Роман в стихах Всеслав Скоробогатый

Предисловие.

С незримым трепетом душевным,
Я начинаю свой роман,
И слогом лёгким и волшебным,
Времён рассеявши туман,
Сей труд нетленный я творю.
С тобой, читатель, говорю.
Друг с другом рифмы сочетаю,
И в строфы бережно слагаю,
Чтоб в прошлое раскрыв окно,
Всё описать, как это было;
Чтоб поэтично и красиво,
Создать живое полотно,
Событий, судеб, разных мест,
Что были поодаль и окрест.



Глава первая.


I.
Зима поспешно уступая,
Права красавице весне,
Которая, их принимая,
Уже в небесной вышине,
Развеяв тучи снеговые,
Шлёт солнца стрелы огневые,
К промёрзшей за зиму земле.
В лесу и в поле, и в селе,
Огромные сугробы снега,
Под ярким солнцем потемнев,
Под тяжестью своей осев,
Ручьями талыми вдоль брега,
Так друг за другом увлекаясь,
Журча, стремительно стекаясь,


II.
Вливаются в речной поток,
Который, те ручьи приняв,
И из верховьев, из проток,
Скопившиеся льдины взяв,
Всё гонит крыги ледяные,
Кружа воронки водяные,
Чтобы очистить путь ладьям,
Челнам и прочим кораблям,
В которых русские купцы,
Раскрыв огромные амбары,
Сгрузивши в них свои товары,
Как истинные храбрецы,
Поставив к ветру паруса;
Судов направив корпуса,


III.
Отправятся в нелёгкий путь:
В чужие страны, за моря.
Придётся лиха им хлебнуть.
Как на чужбине те края,
Их встретят? Может быть, добром,
А, может, непомерным злом?
Как расторгуются с товаром?
Быть может, отдадут за даром?
А, может быть, всё так случится,
Что весь товар распродадут,
И, прибыль знатную возьмут.
Так, значит, будет чем гордиться;
За что Богов благодарить!
Вновь милости у них просить,


IV.
Поставив жертвенные требы,
И Велесу, и Радогосту,
И сыты, и меды, и хлебы,
Пред идолами на помосты...
Ну, а пока что ледоход,
То весь купеческий народ,
Торговлишку не прекращает;
Товар в обозы загружает.
Один из них - из тех обозов,
(О двадцати пяти подвод),
Неспешно сам себе ползёт.
Из лошадей тяжеловозов,
Обоз огромный состоит.
Вот потому и не спешит.


V.
Дорога серой лентой вьётся,
Вокруг не вспаханных полей;
В огромной луже оборвётся,
И снова в даль бежит за ней,
Вокруг подвысохших пригорков;
Вокруг берёзовых околков;
Вокруг осиновых лесков;
Вокруг калиновых кустов;
А то прямая, как стрела,
Лежит среди степи широкой;
А то опять в дали-далёкой,
Глядишь, и в сторону ушла.
В местах, где солнышко пригрело,
Она, уж, высохнуть успела.


VI.
Проснувшись, русская природа,
Прощается с седой зимой.
Пора ей в это время года!...
Уж, небо мглистой пеленой,
Себя всё реже покрывает;
Уж, снег стремительнее тает,
Под тёплыми лучами солнца.
Оно меж облаков в оконца,
Струит живительный поток,
Направленный к земле снопами;
Шагает тёплыми стопами,
Чтоб всяк здесь обогреться смог;
Небес лазоревый простор,
Ласкает восхищённый взор;


VII.
Унылый вид не угнетает;
И бело-серый с чернотой,
Цвет постепенно исчезает,
Сменившись в нежно-голубой,
Который брезжит над полями;
Который с вешними лучами,
Ярила щедро дарит всем;
И, вот, уж, озорно совсем,
Он в лужах бликами играет,
Искрясь, когда лучи порой,
Чуть преломятся над водой.
Уже не снег, вода блистает,
Глаза раскрытые слепя,
В зеркальность обратив себя.


VIII.
Внезапно лужа помутится,
Рассеяв шаловливый свет,
Когда в ту лужу погрузится,
Неровный оставляя след,
Подводы грузной колесо;
И брызги, прилетев в лицо,
Возниц заставят встрепенуться,
И даже иногда ругнуться,
Кляня распутицу весны.
Но, что не вымолвишь в сердцах,
Ища защиту в праотцах?!
Коль нынче небеса ясны,
То, может, будет путь сухим?!
Иначе, дольше ехать им.


IX.
Обоз в две дюжины подвод,
Неспешно степью продвигаясь;
Боясь опасностей, невзгод;
Людей разбойных опасаясь,
С которыми давно нет сладу;
Направившись к родному граду,
Был восемь дней уже в пути,
И тристо вёрст сумев пройти,
Мечтал увидеть отчий дом;
Стараясь, объезжая кочки,
Вёз ёмкие большие бочки,
С заморским фряжеским вином -
Диковинным для них таким;
Отменным, очень дорогим.


X.
На ярко-синем небосводе,
Оттенков множество стальных.
На первой - головной подводе,
В отличии от остальных,
С возницей восседает рядом,
С уставшим безразличным взглядом,
Седой обозный старшина.
Ссутулена его спина.
Тишила старшину зовут.
Пока возница управляет,
Он степь тревожно озирает.
Набега иль засады ждут.
Обоз немного растянулся.
Тишила снова оглянулся.


XI.
"Да, нет там вовсе никого!"
Сказал возница с раздраженьем,
Коня направив своего,
Одним уверенным движеньем.
"Всё тихо нынче. Благодать!
Уж, скоро сможем увидать,
Мы стены города родного;
Вокруг валы рва земляного;
Вдали пасущийся табун..."
И Ёрш - возница средних лет,
Который скромно был одет,
От ветра кутаясь в зипун,
Суконную поправив шапку;
Рукою опершись на лавку,


XII.
Толкнув соседа локотком,
Спросил, улыбчиво прищурясь,
Прикидываясь простаком:
"Тишила, что сидишь нахмурясь?
Неужто ты совсем не рад,
Что наш родимый славный град,
Явится вскоре перед нами?
О нём скучал я временами,
Покамест были мы вдали.
Пока блукали на чужбине;
Пока мы по степной равнине,
Вино заморское везли.
Наверно хорошо оно,
То, слышь-ка, фряжское вино?!


XIII.
Что? Может на вино польстимся?
Испробуем ядрёный вкус!...
Хоть понемножку угостимся..."
"Смотри, не вышел бы конфуз!"
Одёрнул седока Тишила.
"Жена б тя вмиг угомонила.
Домой доедешь, выпьешь бражки,
Из поднесённой ею чашки.
Покуда знай свою работу:
Коль ты - возница, значит - ехай!
Оплата будет нам утехой!
И прекращай свою зевоту...
А-то, меня ты искусишь,
Своей зевотой заразишь."


XIV.
Но Ёрш пока не унимался.
Он то страдающе вздыхал;
То искоса взглянув, старался,
Чтоб стон Тишила услыхал;
А то мечтательно витал,
Вкус винный живо представлял;
То проверял в кожевной фляжке,
Быть может, есть глоточек бражки;
А то бубнил под нос себе,
Что, дескать, так вот враз помрёшь,
Вина ни капли не попьёшь.
Всё сетовал к своей судьбе.
Но старшина был непреклонен,
И вздохам потакать не склонен.


XV.
Сквозь скрип телег,
Больших обозных,
Стал слышен бег,
И топот грозный,
Что всем обозникам-мирянам,
И городским, и хуторянам,
Добра и блага не сулил;
Лишь страх и ужас в них будил.
Был конский топот всё слышней.
Ёрш головою закрутил.
Тишила взгляд вдаль устремил,
Чтобы, увидев, знать верней:
Кто к ним так быстро приближался?
Не зря ль он лиха опасался?


XVI.
"Что делать? Может быть, бежать?"
Ёрш вопрошает боязливо.
"Телеги с грузом побросать?!"
Вдруг предлагает он стыдливо.
"В конце концов, мы им зачем?
Им нужен груз, то ясно всем!
Ох, тяжкому вершиться делу...
Своя рубаха ближе к телу...
Нам против них не устоять...
Коль нынче головы лишусь,
Другой я вряд ли разживусь!
Скорей же, надобно бежать!"
А гул копыт не уменьшался,
Всё ближе, ближе приближался.


XVII.
"Ты ехай, как себе и ехал".
Взглянул Тишила на Ерша.
"Взял, несуразицу скумекал,
Решив, что трусость хороша.
Что ты ответишь на вопрос,
Коль потеряем мы обоз?
Быть может, дело обойдётся,
И наша кровь здесь не прольётся.
Чтоб люд разбойный отступиться,
От нашего обоза смог,
Всем страхам подводя итог,
Возможно, сможем откупиться.
Помогут Боги нам сейчас?!
Иначе порешат всех нас!"


XVIII.
Из дАли всадник показался.
По праву руку скачет он.
За ним ещё с десяток мчался,
А там ещё... Со всех сторон,
Обоз готовы обхватить,
Возниц нещадно перебить.
Летели кони в диком беге...
Но, не успев догнать телеги,
Как только в ясной вышине,
Стрела сигнальная взлетела,
И звонкой нотою запела,
В немой гнетущей тишине;
Все всадники остановились,
И с криком вспять поворотились.


XIX.
Они, как грозная волна,
Что дерзко пО морю гуляет,
И, накуражившись сполна,
Пока, как щепками, играет,
Совместно с буйными ветрами,
Судёнышками, кораблями,
Готова в берег с силой бить,
Чтоб всё на бреге поглотить.
Вдруг непонятно замирает,
Смирив накопленную ярость;
Ещё бежит ко брегу малость,
Но, не достигнув, исчезает,
Оставив средь людей волненье,
Растерянность, недоуменье.


XX.
Тишила, сам привстав на кОзлах,
Ещё смотрел им долго в след,
Когда, покачиваясь в сёдлах,
Пока держал свой амулет,
Беда поспешно удалялась,
И в сизой дымке растворялась.
За голенищем скрыв стилет,
Не знал он: верить или нет,
Такой негаданной удаче?
Вдруг это замысел коварный?
А он же - старшина бездарный,
Не догадался, что иначе,
Всё может быстро обернуться:
Злодеи, обманув, вернуться...


XXI.
Но всё спокойно в чистом поле.
Лихих людишек не видать.
Ему тревожно по-неволе.
Не может с чувством совладать.
Однако, он увидел вскоре,
На тёмном низком косогоре,
Фигуру всадника опять;
И снова стал переживать.
К ним всадник опрометью мчится;
Рукою машет и кричит.
Тишила всё ж не различит;
Боится вновь: беда случится;
То прежний всадник иль другой;
Со злобной мыслью иль благой?!


XXII.
Вот всадник рядом оказался.
Коня смирил он своего.
С подводой первой поравнялся.
Сам с виду, вроде, ничего:
Добротного сукна кафтан;
Сапог - окрашенный сафьян;
И шапка с узкой оторочкой;
Зипун с расшитою сорочкой,
Слегка виднелись на груди,
Из-под раскрытого кафтана;
Две рукавицы из кармана,
Торчали. Слева впереди,
За кушаком заткнута плётка.
На молодом лице бородка,


XXIII.
Едва виднелася с усами;
Улыбка и весёлый взгляд;
Хотя, казалось, что глазами,
Что быстро по всему скользят,
Он всё пристрастно изучает;
Хотя речам чужим внимает,
Но мысль в уме своём таит;
И даже, если говорит,
Ничем её не выдаёт.
Он нарочито вежлив к старшим,
И всем, что с уст его слетавшим,
Словам чуть лести придаёт.
Поправив головной убор,
С Тишилой начал разговор:


XXIV.
"Здоров будь, добрый человек!
Далёко ли ваш путь лежит?
Подумал я что, уж, набег,
На вас то войско совершит!
Мы, их увидев, затаились:
За тем курганом схоронились.
Но вижу, что всё обошлось,
И крови литься не пришлось".
"Да, мы, мил человек, и сами,
Едва порты не обмочили;
Уже уверены мы были,
Злодеи разберутся с нами:
Товар, что мы везём, возьмут,
А нас всех в рабство продадут,


XXV.
Или того, пожалуй, хуже -
Злодеи жизни нас лишат:
Грустила бы жена о муже,
Не знав, где косточки лежат."
Ёрш, встряв в почтенный разговор,
Не замечал немой укор,
Которым одарил Тишила,
Которого, как видно, злила,
Ерша пустая болтовня.
Степенно бороду погладив;
Слегка терпение утратив;
Возницу мысленно браня,
Эмоции он всё ж сдержал.
Наезднику так отвечал:


XXVI.
"Чего ж таить, коль испугались?!
Но Боги не забыли нас.
На их защиту полагались,
В сей роковой ужасный час.
Беду рукою отвели.
От смерти нас уберегли.
Но только не могу взять в толк..."
Он на мгновение умолк.
"Кто ж это был?
Чья вражья сила,
К обозу нашему спешила?
Кто в небе так надрывно выл?"
Промолвил путник, прерывая,
Тишиле сразу отвечая:


XXVII.
"Сигнальная стрела летела.
Для тех, кто впереди скакал,
Она то выла, то свистела,
Командный передав сигнал,
О том, что нужно возвращаться.
Не время за обозом гнаться.
Насчёт того, кто это был?
Я, верно, б так предположил:
Что это были печенеги..."
"Кто? Печенеги? Неужели?!
Они порядком ослабели!
На Русь теперь свои набеги,
Они не смеют совершать;
Иначе им несдобровать!


