Валентин Лукьянов

ВАЛЕНТИН ЛУКЬЯНОВ
(1936 - 1987)

Разбойный коршун, как в небесный кладезь,
Уходит ввысь, чертя за кругом круг,
И, чувствуя, что дружбы с ним не сладить,
Куриной слепотой мерцает луг.
И понимает: кроха неба вечно
Лишь  крови жаждет – сколько ни зови...
Века веков пройдут – и человеком
Он  вновь вернется на круги свои.

КРЕМЛЬ

В полночном суеверье
Стоит, и звезд в нем – тьма.
Весь сказочен, как терем,
Реален как тюрьма.

Себя дробя на вышки,
Отводит взгляд в реку.
Он нем, но чутко слышит,
Чем дышат, что рекут.

Уже не озаряют
Ни думы, ни пожар.
Все холодней взирает
На то, что сам пожал.

На дурдома, темницы –
На своды страшных снов,
На донорские лица
Красно глядит, красно.

Ему не скажешь слова
Напротив. Что слова!
Ведь даже безголовый,
Всему он голова.

И встречного не стерпит,
Загонит в гроб живьем.
И каменное сердце
Стучит, не глохнет в нем.

В ДОРОГЕ

Квадратами шахматной пашни
Открыто пространство ветрам.
И водонапорные башни
Ладьями стоят по краям.

И мир, что на солнце искрится,
Преданьем хранится целей.
И слёзы так бережно скрыты
Под луковки белых церквей.

И только — равнина, равнина,
Где кругом идёт голова,
Где каждая живность ранима,
Где каждая рана жива.

*  *  *

Вечерело нежданно-негаданно...
Продолжая округой владеть,
День всё гас, световыми миганьями
Отходя по темневшей воде.

Приглушая вершинное карканье,
Поневоле к закату строга,
Вперемешку с зеркальными карпами
Топит солнечных зайцев река.

Лес застыл очертанием терема,
Запропал от которого ключ.
И чудит выжиганьем по дереву
Запоздалый, несдавшийся луч.

Ощущение тайного, звёздного,
Заполняя весь мир и томя,
Разливается в замершем воздухе, —
А как будто в душе у тебя.