Философ - пророк и его Время 1

                По материалам заседания
                Изборского клуба

Теракт на Можайском шоссе может занять особое место
в истории мирового терроризма. Вероятно, впервые целью
террористов был философ и убивали человека за философию.
Следовательно, в этой философии видели угрозу.
Значит, враги боятся не только военной силы,
но и идейной альтернативы.
Попытаемся реконструировать мотивы, подвигшие
террористов на избрание такой цели.

К глубинным архетипам властного строительства
относится тандем — царь и пророк.
Царь в своей политической деятельности реализует
ценностно-смысловые установки, генерированные пророком
и передаваемые в качестве концептуального оружия.
Субъектом политики выступает царь, тогда как пророк
оказывается властителем идей.
Александр Гельевич Дугин, вероятно, выразил бы эти
отношения в категориях кшатрианской (воинской) и
брахманической (жреческой) власти.
Вопрос о пророке при царе можно без преувеличения
назвать ключевым вопросом определения
государственного курса в истории и
современных реалиях России.
Не институции гражданского общества, как это утверждает
западная политическая теория, а фигура пророка
определяет через идейное влияние на царя
государственную повестку.
Так выстраивается властный механизм принятия
стратегических решений в реальности.
Пророки бывают "светлые" и "тёмные", равно как и цари
народные и боярские, западники и почвенники.

Кто выполняет функции пророка при Путине и
существуют ли такие пророки вообще,
доподлинно неизвестно.
Но на Западе сложилось убеждение, что в таком качестве
выступает Дугин. За внешнеполитическим курсом Путина
там к своему ужасу обнаружили философию главного
теоретика российского неоевразийства.
Путин в глазах западного сообщества сегодня стал
главной персонификацией неправедного монарха —
врага свободы.
И основной развязкой формируемого мифа должно стать
для Запада низвержение российского президента.
Однако Путин для его врагов пока недосягаем.
И тогда целью оказывается пророк.
Убивая пророка, убивают царя
в его идеологической ипостаси.
20 августа убили дочь пророка…
Можно при этом сказать, что целили в Дугина,
но также можно, что целили в Путина.

Конечно, "кремлёвским идеологом" Дугин,
как его маркируют на Западе, не является.
Различия провозглашаемых философом идей и
реалий российской политики разительны.
Дугин выступает принципиальным непримиримым
врагом капитализма, рыночного фундаментализма,
связанной с ними буржуазной морали.
Он является противником системы, построенной
на приоритете частной собственности,
противопоставляя ей евразийскую модель рассмотрения
экономики как приоритета общественного целого.

Дугин — жёсткий оппонент экономоцентричности и
видит в экономике лишь производную
от принимаемой системы мировоззрения.
Но разве таков курс Кремля?
Модель Российской Федерации как была заложена
с начала 1990-х годов, так и остаётся капиталистической,
а система мышления так называемых элит —
экономоцентричной и менеджерской.

Дугин — принципиальный противник трансгуманизма и
цифровизации.
Им резко критиковалась операция всеобщей вакцинации,
попытки через введение QR?кодов построить
"цифровой концлагерь".
И разве в этой критике взгляды Александра Гельевича
совпадают с позицией Кремля?
Разве цифровизаторство не остаётся квазирелигией
современных около­властных элит,
всякого рода сколковцев?

Образование, культура, наука, по мнению Дугина,
деградируют, приняв основание секуляризма,
отступив от религиозной традиции и сакральности.
Но разве по-дугински осуществляет сегодня Кремль
реформы образования?
Разве дугинские подходы положены в основу
школьных учебников и программ по истории
и обществознанию? Ничего этого нет.
Учебники истории основываются, в частности,
на теории модернизации, резко критикуемой
Дугиным как деструктивный концепт.

Да и внешнеполитический курс России выстраивается
более мягко и менее имперски, чем это предлагает Дугин.
Определённые шаги государства философ приветствует,
тогда как другие осуждает и высмеивает,
говоря о внутренней раздвоенности верховного суверена —
"солнечном Путине" и "лунном Путине".

Нет, время Дугина ещё не наступило.
Но оно имеет перспективу наступить.

Кремль нуждается в идеологической опоре.
Без этой опоры режим не выстоит,
рухнет вместе с ним и государство.
Но вопрос о новом идеологическом строительстве
оказывается нетривиален.

Коммунистическая идеология оказывается для власти
неприемлема ввиду антисоветских оснований
создания государственности в начале 1990-х годов.
Возвращение к идеологии коммунизма неизбежно бы
привело к постановке вопроса о том,
зачем и кому потребовалась декоммунизация.
И этот вопрос может быть персонально
для многих крайне неудобен.

Неприемлемым оказывается и либерализм.
"Быть либералом" сегодня в общественном сознании
фактически синонимично "быть врагом России".
Либерализм прочно связан с западничеством,
и либеральная платформа связывается
с политикой государств, определённых
в Российской Федерации в качестве недружественных.

Естественно, неприемлем и фашизм ввиду
как многоэтничности России, так и семантики прошлого.
Победа в Великой Отечественной войне остаётся
главной святыней для российского социума,
и фашистская идеологическая идентификация
будет равносильна политической смерти.

Все три классические политические теории оказываются,
таким образом, неприемлемы.
Возникает запрос на конструирование чего-то нового.
И тут пробивает час Дугина.
Заявляемая им четвёртая политическая теория
оказывается в повестке поисков выхода
властной элиты из тупика.
В этом смысле Дугин, конечно, не есть пророк
актуальной кремлёвской группировки,
но пророк грядущий.
Против пророка грядущего и, соответственно,
грядущей идеологической альтернативы и
был организован террористический заговор.