XXVIII.
Князья, как встарь, объединяться;
Навалятся на них гуртом;
Когда враги остепенятся,
Уж, будет поздно! И потом,
Их выживут с родимых мест,
Где они нынче и окрест,
Пока что вольно обитают,
И притеснения не знают."
"Пусть так, я с вами соглашусь,
Насчёт того, что это странно,
Чтобы они опять нежданно,
Решились бы напасть на Русь.
Быть может, дело здесь в другом?
Я с сутью дела не знаком,


XXIX.
И потому судить не стану;
Но в том, что это печенеги, уверен.
Я говорю вам без обману.
Отсюда поскорей намерен,
Я восвояси удалиться;
И мне бы присоединиться,
Мне и обозу моему,
Не плохо б было по всему,
К кому-нибудь ещё, кто также,
С обозом едет по степи..."
"Ох, ладно, парень, не глупи..."
Сказал ему Тишила. "Как же,
Сама судьба свела нас здесь,
Проедем вместе эту весь.


XXX.
Где твой обоз? Зови скорее!
Доедем вместе как-нибудь.
Мы за беседою быстрее,
Преодолеем этот путь.
Да, кстати, как тебя зовут,
Иль прозвищем каким рекут?"
"Шестак." Представился наездник.
Они проехали березник.
Шестак достал большой манок,
И подал знак, как крик утиный:
Коротких пара, один длинный.
К нему немедля со всех ног,
Другой обоз поторопился,
И с первым моментально слился.


XXXI.
Одолевая вместе путь,
Они втроём разговорились.
Ёрш, неприминув прихвастнуть,
Поведал, где они грузились;
Кому и сколько, как давно,
Везут отличное вино.
Шестак, всех тайн не раскрывая,
Их интерес подогревая,
О новых банях сообщил,
Которые они артельно,
Богатым людям ставят сдельно;
Где и кому не уточнил.
Но доложил, что бани эти,
Отменней прочих на всём свете.


XXXII.
Ведь в "чёрной" бане дым копИтся,
Собою прогревает он.
Покуда печь ещё топИтся,
Весь воздух дымом напоён.
Затем, чтоб мыться можно в бане,
В ней двери распахнув заране,
Дым выгоняют, с ним тепло,
Частично на мороз ушло.
А в бане после той протопки,
И сажной копоти полно,
И смрадно очень, и темно;
Что толку в долгой подготовке?
Когда, уж, знаешь результат;
Когда заранее не рад.


XXXIII.
А в бане "белой" всё иначе:
Жар нагнетается сполна;
Приятно греет он и паче,
Вдруг жара чистого волна,
Тебя обдаст, ты пропотеешь,
Как-будто враз помолодеешь;
От жара, уж, сидеть невмочь.
Весь дым печной уходит прочь,
И оттого дышать свободно;
И сажей выпачкаться весь,
Уж, не боишься больше здесь;
Сиди, и мойся беззаботно,
Ведь здесь просторно и светло,
Водицы вдоволь и тепло.


XXXIV.
Поведав, как прекрасна баня,
Что всей артелью мастерят;
И, как пропарит, разрумяня;
И бодрости придаст заряд,
Шестак с волнением несмелым,
Интересуясь между делом,
Всё о купцах, о шинкарях,
Что проживают в их краях,
Расспрашивал: кто побогаче?
Чтоб их огромная казна,
Вмиг не была истощена.
Кто наиболе мил удаче?
К кому им можно подойти,
На баню чтоб заказ найти?


XXXV.
Ёрш неприминул влезть с советом,
И моментально доложил,
Клянясь, что перед целым светом,
На плаху б руку положил,
Отдав её на отсеченье,
(Молчать ведь для него - мученье),
Гордясь, о сделанной услуге,
О том, что в их родной округе,
А, может, в южной во Руси,
С времён их дедов и отцов,
Богаче остальных купцов,
Кого при встрече не спроси,
Все назовут лишь одного,
Вестимо: "Знаешь ли кого?"


XXXVI.
Купца известного - Всеслава,
Скоробогатым что зовут.
О нём давно по миру слава,
А с нею под руку бредут,
Различны были-небылицы,
Которые, как две сестрицы,
Что болтовню свою навяжут,
И всё, как есть, о нём расскажут.
Купец Всеслав богаче всех.
И даже местные князья,
Казну свою соотнося,
С его, пеняя на успех,
Признаются вам хоть сейчас:
Богаче он во много раз.


XXXVII.
Шестак, услышав о Всеславе,
Уж, загорелся встречей с ним.
"Надеюсь, что он будет в здраве,
Что сделку быстро заключИм..."
Но только, как его найти?
Шестак не ведает пути.
"Эх...," - Улыбнулся Ёрш в ответ,
Свет проливая на предмет:
"Ведь мы, как раз, к Всеславу едем.
Обоз его товар везёт.
Быть может, нынче нам свезёт,
Лихих людей уже не встретим.
Вечор минуем стены града.
Там и Всеславова ограда".


XXXVIII.
Жеребчик в упряже подводы,
Слегка качая головой,
Пофыркивал. Травинок всходы,
Искал порою пред собой.
Но только раннею весною,
Когда земля, простясь с зимою,
Лишь прогревается теплом,
И в грунте вязком и сыром,
Ничто пока что не росло;
Травинки вверх не пробивались;
И зеленью не покрывались,
Степей равнины, как назло.
Они всё также скудны, бедны.
Его усилья были тщетны.


XXXIX.
Вот стены города большого,
Уж, показались вдалеке,
Столь милого и дорого,
Воздвигнутого при реке;
И купола огромных башен;
И площади озимых пашен,
Что удивляют широтой,
Лежа пред городской чертой.
Обозы тянутся ко граду...
Держа устало путь домой,
Родной любуясь стороной,
Одни предчувствуют отраду,
При встрече любящих семей;
В объятьях милых жён, детей.


XL.
Другие ждут, что город этот,
Сверх ожиданий одарит;
За новый (ныне тайный) метод,
Он их с лихвой вознаградит.
Пройдя ворота городские,
Склады, лачуги, мастерские,
В жизнь городскую окунулись.
Обозы тянутся вдоль улиц,
И к центру града устремясь,
Где по дощатым тротуарам,
Красавицы идут по парам,
Без женихов своих томясь,
Достигли дома и ограды,
Где их приезду были рады.


XLI.
Обозы на просторный двор,
Не мешкая, уже втянулись.
Уже ворота на затвор,
Что перед ними распахнулись,
Закрыли на ночь сторожа,
Рогатины в руках держа:
И с древком крепким утолщённым,
И с наконечником точёным...
Поставили ряды телег;
Свели по стойлам лошадей;
До сыта потчуя людей,
Определили на ночлег.
С утра дела вершить вернее,
Ведь утро ночи мудренее!


XLII.
Уже клонился день к закату,
Спеша послушно на покой,
Подобно своему собрату,
Который этот шар земной,
Ещё вчера, пройдя по кругу,
Свалился в тёмную яругу,
И канул безвозвратно в ней,
Как светлый луч в стране теней.
Заря, мелькнув над горизонтом,
В образовавшийся просвет,
С собою забрала весь свет;
И, уходя в величье гордом,
Исчезла где-то в высоте,
Мир оставляя в темноте.




Глава вторая.


I.
Чтоб звёздною страною править,
Восходит месяц золотой,
Спеша стопы свои направить,
В чертог, им прежде обжитой.
Уже воссев на трон хрустальный,
Он зрит простор небесный дальный:
Комет хвостатых смелый бег;
Поток текучих звёздных рек;
Созвездий яркие узоры;
Мерцанье одиноких звёзд;
Раскинувшийся звёздный мост;
Светящиеся метеоры;
И Млечного пути сиянье;
Двух лун загадочных слиянье.


II.
Когда уже светило село,
За край отеческой земли;
Когда совсем уже стемнело,
И сны реальность обрели;
Во глубине степи ночной,
Костёр виднелся небольшой.
Его огонь во тьме мелькал:
Лисиц с ежами привлекал.
Они, нисколько не боясь,
Из мрака за людьми следили;
Кругами поодаль бродили;
И в непроглядной тьме таясь,
Всё ждали, может так случится,
Удастся чем-то поживиться.


III.
Там у костра сидели двое.
Все прочие за день устав,
Дремали средь степей в покое,
Коней ретивых расседлав.
Дремали, сладким сном забывшись;
И шкурами поверх укрывшись;
Под щёку подложив баулы.
Одни лишь только караулы,
Укутываясь в войлок тонкий,
Спать, как обычно, не могли:
Сон всего войска стерегли;
Клинок оттачивая звонкий,
Чтоб чем-нибудь себя занять,
Сонливость чтобы разогнать.


IV.
Из тех двоих один был молод.
Другой его постарше был,
И небольшой весенний холод,
Не смог бы остудить в них пыл,
Тот, что воинственно и страстно,
В них прорывался ежечасно,
Когда общались меж собой,
Они в кромешной тьме ночной.
"Скажи...," -здесь вопрошал Куела,
"...Ты мне, о, наш великий хан,
Пошто мой боевой чекан,
Отвлёк от воинского дела?!
Зачем бойцов остановил,
И их коней поворотил?


V.
Обоз, который был пред нами;
Могли легко мы захватить;
Позвякивая стременами,
Тех русичей поработить.
Уж, мы могли бы расстараться...
Но дал сигнал ты возвращаться..."
Куела весь в недоуменьи,
С обидой, в тяжком возмущеньи,
Скрывая клокотавший гнев,
Смотрел на молодого хана,
Надеясь, что тот без обмана,
Поближе к пламени подсев,
Всё растолкует, не тая;
Во лжи себя не тяготя.


VI.
Талмат - так называли хана,
Был молод и красив лицом,
В котором не найти изъяна;
Чертами очень схож с отцом.
Ус чёрный с чёрной бородою,
По цвету схожи с тьмой ночною,
И делают его взрослей,
И даже чуточку мудрей;
А из-под шапки длинный волос,
Виясь волной, лежит до плеч;
Когда ж степенно держит речь,
То твёрдый и спокойный голос,
В других уверенность вселяет,
Сил придаёт, приободряет.


VII.
"Куела - храбрый воевода,
Ты преданно отцу служил.
В сраженьях каждого похода,
Врагов нещадно ты крушил.
Не знали, что наступит время,
И тяжкой ношей ляжет бремя,
На печенегов: и мы все,
Подобно загнанной лисе,
Скрываться ото всех устанем;
И в горестную эту пОру,
Как и она забьёмся в нОру.
Бессильны перед Русью станем.
Утратим, как народ, величье,
И гордое своё обличье.


VIII.
Мне нУжны деньги, чтобы снова,
Народ из праха возродить;
Чтоб вновь довольно было слова,
Чтоб страх и ужас наводить,
На русичей, что ныне стали,
Смелы, и дерзко нас попрали.
Падёт пусть русичей держава!
Вернётся к печенегам слава!
Богатств мы прежде не считали.
И золота, и серебра,
И много прочего добра,
Мы столь беспечно растеряли...
Пора всё это возвращать,
Чтоб боль в душе своей унять!


IX.
Из русских княжеств семь обозов,
Гружённых серебром и златом,
Что забирали мы у росов,
В их крае мирном и богатом,
Увёл, охрану перебив,
Всех печенегов невзлюбив,
Надменный богатырь один,
С которым промышлял и сын.
Добра набрали наперёд,
Они вдвоём за восемь лет.
Один был прадед, другой - дед,
Тому, кто и сейчас живёт,
Хранит богатства, враг проклятый -
Купец Всеслав Скоробогатый.


