Игнатий Рождественский

ИГНАТИЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
(1910 - 1969)


Всю ночь в тайге буянили метели,
К востоку тяжко пробивая путь,
В снегу завязли стрельчатые ели,
До сорока к утру упала ртуть.

Надели кедры пышные кухлянки*,
Сугробами тайга заметена…
Старик рыбак проснулся спозаранку:
«Какой тут сон… Тут, парень, не до сна».

Старик рыбак идет проверить сети.
На Енисее гулко рвется лед:
Тайга оцепенела на рассвете,
Лиловый пар от проруби плывет.

Могучи осетры на Енисее,
И с ними трудно сладить старику,
Но знает он: чем сети тяжелее,
Тем легче земляку-фронтовику.

Туман окутал каменные гряды,
Заря зажгла багряные костры,
Лежат на льду, как грозные снаряды,
Пудовые литые осетры.

* Кухлянка – меховая куртка.

НОВОСТРОЙКА

Станки стояли прямо на снегу,
К морозной стали руки примерзали,
И задыхалась вьюга на бегу,
И в белых вихрях затерялись дали.

Через сугробы шли грузовики,
Стонала вьюга тяжко и уныло,
Но не смолкали гулкие станки
И гневно стружка под резцом бурлила.

Из ледяной непроходимой мглы,
Из омута клубящейся метели
Орудий смертоносные стволы,
Как молнии багровые, блестели.

Еще не воздвигали корпуса
И котлованы только намечали,
Но мы творили нет, не чудеса…
Мы просто фронту честно помогали.

СЕРДЦЕ РУССКОЕ

Всё ты вынесло, сердце русское.
Я склоняюсь перед тобой.
Ты справлялось с любой нагрузкою,
Не сдавалось беде любой.

Знало, гордое и могучее,
Много горя и маеты.
И за проволокой колючею
Капли крови теряло ты.

Над апрельской суровой Леною,
На полях тяжёлых побед
Кровь твоя не сгорит, священная,
Кровь твоя не остынет, нет!

Каюсь, мало тебя жалели мы,
Мало нежили мы тебя,
Под шальными ты шло метелями,
Ненавидя, скорбя, любя.

Шло ты к правде горами-кручами.
Поклониться тебе позволь.
И терзали тебя, и мучили,
Но тебя не сломила боль.

У тебя ночами морозными
Брал тепло и румын, и чех…
Породнилось с луной, со звёздами
Сердце русское раньше всех.

Как светильник ты над отчизною,
Сила, совесть, любовь её —
Сердце русское, бескорыстное,
Неподкупное ты моё.

РУССКОЕ СЛОВО

Скажи, луг росистый, скажи, бор сосновый,
Скажите, речные буруны:
Ну чем оно так, наше русское слово,
Тревожит душевные струны?
Ответь, отчий дом, свежим хлебом пропахший,
Согретый дыханием печи:
За что с юных лет слово русское наше
Люблю я до боли сердечной?
Шепните, заветные книжек страницы:
Зачем в одиночестве снова
Листаю я вас и, как отблеск зарницы,
Ловлю самородное слово?
Оно — и молитва, и клятва, и песня
В устах наших грешных и душах.
Неужто и впрямь победит чужебесье
И русское слово задушат?
Наверно, беспамятным быть и беспечным
Мне к слову родному негоже.
Не зря ж на кресте моём осьмиконечном
По-русски напишут: «Раб Божий...»

* * *

Может быть, хотя б одной строкой
Я останусь в памяти людской.
Может быть, растением одним,
Одолевшим непогоды зим.

Может быть, хоть капелькой воды,
Что сады спасала от беды,
Хоть одним весёлым огоньком
Буду жить в признании людском.