красоты. Невысокая, худенькая… Даже своим присутствием она сильно на меня влияла.
    Ада Владимировна знала о моей дружбе с Сашей Кайдановским, казалось, что ко мне она относится несколько иначе, чем к однокурсникам. Так вот… Держа мундштук с сигаретой в одной руке и миниатюрную пепельницу в другой, Брискиндова куда-то ушла. Ах, как она красиво курила! Единственный человек в моей жизни, который был прекрасен с сигаретой.
    «Как дела, Юрий? – спросила. Не нашелся, что ответить, но, видимо, на моем лице все было написано. – Поняла… Позвони мне завтра». И на следующий день огорошила по телефону: «Тебя ждет Юрий Петрович Любимов».
    Прихожу на «Таганку» и вижу перед собой человека с лицом асфальтового цвета. Театр тогда был на грани уничтожения, решалась его судьба. Как позже узнал, Любимов все больше времени проводил на даче своего друга академика Петра Леонидовича Капицы рядом с «вертушкой» и ждал звонка из Кремля. То есть появился я в самый «удачный» момент…
    «Сколько вам лет? А поступали сколько раз? Четыре?! За что же это они вас так? А что вы вообще хотите?» – расспрашивал он меня. В ответ я лепетал что-то невнятное.
    Назначили просмотр на послезавтра. Пришел один. Лето! Все однокурсники уже разъехались, не с кем показываться.
    – Что почитаете?
    – Пушкина…
    Прочел и ушел. В день подписания распределения наш курс собрался к десяти утра. Настроение у меня – так себе, поскольку накануне получил еще один пинок.
    Я «дворянствовал» – несколько лет работал дворником в районе метро «Арбатская», поблизости от училища. Меня вызвали в ЖЭК: «Мы вам помогли? Приняли на работу без прописки? Теперь вы нам помогите – увольтесь! Не можем держать на такой позиции человека с высшим образованием». Они там знали, где учусь, – иногда же на экзамены отпрашивался.
    И вот однокурсники по очереди заходят в кабинет руководителя Щукинского училища – Бориса Захавы. Все довольны: курс неплохо распределился, хотя в Москве остались единицы.
    Вдруг из кабинета выскакивает наш преподаватель Людмила Владимировна Ставская и кричит на весь этаж: «Беляев, Граббе! Вас на Таганку взяли!» Почему взяли Катю, я понимаю: Рита Докторова и Леша Граббе, ее мама и брат, – артисты этого театра. А я? Что за довесок?
    Мы с Катей срываемся и бежим в театр. Как такового распределения не было. Любимов находился на даче у Капицы, и на свой страх и риск директор театра Николай Дупак, которого я уже упоминал, принял самостоятельное решение зачислить в труппу двух молодых артистов. Любимов совершенно нормально отнесся к этому поступку Дупака.
    Впервые публично признаюсь, что меня взяли не за какой-то там талант или еще за что-то, а потому что человек, которого уважал Любимов, попросил отнестись ко мне со вниманием. Подробностей не знаю. Никогда не разговаривали об этом ни с Адой Владимировной, ни с Юрием Петровичем.
    – Юрий, в шестнадцать лет вы начали заниматься в театральной студии подмосковного Ступино. После школы отслужили в армии и затем еще четыре года подряд поступали в театральный. Что вами двигало? Откуда такое упорство?
    – Пошлое желание популярности. Хотелось, чтобы узнавали на улице. Лишь через несколько лет появилось осознание, выраженное Борисом Леонидовичем Пастернаком:

                Быть знаменитым некрасиво.
                Не это подымает ввысь.
                Не надо заводить архива,
                Над рукописями трястись…

    – Вы сказали, что долгое время пребывали в иллюзиях. А когда они развеялись?
    – Первый раз уйти я захотел лет через семь после того, как был принят в труппу. Стал искать театр, в котором хотел бы работать. Смотрел спектакли, но быстро понял, что идти некуда. Неинтересно… Критерий у меня простой, как у ребенка: хочу ли сам в этом участвовать? Пресловутое «нравится – не нравится». Очень привлекало то, что делал Петр Наумович Фоменко. Видел несколько его дипломных работ как раз того курса, который стал основой труппы. Но Фоменко тогда не имел своего театра. Работать с ним означало забыть о заработках, а я не мог себе такого позволить. У меня семья, дети, как без денег?
    Однако желание уйти из Таганки не давало покоя. Процесс шел мучительно. Не раз подходил к Юрию Петровичу:
    – Дайте академический отпуск на год. Лучше на два.
    Он в ответ:
    – Как ты себе это представляешь? А это кто будет делать? А это кто сыграет?
    Мне казалось, его цели и задачи важнее моих. Чего я хочу? НЕ работать в театре. А он? Чтобы я работал. Равны ли эти величины? Наверное да. Но мое желание точно не в приоритете.
    В итоге пересидел в Театре на Таганке и испортил себе жизнь. Надо было уходить сразу. И навести порядок в мозгах: разобраться в отношении к себе, к своему делу и к жизни. А навыка такого не было – задавать себе главные вопросы и отвечать на них. Самому себе не доверял. И правильно! Как доверять типу, который наделал столько ошибок?» (К. Кашкина, «Юрий Беляев: "Я брезгливый и сварливый. Вообще у меня скверный характер"»: интервью, «Караван историй», № 8, август 2019 г.)
    Из статьи об актере в русскоязычной Википедии: «После тридцати пяти лет службы Юрий Беляев был уволен из театра из-за трений с супругой режиссера Юрия Любимова Каталин Кунц. Решение об увольнении актер оспорил в суде, где оно было признано незаконным, но возвращаться в родной театр он уже не захотел. В 2018 году на некоторое время вернулся в театр в качестве приглашенного актера».
    …Сохранилась скорбная фотография, датируемая 28 июля 1980 года: таганковцы Юрий Беляев, Леонид Ярмольник, Семен Фарада (Фердман), Леонид Филатов, друг поэта Александр Иншаков стоят у гроба Владимира Семеновича Высоцкого на церемонии прощания с ним на Ваганьковском кладбище. Все – растеряны, у всех на лицах – страх, недоумение, а в глазах – печаль и вопросы, на которые уже никто и никогда не даст ответов…