X.
Послушай, грозный мой Куела:
Довольно нам врага кормить;
Отвага в нас не ослабела,
Пора богатства возвратить.
На город дружно нападём;
Семью Всеслава перебьём;
Сокровища свои добудем,
И о нужде на век забудем.
Вот оттого, чтоб раньше сроку,
Окрестный люд не всполошить,
Не надо было нам спешить,
На голову искать мороку.
Пускай живут себе, не знают,
И даже не подозревают,


XI.
Что печенеги им готовят;
Какие козни затевают;
Какой порядок им устроят;
Какие беды назревают.
А нападенье на обоз,
Нам горечью б отозвалось".
Куела всем словам внимает,
И молча головой кивает.
Он, чашей зачерпнув из чана,
Отвар душистый травяной,
Из своей чаши костяной,
Пьёт, продолжая слушать хана,
Который тише говорит:
Куеле по-утру велит,


XII.
Переодев своих людей,
Их, как лазутчиков отправить,
Вдоль улиц, шумных площадей,
Их обязательно направить,
Чтоб осмотрелись, расспросили;
Чтоб обстановку оценили;
Чтоб оглядевшись слева, справа,
Они б сыскали дом Всеслава;
А, если очень повезёт,
К нему в усадьбу пробрались;
В работники бы нанялись,
Вдруг он и вправду их возьмёт.
Тогда б узнали, где купец,
Хранит с сокровищем ларец.


XIII.
Не только печенежский хан,
Мечтая о сребре и злате,
Коварной страстью обуян,
И грезит мыслью о расплате;
Не прячет наглого злорадства,
Желая отобрать богатства,
У знатного купца Всеслава,
О коем разлетелась слава,
От понтэвксинских берегов,
На юг Руси, а, уж, отсель,
До самых киевских земель,
Плодя и другов, и врагов,
Завистников, и лиходеев,
И прочих алчных злодеев.


XIV.
В своих хоромах князь поместный,
В печальны думы погружён;
Склонился головой любезный,
Известьем скверным поражён:
О том, что брат его родной,
Что правит дальней стороной,
Уж, в тайне войско собирает;
Напасть на брата он желает,
Чтоб вотчину его забрать;
Его - Бориса - устранить;
Два княжества соединить;
Единолично управлять,
И дикой пресыщаясь страстью,
Безмерно упиваться властью.


XV.
Чтоб дать отпор большой дружине,
Борису надобно собрать,
В противовес лихой вражине,
Что братом прежде мог назвать,
Отряды численностью равной,
Да, с амуницией исправной,
С вооружением отменным,
С запасом пищи непременным...
А, если б очень повезло,
И войско б вдвое больше было,
Тогда бы эдакая сила,
Пожалуй, запросто б смогло,
Разбив дружину супостата,
Отнять себе все земли брата.


XVI.
Но, где же столько денег взять?
Борис в раздумьях и в кручине.
"Не плохо было бы отнять",-
На ум приходит мысль мужчине.
Но только где и у кого?
Свершить грабёж иль воровство?
И вот уже перед закатом,
Он вспомнил о Скоробогатом,
Всеславе - сыне Гостомысла.
Ведь слух идёт о нём повсюду.
Все подвергают пересуду,
Его богатства, и возникла,
Тогда зловещая идея...
Он, от идеи холодея,


XVII.
Губу невольно прикусил,
Глаза прищуривая злобно;
И еле слышно пробасил,
Болотной нежити подобно:
"Узнаем, где Всеславов клад,
В усадьбе стражники хранят;
Переодевшись в печенегов,
Свершавших множество набегов,
К нему ворвёмся мы толпою;
Давить конями их начнём;
Мечами лихо посечём;
Застав врасплох, мы их гурьбою,
Сокровища возьмём, и прочь,
Умчимся в сумрачную ночь."


XVIII.
Коварства боле не страшась;
В задуманном вполне уверен;
Зовёт к себе поместный князь,
Слугу, что был не раз проверен;
И, опасаясь чрезвычайно,
Ему всё сообщает тайно;
И смертью страшною грозит;
И выполнить точь-в-точь велит,
То, что замыслил нынче он.
Слуга клянётся всем на свете,
Что план тот сохранит в секрете;
Бежит, уже забыв про сон,
Спешит вершить свои деянья -
Исполнить князя приказанья.


XIX.
И вот восток зарёю ранней,
Блеснул. Багряно-золотой,
Над степью голой и бескрайней,
Мелькнул он узкой полосой.
И всё вокруг преобразилось;
В лучах Ярилы оживилось,
Когда огромное светило,
Край пробуждённый озарило.
Лучи, скользя поверх дерев,
Их обнажённых тонких веток:
И лип, и вязов, и ранеток,
Уж, землю талую пригрев,
Коснулись стен большого града,
И прилегавшего посада.


XX.
Когда бы парень иль девица,
Вдруг обратившись наяву,
Решились вознестись, как птица,
В простор небесный, в синеву,
И так над городом кружили,
То, верно бы, предположили,
Хоть даже не были знакомы,
Что огромадные хоромы,
А с ними огромадный двор,
С постройками складов, амбаров,
Хранящих множество товаров,
Что опоясывал забор,
Принадлежат купцу Всеславу,
Отстроившему их на славу.


XXI.
Хоромы ввысь в три этажа,
Но всё же выше, чем у прочих.
Всеслав, строительство верша,
Разумно наставлял рабочих,
Чтобы они при монтаже,
На каждом новом этаже,
На три венца вверх поднимали,
И "в лапу" брёвнышки скрепляли.
Вот оттого так получилось,
Что дом отстроенный красиво,
Здесь возвышался горделиво...
Другим подобное не снилось.
Они, завидуя тишком,
О нём судили шепотком.


XXII.
Внизу хоромины - подклети.
Подклети от добра ломЯтся.
Они почти что на две трети,
Заполнены, и в них хранятся,
Не только соль и специй груды;
Не только хомуты, посуды;
Не только ткани дорогие;
Товары разные другие,
Но и сокровища Всеслава,
Там тоже где-то сложенЫ,
В ларях, что нагромождены,
Все друг на друга. Вот забава,
Пыль с золотишка протирать;
Рубины, взяв, перебирать!


XXIII.
Поверх подклетей помещенья,
Где сам Всеслав с семьёй живёт;
Богам свершает подношенья;
Где сладко спит, и ест, и пьёт.
Есть горницы, и есть светлицы,
В которых девы-мастерицы,
Не только вышивают, вяжут,
Но также деткам сказки скажут;
Есть трапезные для приёмов,
И трапезные для семьи.
Всеслав с женою и с детьми,
Не видя значимых препонов,
Всегда покушать любит сладко,
Всех явств отведав для порядка.


XXIV.
Для всех детей опочивальни.
Их у Всеслава два по шесть.
В опочивальнях умывальни,
Кровати, лавки, чтоб присесть.
Для взрослых одрины открыты.
Полы коврами в них покрыты.
В них не простецкие полати:
Стоят дубовые кровати.
Всеслав с супругою своею,
Что Ярославною зовут,
Сон ребятишек берегут,
Когда ж и их глаза совеют,
Идут к семейному одру,
Чтоб вновь проснуться по-утру,



XXV.
В объятьях нежных друг у друга,
И Ярославна в сотый раз,
Целуя милого супруга,
Отсрочит пробужденья час.
Не пряча прелести свои,
Опять утехами любви,
Всеславу голову вскружит,
Очаровав, обворожит.
На их хоромах, возвышаясь,
Стоят надменно терема,
Оригинальные весьма:
Они, то башнями вздымаясь,
То крышу "бочкой" изовьют,
А то обводы создают,


XXVI.
Всё выше, выше устремляясь;
Давая каждому понять,
Что должен каждый, изумляясь,
С почтением в сей дом вступать.
Своей резьбою деревянной,
Столь необычной, филигранной,
Что украшает весь фасад,
Спускаясь вниз за рядом ряд,
Хоромы дивны несказанно.
От них не можно глаз отвесть;
Узоров здесь не перечесть;
Тем восхищают постоянно.
Зеваки на прекрасный дом,
Взирают, встав с раскрытым ртом.


XXVII.
С приходом солнечного дня,
Всеслав, чем Бог послал, откушав;
В делах усердие ценя,
Доклад приказчика послушав,
О том, что с вечера вчера,
Добрался до его двора,
Обоз с заморским тем вином.
С обозом прибыли гужом,
Какие-то мастеровые.
Рассказом всех они забавят,
Что чудо-бани людям ставят.
На вид ребята деловые.
Желают, дескать, подрядиться.
Вдруг банька и ему сгодится.


XXVIII.
Всеслав, послушав сообщенье,
Похмыкав, брови приподняв,
И, не скрывая удивленье,
У слуг кафтан парчовый взяв,
Надел его, затем обулся.
Усов и бороды коснулся,
Их расправляя после сна.
В них седина уже видна.
Кушак атласный подпоясал;
И, водрузив соболью шапку,
Второй кафтан схватив в охапку,
Хотел надеть, в рукав промазал...
Слуга немедленно помог,
Чтобы купец в тепле не взмок.


XXIX.
С высокой лестницы спускаясь,
Выходит на широкий двор;
Всеслав с работными встречаясь,
Повсюду обращает взор.
Всё по-хозяйски осмотрев;
Доделать что-то повелев;
Уже идёт с лицом серьёзным,
К тем самым прибывшим обозным;
И вопрошает к ним подробно:
Товар ли цел? Как добрались?
Лихие ль люди не гнались?
Те отвечают расторопно,
Заискивая перед ним -
Работодателем своим.


XXX.
Ответом удовлетворившись,
Всеслав немедленно зовёт,
С оплатою не поскупившись,
К себе приказчика, и тот,
Оплату выдаёт сполна,
Выкрикивая имена,
Тем, кто товар вчера доставил,
Кто от убытков их избавил.
Затем мастеровых находят,
Которые смиренно ждут,
И со двора прочь не идут.
К Всеславу Шестака подводят.
Он, тут же шапку сняв долой,
Встал с непокрытой головой.


XXXI.
Отвесив до земли поклон,
Шестак волнуется немного;
И, кажется, робеет он;
И, кажется, в глазах тревога.
Пред ним Всеслав Скоробогатый -
Купец дородный, бородатый;
В наряде ярком дорогом;
Стучит он оземь каблуком.
А вдруг откажет он артели?
Не смогут вдруг договориться?
А за бесценок им трудиться,
Нет вовсе смысла, в самом деле!
"Ну, здравствуй," - произнёс Всеслав,
Орехов пригоршню достав.


XXXII.
"Будь здрав, купец Скоробогатый!"
Вновь низко кланялся Шестак,
И, вытирая лоб покатый,
Добавил: дескать, не мастак,
Речей поток произносить,
За что просил его простить.
Переходя же к сути дела,
Уже уверенно и смело,
Шестак про баню рассказал,
Достоинства её отметив,
И интерес не дюжий встретив,
Как лёгок пар в ней описал.
В ладонях шапку применая,
Затих, ответа ожидая.


XXXIII.
Всеслав, ломая скорлупу,
Орехи грыз неторопливо;
Всё в бане нравилось ему;
Практично всё в ней и красиво.
Однако, паузу держа,
С ответом медлил, не спеша...
В торгах приобретя повадку,
Как говорится, для порядку,
Всё делал вид, что сомневался.
Сомнения имеет всяк,
Ведь, право, дело не пустяк.
Он всё, как-будто не решался,
Мастеровых тех подрядить,
И в стройку денежки вложить.


XXXIV.
Когда он всё же согласился,
То, словно сделал одолженье;
И долго о цене рядился,
Но вот услышав предложенье,
Что сделал в пятый раз Шестак,
Задумался он как-никак,
И об указанной цене,
Сказал: "Разумная вполне."
Договорившись о цене,
И дружно по-рукам ударив,
В улыбках рты свои оскалив,
По чарке выпили оне;
И в мыслях каждый был бесспорно,
Уверен что обвёл проворно,


XXXV.
Он оппонента своего;
Что мог бы боле уступить;
Хотя довольно и того:
Согласен? Так тому и быть!
Всеслав, уж, больше не кобенясь,
Стоял важнецки подбоченясь,
Подвод оглядывая строй,
Что привели на двор с собой,
Мастеровые ввечеру,
Томимые с дороги жаждой,
В обозе на телеге каждой,
Сколоченные по-добру,
Имелось по три сундука,
В пути обшарпанных слегка.


XXXVI.
"Смотрю, у вас поклажи много".
Заметил Шестаку Всеслав.
"С такой поклажею дорога,
Трудней..." И этот факт признав,
Шестак в уме своём отметил,
То, что Всеслав таки заметил,
Но догадался или нет,
Какой таился здесь секрет,
Как ни глядел в глаза, не понял,
Вновь головою покачав,
Весьма уклончиво сказав,
Пока Всеслав опять не донял,
Не выбирая, уж, момент,
Что там хранится инструмент.


XXXVII.
О том сейчас же позабыли.
О брёвнах, досках разговоры,
У них последущие были.
На торжище начАлись сборы:
Кто нужный к стройке материал,
Им честно поставлять бы стал.
И прежде, чем определиться,
Решили лично убедиться,
В отменных свойствах древесины.
За ними вскоре и Всеслав,
Гнедого жеребца взнуздав,
Проверить торг своей пушнины,
Через весь город прямиком,
Отправился в седле верхом.








Глава третья.


I.
Вперёд по улице широкой:
По вдоль хоромин, теремов;
Да, мимо башенки высокой;
Вдоль огороженных дворов,
Где в каждом, как кому охота,
Стоят дубовые ворота:
Столбы у них у всех витые,
А створы крашены резные.
Их миновав, Всеслав езжает,
По улицам, где ровно в ряд,
Дома, что поскромней стоят.
Когда знакомых он встречает,
То им кивает головой;
Те шапки перед ним долой.


II.
Надменно конь его ступает.
Он, чуя важность седока,
Путь никому не уступает,
На всех взирая свысока.
Купец наш к торгу подъезжая,
Прохожих взглядом провожая,
Уж, слышит торга шум привычный:
И гомон голосов обычный;
И выкрик шустрых зазывал;
Гусей крикливых гоготанье;
Собак охотных завыванье;
И звон металла о металл;
Удары липовых баклуш;
И скрип телег, и волокуш.


III.
На торжище всего в избытке.
Товара разного полно.
Вот кто-то прямо из кибитки,
Торгует зрелое зерно;
Вот кто-то ткани предлагает;
А кто-то сапоги точает;
Вот деревянная посуда:
Побольше и поменьше блюда;
Ножи, ухваты и серпы;
Из глины крынки и кувшины;
И землемерные аршины;
И молотильные цепы;
И лапти на любой размер;
Отвес для стройки, угломер.


IV.
И здесь, средь торжища честного,
Скоробогатый повстречал,
Купца знакомого. В два слова,
Он, с ним обмолвясь, осерчал,
Что плохо движется торговля.
Однако же не прекословля,
Коня направил дальше он,
Туда, где продавался лён.
Пред бочками льняного масла,
Всеслав коня остановил,
И, спешившись, вперёд ступил.
Чуть поодаль, выбирая прясла,
Стоял в раздумьях Милорад -
Купец, шутник, Всеславу сват.


V.
Он вместе с дочерью своей,
Для веретёнца выбирали,
Кольцо без вычурных затей;
По весу думали-гадали,
Какое лучше подойдёт,
Для дочери, когда прядёт.
Был Милорад известен свету.
Дурного слова иль навету,
О нём никто не мог сказать;
Иль укорить в делах торговых.
Купцом умнейшим средь толковых,
Он слыл давно! Что ж тут скрывать?!
Своё он сделал состоянье,
За двадцать лет: всем в назиданье.


VI.
Однако, славный Милорад,
Хоть он имел своё везенье,
Но всё же не был столь богат,
(Копя пристрастно сбереженья),
Как был удачливый Всеслав,
Почёт свой средь купцов снискав.
Вот, кабы не было Всеслава,
Тогда бы богатея слава,
Досталась именно ему;
Тогда его бы капитал,
Первейшим средь торговцев стал,
И было б видно по всему,
Что Милорад делец отменный,
Наиглавнейший и степенный.


VII.
Всё Милорада состоянье,
Держалось только на пушнине.
Он в ней найдя своё призванье,
Мехами торговал по-ныне.
Но конкуренция Всеслава,
Ему изрядно докучала.
Вот оттого-то он мечтал,
Объединить их капитал,
Через супружество детей,
Чтобы затем всем управлять.
Всеслав же мог осуществлять,
Дела, имевшихся затей,
И продавать везде, как прежде,
Благой потворствуя надежде,


VIII.
Соль, камедь, вина и приправы,
Стоялый мёд и лошадей,
В издельях бронзовые сплавы,
И груды кованных гвоздей.
Всеслав всё это понимал,
И в этом свату уступал,
Тем более, что всё к зятьям -
К его родимым сыновьям,
Всё перешло б так иль иначе,
А, значит, не о чем тужить;
Лишь деткам вольно было б жить,
Хвалу лишь вознося Удаче;
Да, продолжать отцовский род,
Оберегаясь от невзгод.


IX.
Казна купчины Милорада,
Хоть и была весьма большой,
Но всё ж казалась маловата,
Сравнясь с Всеславовой казной.
Она, лишь стоит рассмотреть,
Едва ли составляла треть,
От тех богатств, что у Всеслава,
Хранились тайно. То-то, право,
Покоя людям не давали;
Тревожа их покой и сон;
Догадок строя миллион;
И ум их слабый волновали:
Где может он его беречь?
От любопытных глаз стеречь?!


X.
Всеслав, окликнув Милорада,
Походкой важной подошёл.
Дочь его юная так рада,
Что свёкр будущий пришёл.
Но всё ж эмоции скрывая,
Она стоит едва живая.
Снежана очи опустила,
И взгляд девичий потупила.
Сваты, раскрыв свои объятья,
В улыбках тут же расплылись,
И троекратно обнялись,
Взаимно полные приятья.
Сказав учтивых фраз набор,
Взялись за дельный разговор.


XI.
"Оставив суетные бредни,
Обдумал, время не томя,
О том, чем ты - Всеслав намедни,
Так огорошил вдруг меня,
Сказав, что жизнь вот-вот промчится;
Что было б славно породниться,
Устроив жизнь своих детей,
Дождаться внуков поскорей.
Мне в том с тобою спорить трудно.
Мы счастья дочерям своим,
Конечно же с женой хотим,
И с ней мечтали мы подспудно,
Как нам в зятья сыскать верней,
Хороших холостых парней,


XII.
Из уважаемых семей.
Тут ты, как сон счастливый в руку,
Готов просватать сыновей;
И всю спокойную округу,
Широкой свадьбой удивить;
Пред всеми двери отворить..."
Тебя, о, мой почтенный сват!
Мой добрый друг! Мой Милорад!
Я удивлю намного больше:
О двух помолвках вёл я речь,
Но пятый сын решил изречь,
То, что скрывал, как можно дольше;
На сердце у себя таил,
О той, что страстно полюбил.


XIII.
Мы говорили о Снежане,
И о её сестре родной,
Той, что постарше - о Светлане.
Ну, а теперь я пред тобой,
О самой младшей речь веду:
Надеюсь милости найду.
Влюбился пятый сын в Цветану!"
"Я им препятствовать не стану.
А, что же старшие сыны?
Неужто младшим путь уступят?
Когда же и они преступят,
Исполнены своей вины,
В чертог священный Леля, Лады?"
"Нам лучше б не было награды,"


XIV.
Всеслав в волненьи отвечал:
"Но первый сын мой - Боголюб,
О брачном ложе не мечтал.
Богам он оказался люб.
Ушёл недавно он в обитель.
Он - Богу Велесу служитель,
Отныне стал, и перед ним,
Алкает, жаждою томим,
Об истине, природных тайнах,
И о законах бытия.
Простилась с ним моя семья.
Среди волхвов ведь нет случайных.
Всяк, кто помечен, к ним придёт,
И мир, и веды обретёт.


XV.
А Велимудр - второй сынок,
Лишь на кануне траур снял.
В тоске душевной изнемог:
Жену он с сыном потерял.
Она при родах умерла.
Жена любима им была.
С женитьбой новой даже с пьяну,
Его я торопить не стану.
Когда утихнет в сердце боль,
Когда он сам на то решится,
Сам возжелает вновь женится,
Тогда конечно же, изволь.
Ну, а пока, как тот сверчок,
Я место знаю, и молчок..."


XVI.
"Так что ж, Всеслав, тянуть не будем,
Со свадьбами своих детей.
Все вместе встретимся, обсудим,
Да, обручим их поскорей!"
"С тобой согласен, Милорад,
И поддержать тебя я рад:
До осени не будем ждать;
Три свадьбы надобно справлять.
Давай три пары мы обженим,
А, уж, на следующий год,
Глядишь, так-сяк, черёд дойдёт,
Тогда с присущим уваженьем,
И Велимудра под венец,
Сподобят Боги наконец."


XVII.
"Обычай предков нам вещает,
Что сговор нужно затевать".
"Обычай этот каждый знает,
Не будем правил нарушать".
"Вы долго сговора не ждите,
С женою завтра приходите.
Нам с этим мешкать ни к чему;
Не будем медлить по сему.
Мы потолкуем, и, обсудим,
Как свадьбу будем проводить;
И, как расходы поделить;
И о приданном не забудем.
За сговором же неизменно,
И свадьба грянет непременно".


XVIII.
Так верный слову своему,
Всеслав с женой к сватам явился,
И благочинно, по-уму,
Богам при входе поклонился;
И, поприветствовав друг друга,
В черте условленного круга,
Чтоб голодом не искушать,
Отправилися явств вкушать.
Уже за трапезным столом,
Отведав вин и разносолов,
Без жалоб скучных, без укоров,
Заговорили о былом,
А после, как бы невзначай,
Испивши из душицы чай,


XIX.
К насущной свадьбе перешли.
О сроках свадьбы всё судили,
Но всё же компромисс нашли,
Хоть долго спорили, рядили,
Какой же месяц выбрать им?!
Желаньям уступив своим,
Решили червень подойдёт.
Природа в травень оживёт,
И в самое начало лета,
Природа пышной красотой,
Уж, расцветёт, и мир чесной,
Весь в бликах солнечного света,
Зардев ярилиным огнём,
Одарит их погожим днём.


XX.
Гостей родители невест,
На редкость щедро угощали;
И в этот сговорный приезд,
Быть недовольными едва ли,
Всеслав с супругою могли,
Согласно оттого рекли,
О кладках и невест приданом;
Народе к пиру дружно званом;
И о подарках от родни;
О важных свадебных чинах;
О прочих свадебных делах,
Что будет много беготни...
Взяв все расходы попалам,
Два свата бились по-рукам.


XXI.
Довольный сговором свершённым,
Хозяин с доброю душой,
Воскликнув с сердцем облегчённым,
Коли Всеслав им не чужой,
Ему с супругой Ярославной:
Лицом пригожей, статной, славной;
Готов он тут же показать,
Чтобы в сомненьях не терзать,
Приданное трёх дочерей,
(Что всей семьёю наживали,
И год за годом собирали),
Не медля, нынче же, скорей!
И вот ведёт их в малый кров,
В дому, за потайной покров.


XXII.
Ларцы резные раскрывая,
Купец перед другим купцом,
Гордясь, и взоры восхищая,
Желает выглядеть отцом,
Который дочерям своим,
Не различая, всем троим,
Даёт в приданное ни мало,
Чего, уж, ране не бывало:
С червонным златом по ларцу;
По два с отменным серебром,
Да сундуки с другим добром,
Что юным девицам к лицу,
В которых бисер и пушнина,
И украшенья из рубина;


XXIII.
В которых бархат и парча;
Тафта, чудесный аксамит,
Алтабас и каракульча,
Шёлк, что любого изумит.
Коль гости с добрыми вестями,
Расхваставшись перед гостями,
Добросердечный Милорад,
Стал перед ними тороват:
Чтоб сваты пуще изумились,
Переложив пуховики,
Раскрыл с богатством сундуки,
Что здесь же в комнате хранились.
Дивитесь, окажу вам честь,
Ведь нынче важный повод есть!


XXIV.
"Что ж, состояние большое.
Казна твоя добром полна.
Да, не покроется паршою,
Оно. Не станет жизнь скудна".
Промолвил тут Скоробогатый,
И голос тихий, хрипловатый,
Его уверенно звучал,
Покуда Милорад молчал.
"Ну, если так, мой добрый сват...,
Ты удивил всех нас. Так что же,
Выходит, что скрывать негоже,
Мне от тебя, как я богат.
Сейчас же мы поедем к нам.
За жест твой тем же я воздам!"


XXV.
Добравшись до хором Всеслава,
Своих супружниц не забыв,
Поднявшись вверх, прошли направо,
Один лишь факел засветив.
Всеслав, его держа рукою,
Всех увлекает за собою.
Он долго медленно идёт,
Супругу и сватов ведёт.
Неспешно вышли через сени.
Они спускаются в подклеть,
Чтоб там богатства осмотреть.
Тихонечко скрипят ступени.
Они внизу. Пред ними дверь.
Всеслав пытается теперь,


XXVI.
Свой факел свату передав,
Замок амбарный отомкнуть,
С лицом таинственным представ...
Все дальше продолжают путь.
А сватья вопрошает к сватье,
Чуть-чуть приподнимая платье:
"А долго ли ещё идти?"
Вновь видно двери впереди...
Ей Ярославна отвечает:
"Я здесь, признаюсь, и сама,
Досель ни разу не была."
Опять движенье продолжает...
Всеслав вновь двери отперев,
Пот вытирает, покраснев,


XXVII.
От жара факела. Спокойно,
Дверь отворяет, та скрипит,
Всеслав степенно и достойно,
(А факел струйкою чадит),
Ногой порог переступает.
Он всё здесь и в потёмках знает.
Зажёг большие факела,
И стала комната светла.
Он спутников своих зовёт.
Заходят сваты и супруга,
Держась за руки друг за друга.
Недаром наш Всеслав слывёт,
Средь русичей богатым самым,
На все пиры с почётом званым.


XXVIII.
Сокровищ много у него;
И даже в комнате огромной,
Где больше нету ничего,
Таящейся во тьме укромной,
Где только стопы сундуков;
Да, стопы связанных мешков,
Тянущихся по вдоль рядами;
Да, лишь сравнимые с горами,
Там груды злата насыпного,
Средь них из золота щиты,
Шлема, доспехи и цветы,
Кусты, деревья, и другого,
Кругом во множестве лежит,
И тусклым отсветом блестит.


XXIX.
Из золота здесь есть павлины;
И птицы в клетках золотых;
Есть львы, грифоны и дельфины;
Фрагменты врат, оград литых;
Есть головы двух лошадей,
И головы других зверей.
Всеслав часть крышек поднимая,
На сундуках и, представляя,
Гостям, то, что хранится в них,
Всё разрешает брать и трогать;
Вглубь руку запускать по локоть;
И Милорад с женой затих,
Вокруг всё алчно озирают;
Себя на злате представляют.


XXX.
Всеслав ведёт их беззаботно,
В проходах узких меж рядов;
Всё комментирует охотно,
Что нужно, пояснить готов:
"Вот здесь рубины покрупнее,
А здесь помельче, а левее,
Янтарницы огнём горят;
Здесь адаманты глаз слепят;
А там хранятся изумруды;
Там дальше сложены сапфиры;
В дали из серебра секиры;
У стенки малахита груды;
Здесь бисер, аспид и агат,
А также оникс и гагат.


XXXI.
А в прочих сундуках старинных,
Которые в пыли стоят,
В тех, что повыше и в тех длинных,
Которые давно таят,
Различных много украшений.
Они восторгов, восхищений,
Во мне ни мало вызывают,
К себе тем самым привлекают;
В них стилей и эпох смешенье".
Манисты, серьги и браслеты;
И золотые амулеты;
(Гостей всё вводит в искушенье),
Весьма изящные очелья,
И лунницы, и ожерелья.


XXXII.
Из благородного металла:
Из золота и серебра,
Монет заморских тут не мало.
Уж, нет тех царств. Прошла пора...
Со многих золотых монет,
В которых-то и толку нет,
Глядят правители серьёзно,
Надменно, очень гордо, грозно;
Блистают гривны золотые;
Серебряных же столько есть,
Что за год все не перечесть.
Все не чеканные, литые.
Имеются ещё полтины,
Рублёные до середины.


XXXIII.
Сам Милорад с своей супругой,
Забывшись, глядючи на всё,
Готов завыть уже белугой,
От зависти, ведь всё своё,
Богатство слишком он ценил;
Теперь же раж крутой сменил:
"Да-а, сколько ж у тебя добра?"
"Не знаю!" "Так узнать пора!
В порядок нужно всё привесть..."
Всеслав плечами лишь пожал.
"Я никогда их не считал!
Став сватом, окажи мне честь:
Организуем вместе счёт...
Всё к деткам нашим перейдёт".


XXXIV.
Входная дверь ещё открыта.
За дверью только темнота.
Кольцо вращая из нефрита,
Всеслав притих вдруг неспроста.
Он, дав понять сватам, супруге,
Невольно замер весь в испуге;
К губам он палец приложил;
Кинжал короткий обнажил;
И сделал несколько шагов,
К двери. Ступенька скрежетнула.
Купец, уж, ко всему готов.
Он поглядел через порог,
Пытаясь разглядеть, что мог,


XXXV.
Но тихо всё. Нет никого.
Лишь тьма кромешная зияет.
Всеслав вздыхает глубоко,
И что предположить, не знает.
Сомненьем сердце всё терзалось:
Возможно, просто показалось?!
На том себя и успокоил;
На новый лад себя настроил.
Сваты затем засобирались.
Все вчетвером пошли во двор.
Их проводив до самых створ,
Воротных, с ними распрощались.
Сваты, когда наговорились,
Под впечатленьем удалились.


XXXVI.
Темнело. Стражи дворовые,
Закрыв ворота на засов,
Вокруг обходят кладовые,
Взирая поверх и снизов.
День ясный понемногу тает;
И солнце с неба исчезает;
И кромкой яркою вдали,
Ушло уже за край земли.
Звук города затих совсем:
Не слышны голоса людские;
Закрылись на ночь мастерские;
И торг стал недвижим и нем.
Всё постепенно засыпало;
И отдыха, и снов алкало.


XXXVII.
Ночь опустилась тёмной шалью,
Скрывая улицы, дома.
За облаком, как за вуалью,
Блеснула серебром луна.
Примерив звёздную корону,
Опять одна по небосклону,
Она, печальная, идёт:
Звёзд хоровод с собой ведёт.
Широким ликом всем сияя;
Взгрустнувши, улыбаясь нам:
Купцам, работным, господам;
Пред каждым место освещая;
И не делясь своей печалью,
Луна бредёт небесной далью...


XXXVIII.
Всеслав, отужинав с супругой,
С свояченицей и с детьми,
Идёт с любезною подругой,
Чтоб сон желанный обрести,
Минуя избную купальню
В семейную опочивальню;
И Ярославна по дороге,
Пытаясь отогнать тревоги,
Что мужа мучали опять,
О тех тревогах вопрошает;
О том, чего она не знает,
Всеслава просит рассказать.
Мол, поделись же, сокол мой.
Свой ум и сердце успокой.


XXXIX.
Когда они уже лежали,
На одре, убранном для сна,
Излил супруге все печали,
Всеслав, и мысль была его ясна.
Он Ярославне, нескрывая,
Покров таинственный срывая,
С событий, миновавших дней,
Поведал всё и без затей:
"Мой прадед был боярин знатный.
При князе киевском служил.
Он так себе и дальше жил,
В боях гонясь за славой ратной,
Но, как-то раз, Великий князь,
На печенегов осердясь,


XL.
Призвал его в свои покои,
Явиться в кованой броне,
А с ним и доблестные вои,
Примчались в Киев на коне.
Им князь сказал тогда открыто,
Что много русичей убито,
И в городах и в деревнях,
Недавно, вот на этих днях...
То сотворили печенеги.
Их хан был жаден и кичлив.
Дань, как обычно, получив,
Продолжил он свои набеги.
Он Русь грозился покарать,
И с нас вторую дань собрать.


XLI.
И дань собрал вторую он.
В свой стан обоз большой отправил.
Чтоб миновать наш регион,
К обозу воинов приставил.
Князь, не скрывая возмущенье,
Прадеду выдал порученье:
Обоз немедленно отбить;
Кто взят в полон, освободить.
Но прадед княжеский наказ,
Увы, исполнить не сумел.
На них злой ворог налетел,
В засаде ждавший их, как раз,
Всё войско русское разбив...
Лишь прадед мой остался жив.


XLII.
Великий князь огнём пылал.
На прадеда свой гнев излил:
Боярский титул отобрал,
И из дружины исключил;
Сказав ему, что, мол, отныне,
Достоин жить он лишь в пустыне,
А в стольный Киев ни ногой,
Что, дескать, он теперь изгой.
Был тяжек княжеский укор,
Чего, уж, тут душой кривить.
Желая честь восстановить,
И смыть немыслимый позор,
Задумал прадед мой отмщенье -
Для печенегов разоренье.


XLIII.
Что мог он сделать в одиночку?
В атаку против них пойти?
Жену, сынка, малую дочку,
Оставить, чтобы смерть найти?
Но, поразмыслив так и эдак,
Решил мой неуёмный предок,
С врагом иначе поступить;
Хитрее, дальновидней быть.
Подростка сына взяв с собою;
Одев его, как голытьбу,
Он дал напутствия ему,
Чуть что, чтоб не играл с судьбою,
А поскорее убегал,
И прятался за холм иль вал.


XLIV.
Все печенежские обозы,
Всегда по одному пути,
Осуществляли перевозы,
Награбленного на Руси.
А на ночь у колодцев старых,
Чреда из возчиков бывалых,
Остановившись отдыхала,
И пищу медленно вкушала.
И у колодцев, тут-как-тут,
Подросток, мальчуган-возничий,
Поил коня. В обход приличий,
Прогнав его, крича, крадут,
Дознавшись быстро печенеги,
То, что везёт малец в телеге.


XLV.
В телеге той стоят бочонки.
Хмельной стоялый русский мёд,
Забрав до капли у мальчонки,
У печенегов каждый пьёт.
Возницы, воины, напившись,
Лежат вповалку, с ног свалившись;
Клонится сонно голова.
В тот мёд в избытке сон-трава,
Была добавлена пред этим...
Дождавшись, все пока уснут,
Возмездия кровавый суд,
Вершил мой прадед. Мол, ответим,
За воинов, кто пал в тот бой,
Мы печенежской головой.


XLVI.
Убив всех сонных печенегов,
Обозы прадед уводил.
Своих стоянок и ночлегов,
Места, как водится, таил.
На них он в землю зарывал,
Добытый с кровью капитал.
И знаком тайным помечая,
Воспользоваться им не чая,
Надеялся: продлиться род,
Чрез сына, а затем чрез внука;
По знакам (хитрая наука),
Но клады всё же внук найдёт,
И заживёт тогда спокойно,
Вольготно, сытно и достойно.


XLVII.
Грабёж обозов печенежских,
Он повторял не мало раз;
И душегубов этих мерзких,
Сам душегубом став сейчас,
Уничтожал без сожаленья,
Отринув разные сомненья.
А печенеги, сбившись с толку,
Искали долго, да, без толку,
Отряд дружинников лихих,
Что их богатства забирали,
Трофеев боевых лишали,
Но вскоре пыл их поутих:
Не стал обозы прадед грабить,
Пришлось им натиск свой ослабить.


XLVIII.
А мы с отцом за многи леты,
По тайным знакам отыскав,
Богатства, ими все подклеты,
Заполнили: что так скидав,
А что, сложив по сундукам.
Не тратя их по пустякам,
Придумали тогда с отцом:
Он должен стать большим купцом,
Вести торговлю бойко, смело;
Всем говорить, как он богат,
Легализуя дедов клад.
У нас пошло с торговлей дело:
И прибыль добрая пошла,
Успех с собою привела.


XLIX.
Хан печенежский был в печали,
Лишившись кладей дорогих.
Вокруг всё чаще замечали,
Как бьёт нещадно слуг своих,
Ярясь в своей бессильной злобе.
Его властительной особе,
Претила мысль сама о том,
Что кто-то выставил шутом,
Украв богатства из-под носа.
Возможно ль их теперь найти?
Из лап чужих забрать, спасти?!
На подданных он смотрит косо.
Клянётся вора отыскать,
Жестоко лично наказать.


L.
И сколько лет бы ни минуло,
Он не подумает простить;
Зло в нём всю ярость всколыхнуло;
Найдёт возможность отомстить.
А, если сам он не успеет,
То в том потомство преуспеет:
Жизнь и богатства заберёт;
Семью всю со свету сживёт.
С тех пор, супруга дорогая,
Мы опасаемся, что хан,
Исполнит свой коварный план,
И нас, внезапно настигая,
Всех уничтожит, месть верша.
Всё, что нам дорого, круша".








Глава четвёртая.


I.
Вот месяц квитень, слава Богу,
Вдаль незаметно промелькнул.
Ему на смену понемногу,
Май (травень) на престол шагнул,
И, оглядевшись он вокруг,
Послал своих прилежных слуг,
К Земле, чтоб землю украшать,
И всю её принаряжать,
В наряд знакомый одевая,
Из сочной зелени густой,
То изумрудной, то простой;
Других цветов не забывая...
А, чтоб процесс века не длился,
К Яриле с просьбой обратился.


II.
Ярила, щедрость проявляя,
Шлёт светозарные лучи,
Тепло и ласку расточая,
Дав им волшебные ключи,
Чтоб те лучи могли успеть,
Замки твердыни отпереть,
И выпустить из заточенья,
Ему и всем назагляденье,
Природы дивной красоту:
Листву и травы, и цветы,
Из неприглядной пустоты,
В которой быть невмоготу,
В которой зиму проводили,
Пока их всех не разбудили.


III.
Пархая, в синеве резвясь;
Крылами воздух разрезая;
Беспечно в высоту стремясь;
Среди небес кружась, мелькая,
Щебечут меж собою птицы.
И тройка скакунов Денницы,
Что в колесницу запряжёны,
И доброй сбруей снаряжёны,
Не ведая себе преград,
Спешит по небу голубому,
Как по простору по степному,
Стремясь с восхода на закат.
У лошадей из-под копыт,
Лучистый свет, искрясь, летит.


IV.
И день с собою увлекая,
Денница мчит чрез небосвод;
И, день всё больше продлевая,
Он гонит скакунов вперёд.
А день, и впрямь, всё дольше длится,
Чтобы народ мог насладиться,
Весенним светом и теплом.
Уж, расцветает всё кругом,
И радует привычно глаз,
Игрою красок неуёмно,
Преобразившись вдруг нескромно,
Дурманит пестротой сейчас;
Разнообразьем наполняя,
И всё в округе оживляя.


V.
Смолисты почки, набухая,
На ветках, что пока пусты,
Весну-красавицу встречая,
Готовы выпустить листы,
Чтоб те, на кронах зеленея;
Среди ветвей дерев лелея,
Прикосновенья ветерка,
Его касались бы слегка,
Ладонями листов своих;
И, шелестя бы, с ним шептались;
С соседями перекликались,
Пока бы ветер не затих.
Ну, а потом, склонясь, висели,
Покуда б вновь зашелестели.


VI.
В усадьбе славного Всеслава,
Работа целый день кипит:
Поближе к огороду - справа,
Артель вновь баню мастерит,
(Коль первая пришлась по нраву,
То отчего ж сию забаву,
Не сделать для своих работных,
Чтобы в условиях вольготных,
Омыться от трудов могли.
А в первой бане будут мыться,
Чтоб лёгким паром насладиться,
Чтоб благость в бане обрели,
Домашние - семья Всеслава:
Супруга и детей орава.


VII.
А, кто-то здесь бельё стирает;
А, кто-то чистит лошадей;
В хоромах кто-то прибирает;
А, кто-то грузит воз жердей;
Другие подметают двор;
Те чинят старенький забор;
А эти кормят кур, гусей,
Кролов, овечек и свиней;
Иные, стоя в огороде,
Пропалывают сорняки;
Точают обувь скорняки;
Кто сено ворошит в зароде;
Кто носит воду коромыслом;
А, кто в половике отвислом,


VIII.
Заштопав дырку, выбил пыль;
А, те пшено перебирают;
Здесь пилят на дрова горбыль;
Заплатки бабы пришивают;
Там девушки прядут кудель;
Там вынесли сушить постель...
Для всех найдётся здесь работа,
Коль потрудится им охота.
Но среди этой кутерьмы,
Гораздо больше мужиков,
Таскающих возы мешков.
Добавилось людей с зимы...
Всеслав средь грузчиков встаёт,
Иных в лицо не признаёт.


IX.
Но он на это не серчает.
Ему довольно и того,
Что управляющий их знает,
А сколько их числом всего,
Прекрасно он на память помнит;
А, коль убудет кто - восполнит.
Искать работных не придётся,
Замена тот час же найдётся.
Желающих к нему наняться,
Буквально очередь стоит;
Всяк из людишек тех глядит,
Как делом у него заняться:
Ведь здесь за их нелёгкий труд,
Оплатят всё, не обдерут.


X.
Когда едва завечерело,
Работных стали распускать.
Оставив каждый своё дело,
Все разбрелись, чтоб отдыхать.
Поплёлся кто-то в отчий дом,
А, кто в пристройке у хором,
Остался чтоб заночевать;
Чтоб с петухами рано встать.
Тех, кто остался на подворье,
Сзывали завечерь к столу,
Хлеб и варёную свеклу,
Для них поставили в подспорье,
К свиному мясу отварному,
То бишь, как блюду основному;


XI.
А также щедро угощали,
Всех кровяною колбасой;
Да шкварками, что так шкварчали,
Что можно изойти слюной;
Дымилась на столе уха;
А с ней говяжьи потроха;
Ботвиньи был не полный чан;
С утра отваренный баран;
Разлитый сбитень по кувшинам;
Да крынки с квасом и сытой;
Отвар с сушёной чередой;
И брага (только лишь мужчинам);
Мёд в чашках с примесью вощин;
Орех с раскидистых лещин.


XII.
Скоробогатый, вымыв руки,
Степенно к трапезной прошёл.
Уже здесь суетились слуги,
К вечере накрывая стол.
Сюда ж сошлась его семья:
Супруга, дочки, сыновья.
Хоть многие оголодали,
Но всё же терпеливо ждали,
Когда придёт глава семейства;
Привычно шуткой позабавит,
И далее для них объявит,
Начало трапезного действа,
Чтоб явства разные вкусить,
И голод пищей утолить.


XIII.
Завидев, как идёт отец,
Один из младшеньких сынишек -
Завзятый плут и сорванец -
Уж, известил своих братишек,
А те, чтоб время не терять,
Скорей оповестили мать.
Им Ярославна указала,
Как возле трапезного зала,
Расположиться и входить,
Порядок мест не изменяя;
И робко головы склоняя,
Чтоб пыл свой детский остудить.
Они вошли со всеми вместе,
Встав на указанном им месте.


XIV.
Всеслав у трапезной, уж, был,
Когда свои усы поправил;
Через порог переступил;
И бороду слегка расправил.
По трапезной прошёл он гордо,
Ступая медленно и твёрдо.
Большие пальцы за кушак,
Вложил, по-шире сделав шаг;
Но вновь шагнул, вперёд ступая,
Как заскрипела половица.
Он ребятне взглянул на лица,
Усмешек колких ожидая.
Те, что по-младше, улыбались,
По-старше, скрыть её пытались.


XV.
Скоробогатый сделал вид,
Что не заметил их усмешек;
Хоть думал, что в ответ съязвит,
Осыпав кучею потешек.
Но, передумав, удержался.
Ну, чтоб на них он обижался?
Когда же во главе стола,
Он встал, другая издала,
Короткий и противный скрип,
И тут, уж, развесёлый смех,
Был на устах почти у всех.
Морщин причудливый изгиб,
На лбу его образовался:
Всеслав со всеми рассмеялся,


XVI.
И брови, изогнув дугой,
Ни как не мог остановиться;
И слёзы вытерев рукой,
Конечно же, не мог гневиться.
Когда же смех совсем затих,
Он, оглядев детей своих,
Побольше воздуха вдохнул;
Рукою сверху-вниз махнул,
Садясь, чтоб и другим садиться.
"Ну, что...," - сказал он, - "...детвора,
И нам отужинать пора!"
С отцом издревле находиться,
Должны все за одним столом,
Не абы как, а чередом...


XVII.
Я вам порядок опишу,
Всех друг за другом называя;
Затем о явствах расскажу,
Сюжет с едою дополняя.
По праву руку от отца,
Должны сидеть два близнеца,
Но за столом их нынче нет.
Что с старшим - знаете ответ.
Коль Боголюб родился первым,
То, стало быть, он - старший сын.
Он богомолен, нелюдим;
Мир суетный ему был скверным.
Он, сторонясь людской молвы,
Ушёл по-жизненно в волхвы.


XVIII.
Сын Велимудр вторым родился.
За ним Боян, Невзор, Добрыня.
Всеслав, сосватав их, гордился;
Из младших Сбыня, Ждан, Дубыня -
Все  - неокрепшие птенцы,
Баловники и сорванцы.
Итак, направо лишь мужчины,
А слевой, с женской половины,
Всегда сидели по-порядку:
Жена Всеслава - Ярославна,
Видана, Ясна, Мирославна,
Имевшая с мальства привычку,
Бездомных маленьких котят,
Нести домой, как и щенят.

XIX.
На стол, накрытый скатертями,
Была расставлена еда,
Та, о которой прежде с вами,
Мы говорили. Как всегда,
Семья Всеславова питалась,
Тем, что работным доставалось.
Питались "с одного котла".
В том прихоть у купца была.
Однако, чистой правды ради,
Признаться нужно без лукавства,
Что на столе имелись явства,
Что всем работным на подряде,
Не предлагались никогда;
То для семьи была еда.


XX.
Семья питалась вкусно, сладко;
Разнообразных блюд не счесть -
В том преимущество достатка;
Когда во всём избыток есть,
То можно многое позволить.
Что ж семью голодом неволить?
В добавок к трапезе обычной,
Для домочадцев столь привычной,
На стол средь прочих подавали:
Во множестве заморских блюд,
Копчёности имелись тут;
Рагу, сироны и хинкали;
А тартом, клафутИ и киш,
Здесь никого не удивишь.


XXI.
Но всё же блюдам кухни местной,
Был отдан весь приоритет.
Еде и вкусной, и полезной,
Оказан должный пиитет:
Окрошка, щи, борщи, свекольник,
Похлёбка репная, рассольник,
Солянки, каши, пироги,
Сметана, яйца, твороги;
Сушёных ягод целый строй:
Изюм, малина, ежевика,
И курага, и голубика;
Настой с брусничною водой;
Блины, икорка и кисель -
Десерт неведомый до сель.


XXII.
Всеслав, поправив рукава,
Немедленно взялся за ложку.
Он, как большой семьи глава,
Есть начал первым. Понемножку,
Отпробовал борща, окрошки,
Рагу вкусил чуть с края ложки.
За ним супруга принялась:
За щи и бок свиной взялась;
А следом оживились дети:
Меньшие, ёрзая на лавках,
Как-будто сидя на булавках,
Хватали явства те и эти,
То гомоня, то утихая,
То спор по-новой начиная.


XXIII.
Ждан с блюда ухватив кусок,
Уже тянул его к себе,
Но Сбыни тонкий голосок,
(Мальца, готового к борьбе),
Звучал обиженно-серьёзно,
По-детски деловито-грозно:
"Ты, братец, самый лучший взял..."
Так Сбыня Ждану пояснял.
"... На нём-то ягод, посмотри,
Намного больше, чем на тех...
На остальных кусках на всех,
Всего-то ягод: раз, два, три...
Не смей, кусок тот не кусай!
Ты лучше мне его отдай!


XXIV.
От пирога кусок не твой!
Я на него давно смотрел,
А это значит, что он мой..."
" Ты что же, Сбыня, ошалел?"
Воскликнул недовольно Ждан,
Порывом гневным обуян.
"Его я первым увидал,
Вот оттого-то первым взял,
А ты бери любой другой;
А я такой хотел на ужин.
Пирог без ягод мне не нужен.
Вон, не побрезгуй курагой."
Затеялись с мальцом малец,
Но тут вмешался их отец.


XXV.
"А, ну-ка, цыц, вы - горлопаны!"
Что разорались за столом?
Что завелись, как ураганы?
Щас взбудоражите весь дом.
Почтение к еде имейте,
И за столом орать не смейте!
Ты после мне напомни, мать,
Что надо розог им поддать,
По их седалищным местам;
А то, гляди-ка, разошлися...
Откуда только вы взялися?
Задам я нынче крикунам!"
И пальцем, чтоб их дрожь взяла,
Он постучал о край стола.


XXVI.
Но братья не угомонились.
Они притихли лишь на миг;
Перед отцом не повинились;
Не испугал отцовский крик;
И только лишь Всеслав замолк,
Они угроз не взяли в толк,
Опять по-новой загнусили,
Да про пирог заголосили.
Всеслав на этот раз спокойно,
На время трапезу прервав;
Двум старшим указанье дав,
Немногословно и достойно,
Велел им вот как поступить,
Чтоб младших братьев вразумить:


XXVII.
"А-ну, Добрыня и Невзор,
Скорее ложки оближите,
И пусть не будет вам в укор,
Вы мне их тут же покажите...
Ну, что же, хорошо, сойдёт;
Глядишь, хоть так до них дойдёт,
Что старшему нельзя перечить,
Тем более противоречить.
Коли хоть раз отец сказал,
Немедля выполни, смирись,
Не разглагольствуй, и уймись,
Пока в сердцах не наказал.
Вы дерзновенно продолжали,
И так не кстати оплошали.


XXVIII.
Невзор, Добрыня, удружите;
Возьмитесь - не великий труд,
Братишек младших проучите,
Быть может, так они поймут:
По разу ложкой двиньте в лоб,
Ученье закрепилось чтоб..."
Невзор и вместе с ним Добрыня,
В руках которых Ждан и Сбыня,
Притихли, чувствуя беду;
Старшие, замахнувшись, враз,
Исполнили отцов наказ.
"Ну, что, отведали еду?" -
Жалея их, спросила мать:
"Зачем же свору затевать?!"


XXIX.
Все есть тихонько продолжали,
Негромко говоря о том,
Как ткани вновь подорожали;
И, как за трапезным столом,
Всё вкусно и великолепно;
Кухаркам вознося хвалебно,
Простые добрые слова,
От явств отпробовав едва.
Лишь мальчуганы тёрли лбы,
Насупившись на всех невольно;
Казалось бы, уже довольно,
Пытать терпение судьбы,
Но Сбыня снова рот раскрыл;
Сказать готов, уж, что-то был,


XXX.
Но мать, подав Добрыне знак,
Чтоб брата он остановил,
И, изловчившись как-то так,
Ладошкой рот ему прикрыл;
Произнесла спокойно, внятно,
Рушник поправив аккуратно:
"Ты слышал, что сказал отец?
Молчи. Покушай лучше щец.
Да, не кривись. Возьми, покушай.
Свой рот от болтавни займёшь;
И с пользой время проведёшь;
Ну, а пока жуёшь, послушай:
Коль с малолетства ты к порядку,
Приучишься, всё будет гладко;


XXXI.
Жизнь равномерно потечёт;
Как в масле сыр кататься будешь;
И уваженье и почёт,
Придут, совет коль не забудешь;
И добрым словом ты не раз,
Взрослея, ещё вспомнишь нас."
Речь Ярославна завершила,
И трапезничать поспешила,
Ещё кусочек хлеба взяв.
Всеслав, остыв же понемножку,
Держа над своей миской ложку,
Свой гнев отцовский, уж, уняв,
Слегка к жене поворотился,
С вопросом к ней он обратился:


XXXII.
"Как Велимудр? Что нынче с ним?
Чего ж к вечере не явился?"
"Сынок наш горюшком томим;
Опять в хоромах где-то скрылся.
Ушёл, наверно, в терема...
Как хорошо, что не зима,
Стоит давненько на дворе.
Морозно было в январе,
А он и в холод там сидел,
В окно округу изучая,
И в одиночестве скучая,
С тоской на этот мир глядел.
Как видно, тяжко на душе;
Измаялся совсем уже.


XXXIII.
Скучает милый по супруге,
И боль в груди своей ютя,
Страдает денно о подруге,
Которая забрав дитя,
Ушла в мир Навий с ним навечно;
Её он нежно и сердечно,
Со дня знакомства полюбил;
Как долго он по ней скорбил;
Ни как не может отпустить,
В душе лелеет образ нежный;
Осунулся чуть-чуть сердешный;
Не хочет он её забыть.
Боюсь, по ней совсем иссохнет;
Так жизнь и в нём самом заглохнет."









Глава пятая.


I.
Сын Велимудр, как мать сказала,
Действительно ушёл наверх.
Его поныне боль пронзала;
Он жизни суету отверг;
И днём, и ночью отстранёно,
Он горевал уединённо,
А после забывался сном,
Когда дремал уже весь дом.
В заутрень заново-по-новой,
В котомку взяв простой еды,
Да в фляге питьевой воды,
Да ткани старенькой холщовой,
Он удалялся на весь день,
Пока не прийдит ночи тень;

II.
То в муках по двору шатался,
За спину руки заложив;
Бесед и встреч с людьми чуждался,
Был скуп на слово и сварлив;
То, в стойле оседлав коня,
Умчится в поле на полдня,
И там несётся средь степей,
Навстречу Любушке своей;
Или средь рощ один гуляет;
Или, холстину подложив,
На ней улёгшись, потужив,
Под сенью древа засыпает,
А листья тихо шелестят,
Как-будто вместе с ним грустят.


III.
Но чаще Велимудр, забравшись,
В храмине отчей в терема,
Где он, от всех людей укрывшись,
Шептал родные имена:
Младенца и своей супруги -
Любезной преданной подруги,
И слёзы горькие рекой,
Текли по ним заупокой.
Вот и теперь, как свечерело,
Был Велимудр там один;
Счёт множил горестных седин;
В душе же в пепел всё истлело;
На подоконнике сидел,
То в небо, то на двор глядел.


IV.
Сгущались тучи. Небо меркло.
Светило, скрывшись в пелене,
Зарю багряную отвергло,
Бесследно канув в глубине,
Свинцом налившихся небес.
Вот и последний луч исчез.
И хлябь небесная разверзлась,
И вниз стремительно изверглась,
И по деревьям, по земле,
Сначала изредка, спонтанно,
Затем активней и желанно,
По листьям новым, по траве,
Упали капли дождевые;
И вот потоки проливные,


V.
Нахлынули на мир стеной,
Вниз с ускореньем устремляясь;
Сплошною гладью нитяной,
Их струи, падая, сплетаясь,
Ложились наземь, пыль прибив,
Затем всё в грязь перемесив,
Залили дождевой водой,
Образовав прозрачный слой,
Который пенно пузырился,
Уже надежд не оставляя,
И всем надменно заявляя:
"Я к вам надолго заявился!"
Всё влагой дождевой умыв;
И всех с избытком напоив.


VI.
И тут из темноты небес,
Раздался грохот, и раскаты,
(Хоть первый звук уже исчез),
Не находя себе преграды,
Всё дальше, дальше разносились.
Всё глуше, тише становились.
Но следом снова треск и грохот,
Как-будто бы перуний хохот;
И следом молнии разряд,
Блеснув, всё ярко освещает,
Мгновенно тут же исчезает,
На время ослепляя взгляд.
То, взбудоражив небеса,
Бушует первая гроза.


VII.
А ливень, быстро затихая,
Как только разразился гром,
Ещё быстрее припуская,
Как-будто воду льют ведром,
Возобновился с новой силой;
И в свете вспышки быстрокрылой,
Рождённой волею девицы -
Могучей властной Перуницы,
На миг являлись силуэты,
Столбов, деревьев и кустов,
Жилых строений и мостов.
Пронзая темень, как стилеты,
Сверкали молнии огнём,
Взяв силу, что скрывалась в нём.


VIII.
Разряды яркие мелькают.
Грохочет непрерывно гром.
Молоньи яростно сверкают;
И лужи пенятся кругом,
Но Велимудр, блуждая взглядом,
Заметил тени пред фасадом.
Что могут люди делать здесь,
Когда дождина хлещет днесь?
И сам к себе он, вопрошая,
Людей пытался разглядеть.
Но, что ты! В ливень не успеть!
Они исчезли, убегая,
Среди пристроек домовых,
Сокрылись. Звук шагов затих.



IX.
Кто ж это был? Какою волей,
Они направлены блукать?
Что нужно им середь задворий,
Под проливным дождём искать?
Быть может, это воры были?
Зачем пустые уходили?
А, коль работным не терпелось,
Что ж в дождь в тепле им не сиделось?
Не зная, что предположить;
Не зная, что ещё придумать,
Не стал он нынче боле думать,
Решив на утро отложить,
Сие дознанье суетное,
Как недостойное, пустое.


X.
Грозу ночную наблюдая,
Наш Велимудр впотьмах сидел,
То ободрясь, а то скучая,
Как капли падают глядел.
Коль всё пустое может быть,
Отцу решил не говорить.
К чему напрасно всех тревожить,
Среди родни волненья множить?!
Он долго так ещё томился.
Уж, ливень стих, сошёл на нет.
Уж, скоро ясной зорьки свет,
В оконце терема пробился;
А Велимудр за ночь устал;
У стенки тихо задремал.


XI.
Когда проснулся, кем-то званый,
В разгаре был, уж, белый день.
Имея мятый вид заспаный,
И, сдвинув шапку набекрень,
Поднялся, в тереме прошёлся;
Вниз с неохотою поплёлся;
Дорогою слегка зевал.
Стремясь узнать, кто всё же звал,
Спросил об этом у Добрыни,
Который встретился в пути.
"Хотела матушка найти",-
Ответил он. Легка в помине,
В хоромах показалась мать,
Желая сына повидать...


XII.
День проскользнул неторопливо,
Однообразной чередой.
Дождавшись сроку терпеливо,
Когда уйдут все на покой,
Забрался Велимудр наверх.
День в зареве опять померк;
И в наступившей темноте,
Он в тереме, как волхв в ските,
Остался, свеч не зажигая,
Не смея угол осветить,
Чтобы слегка перекусить.
Незнамо, что здесь поджидая,
Ночь напролёт всю просидел,
Так и оставшись не удел.


XIII.
Никто к их дому не явился;
Вдоль стен не рыскал, не стоял;
И по двору вьюном не вился;
И дел лихих не замышлял.
Так миновала пара дней.
Устав от собственных затей,
Наш Велимудр решил, что боле,
Уже не станет поневоле,
Двор и округу наблюдать.
Он грустным мыслям вновь предался;
Тоске с кручиною поддался,
Став в одиночестве страдать;
И в терем уходил, как прежде,
Отрезав путь мечтам к надежде.


XIV.
В который раз, как свечерело,
Был Велимудр наверху;
И снова небо почернело;
Вдали, подобная штриху,
Заря мелькнула со смиреньем,
Над лесом, полем, над селеньем.
Раскрыл он ставни вырезные,
В багрянец, в зелень расписные.
На подоконнике усевшись,
Когда тряпицей пыль смахнул,
Одно колено подогнул;
И на бок головой склонившись,
В тоске душевной пребывал;
Вокруг бесцельно наблюдал.



XV.
Уж, заполночь луна катилась,
Отсвечивая ярче звёзд;
Туманным ликом серебрилась,
Украсив черной ночи холст.
И Велимудр любовался,
И ею скромно восхищался,
Когда услышал: "Помоги...";
И тут же тихие шаги,
Людей крадущихся в ночи.
Исчезла моментально дрёма.
Он у оконного проёма,
Встал и задул огонь свечи.
Из-за простенка молча глядя,
И локоть свой бесшумно гладя,


XVI.
Который второпях зашиб.
Он чуточку вперёд подался,
Боясь, чтоб половицы скрип,
Его не выдал. Зря старался:
Как он того бы ни хотел,
Людей внизу не разглядел.
Они стояли слишком близко,
К стене, и выглянуть без риска,
Чтоб их получше разглядеть;
(Кто там таков? И сколько их?
Работных иль людей лихих?)
Не смог он, ведь могли узреть,
Те, кто внизу, что он взирает;
За ними тайно наблюдает.


XVII.
Был Велимудру сверху слышен,
Лишь шёпот голосов людских.
Стоял он тих и неподвижен,
И ждал дальнейших действий их.
Внизу по вдоль стены хоромы,
Услышал он сухой соломы,
Чуть слышный шелест, и влекомый,
На этот звук ему знакомый,
Из любопытства глянул он,
В окно, и тут же затаился,
Когда опять в пристенке скрылся;
И был увиденным смущён;
Ещё один к тем подбежал,
Он факелы в руках держал.


XVIII.
Забилось сердце Велимудра.
"Неужто дом хотят спалить?" -
Мелькнула мысль. "Так до заутра,
Всем тем, кто в доме не дожить."
Огня, уж, языки, играя,
Внизу солому пожирая,
Вздымались вверх, чтоб по стене,
Добраться в мрачной тишине,
До самых крыш людских строений,
Там, охватив, обрушить вниз.
Два этажа, затем карниз,
Огонь осилит без сомнений:
Займётся дерево легко,
Пуская пламя высоко.

XIX.
Свой страх никчёмный пересилив,
Наш Велимудр сперва сказал,
Сам для себя, потом, осилив,
Как можно громче прокричал:
"Пожар. Пожар! Огонь! Горим!"
И эхом тьма общалась с ним.
Он, повторяя много раз,
Всё тех же пару-тройку фраз,
Старался спавших разбудить,
Сам вниз спускался по ступеням.
Те, кто поджёг, подобно теням,
Чтоб их никто не мог схватить,
Бежали прочь во тьме сокрывшись;
В ночи бесследно растворившись.


XX.
А Велимудр опять кричать,
По-новой взялся, всех тревожа;
Он продолжал на помощь звать:
Как можно! Спать сейчас негоже!
"Вставай народ! Пришла беда!
Уже огонь ползёт сюда!
Вот-вот он стену одолеет,
Потом и внутрь залезть посмеет."
Он быстро выбежал во двор;
В пожарный колокол ударил;
И продолжительно сигналил,
Затем, схватив ведро, багор,
Помчался, где огня разгар;
К стене, где полыхал пожар.


XXI.
Немедля ни одно мгновенье,
Он принялся огонь тушить,
Чтоб пламени поползновенье,
В зародыше там задушить;
Чтоб дом оно не охватило,
Хоромы чтоб не превратило,
В гору дымящихся углей.
Пытался Велимудр скорей,
Багром солому оттащить,
И стену, что, уж, занялась,
И разгораться зачалась,
Водою поскорей залить.
Угарный дым глаза щипал,
"Шипами" глотку раздирал.


XXII.
Народ сбегался понемногу,
Со всех строений во дворе;
Спешили люди на подмогу,
И во всеобщей толчее,
Все сами сорганизовались,
В цепочки, встав, сгруппировались,
И вёдра так передавая,
Огонь палящий заливая,
Со стен хоромы пламя сбили,
Покрыв здесь всё вокруг водой;
Управиться с большой бедой,
Всем миром дружно подсобили.
Лишь гарь по ветру разносилась,
Над углями кой-где клубилась.


XXIII.
Но и она исчезла вскоре,
И запах лишь напоминал,
Какое здесь случилось горе,
Покуда в воздухе витал.
Народ заслугой не гордился,
И постепенно расходился,
Не ждя посулов и наград,
И без того был каждый рад,
Тому, что не распространился,
По всем строениям огонь.
Ему лишь волю дай, лишь тронь,
Он в городе б жар-птицей взвился,
И выжег всё до основанья,
Под ветра рёв и завыванья.


XXIV.
Всеслав супругу и детей,
Отправил в баню отмываться,
Чтоб после всех ночных страстей,
Могли спокойно отсыпаться,
А сам уселся на бревно,
Лежавшее, уж, здесь давно.
Он вытер руки о тряпицу;
Поднял с земли стальную спицу;
Меж пальцев малость повертел;
Разглядывал её зачем-то,
Затем другим увлёкшись чем-то,
Её оставил, где сидел:
(Кто потерял, тот подберёт),
Поднялся и пошёл вперёд.


XXV.
Но, сделав несколько шагов,
Всеслав назад поворотился;
Хотел окликнуть мужиков,
Но, передумав, спохватился,
Что прежде всяких прочих дел,
Он с Велимудром бы хотел,
Обмолвить слово о пожаре -
Ночном пугающем кошмаре;
И вновь на брёвнышко присел.
Он, сына ближе подзывая,
Махнул рукою, не вставая,
И долго на него глядел,
Пока к отцу тот приближался.
Когда сын рядом оказался,


XXVI.
Он шлёпнул по бревну ладошкой,
Чтоб сын уселся рядом с ним;
И ворот расстегнув с застёжкой,
Сказал: "Давай поговорим.
Успел ли ты, мой друг сердешной,
Средь непроглядной тьмы кромешной,
Хотя бы что-то разглядеть?
Приметы тех людей узреть,
Что дом поспешно поджигали?
Смогу ль покой я обрести?
Неймётся мне их всех найти.
Так дерзко нас перепугали...
За что обиделись на нас,
Явившись в неурочный час,


XXVII.
Оставить чтобы без жилья?
В чём провинились перед ними?
Неужто в том вина моя?!
Ужель делами я своими,
Или торговлишкой своей,
Кого-то притеснил? Ей-ей,
Зла никому я не желал,
И прав ничьих не попирал".
На том Всеслав затих, волнуясь;
Пот крупный он со лба обтёр;
Уныло голову подпёр,
В раздумьях находясь, менжуясь,
Он жаждал доброго совета;
Ну, а пока что ждал ответа,


XXVIII.
От Велимудра. Сын ему,
Событий дверь приоткрывая,
Поведал точно посему,
Всё без утайки, не скрывая,
Что, как свершалося и где;
О кознях злых и их вреде.
Все факты разом излагая;
Себя за трусость упрекая;
Мол, мог бы раньше всполошиться,
Но от испуга оробел,
Как-будто вовсе онемел;
И поздно начал гоношиться;
А мог бы раньше бить тревогу,
И звать работных на подмогу.


XXIX.
"Ну, что ты, Велимудр, ну. что ты...,"
Отец, пытаясь мягче быть,
Считать не помышлял просчёты;
Чтобы сынка приободрить,
Сказал ему, не сомневаясь,
Во все детали не вдаваясь,
Пускай сумбурно, неуклюже,
Что быть могло гораздо хуже,
Когда бы не заметил он,
Тех оглаедов, супостатов,
И, что ужасней результатов,
Могли бы ожидать. Урон,
Куда трагичней быть бы мог,
Печальный выводя итог.


XXX.
А так: усадьба уцелела;
Товары не повреждены;
Стена немного подгорела,
То не беда, знать суждены,
Им нынче эти испытанья;
Но были б горестней страданья,
Когда б хоть кто-то пострадал,
Иль вовсе б: жизнь свою отдал.
Хоть обошлось всё без смертей!
Хоть были к этому готовы...
Остались живы все, здоровы;
Никто в усадьбе из людей,
Умом в припадке не рехнулся,
Не обгорел, не задохнулся.


XXXI.
Однако ж, хорошо узнать бы,
Кто злое дело затевал,
У стен их собственной усадьбы?
Кто огнь пожара раздувал?
"Припомнишь, может что, сынок!" -
Просил Всеслав. "Хотя б чуток...
Вдруг сможем их мы опознать;
И чьих они, про них прознать;
Вдруг ты случайно запреметил,
Кто и во что у них одет;
Иль кто-то чёрен, рус, иль сед"
На это Велимудр ответил:
"Отец, всё было в них обычно,
Всё очень просто и привычно.


XXXII.
Ничем они не выделялись.
Таких работных целый свет.
Когда б иначе одевались,
На твой вопрос я б дал ответ...
Порты, рубаха, лапти, шапка;
Соломы пред собой охапка;
А больше - как мне не радеть,
Не смог впотьмах я разглядеть".
"Да, не богато описанье."
Промолвив, загрустил Всеслав,
И снова спицу ту достав,
"Ушёл" в немое созерцанье,
Стены, что гаревым пятном,
Успело испохабить дом.


XXXIII.
Очнулся он от думы мрачной,
Тогда лишь, только в тот момент,
Когда унылой и невзрачной,
Ища в грязи свой инструмент,
Явился тенью неприметной,
Согбенной и едва заметной,
Артельных мастеров старшак -
Всегда улыбчивый Шестак.
Сейчас, однако, был не весел,
Он очень медленно ступал;
Со тщаньем на земле искал,
И вот, уж, голову повесил,
Искомого не находя,
Всё ж глаз с земли не отводя.


XXXIV.
В столь ранний предрассветный час,
Шестак, снаряженный исправно,
Бродил чуть поодаль сейчас;
Носком же сапога забавно,
Средь грязи что-то ковырял,
И, морщась, в сторону швырял.
"Шестак!" - Всеслав его окликнул.
Не ожидая, парень вскрикнул:
"Ох! Кто зовёт? Ах, ты - купец..."
Шестак слегка насторожился,
Испуг в глазах ли отразился,
Но вот, уж, он, как образец,
Задорного весельчака,
Что браги отхлебнул слегка.


XXXV.
"Чего ты здесь? Уж, шёл бы спать."
Его Всеслав увещевает.
"Да-а, умудрился потерять,
Одну вещицу. Кто же знает,
Смогу ль её теперь найти?!"...
"Да, ты немного погоди.
Заря блеснула над землёю;
Ярила осветит собою,
Всё вскоре здесь. При свете дня,
Отыщится твоя пропажа...
А велика ль была поклажа?"
"Не то чтоб..."- молвил тот, темня,
"Безделица, но всё же жаль;
Под инструмент одна деталь."


XXXVI.
"Давай, тебе я помогу."
Всеслав пошёл к нему навстречу.
"Пусть хоть немного, чем смогу,
На доброту твою отвечу.
Ведь ты с артелью на пожаре,
Трудился, словно был в ударе:
Везде и всюду поспевал;
Огонь водою заливал."
"Пустое. Мы, как все трудились.
К чему средь прочих выделять;
Других заслуги умолять?
Уж, мы такими уродились:
Горазды завсегда, везде,
Помочь в любой людской беде."


XXXVII.
Всеслав приблизился вплотную,
Встав ровно подле Шестака,
И спицу всё держа чудную,
Случайно ею он слегка,
Его коснулся, и промолвил,
Надеясь чтобы тот исполнил,
Сиречь и просьбу, и заказ,
Что излагал ему сейчас.
Шестак на спицу озираясь,
Старался слушать, но никак,
(На незначительный пустяк,
В беседе часто отвлекаясь),
Сосредоточиться не мог,
Хоть от усердья даже взмок.


XXXVIII.
Всеслав, заметив это, прочь,
Отбросил пагубную спицу,
И, уж, хотел было точь-в-точь,
Всё повторить, но углубиться,
В проблему смог теперь Шестак,
Ответствуя Всеславу так:
"Мои ребятки-молодцы,
Подправят верхние венцы.
Они не много пострадали:
Их можно будет ошкурить,
И копоть быстро соскоблить,
Чтоб лучше прежних они стали.
Не будет там больших хлопот -
Вверху лишь минимум работ.


XXXIX.
Но вот внизу, чего скрывать,
Огонь разбушевался грозно;
Венцы здесь нужно заменять.
Здесь дело обстоит серьёзно.
Но мы возмёмся. Так и быть,
Не стану дорого просить,
Но с временем не торопи:
Сколь нужно будет - столько жди.
Их полностью не заменить.
Мы части вставим постепенно,
Меняя их попеременно,
Чтоб терем твой не обвалить."
"Хотел подряд дать мужикам,
Но лучше с вами! По-рукам!"


XL.
Всеслав ушёл домой довольный,
Что восстановит дом артель.
Шестак - строитель сердобольный,
Смекал: на сколько же недель,
Растянется ремонт фасада,
Ведь и вторую баню надо,
Достраивать. Он так стоял,
Всё стену дома изучал;
Поглядывал на Велимудра:
Когда ж тот, наконец, уйдёт,
Но Велимудр сидит и ждёт.
Что ждёт? Погожего ли утра?!
Иль может быть ещё чего?
Что привлекло вдруг здесь его?


XLI.
Так Велимудра не дождавшись,
У дома молча простояв,
Затем молчком ретировавшись,
Свой гнев в душе своей уняв,
Шестак надеялся вернуться,
Ни с кем, надеясь, не столкнуться,
Чтоб позже всё-таки забрать,
То, что осталось здесь лежать.
Когда же он сюда пришёл,
Вновь осмотрел всё досконально,
Перепроверив специально,
То, что искал, он не нашёл.
Кто взял желаемый предмет?
Шестак не мог найти ответ.








Глава шестая.


I.
Дурной привычки не имея:
Себя не заставляя ждать;
Толково объяснить умея,
Так, чтобы всякий мог понять;
Уже на следующий день,
Подвинув шапку набекрень,
Что было для него привычно,
Пред этим выспавшись отлично,
Шестак явился ко Всеславу,
Чтобы продолжить разговор,
Который ими до сих пор,
Был не окончен, и по-праву,
Как опытный мастеровой,
Заслуги зная за собой,


II.
Повёл свою беседу так,
Без экивоков по-простому,
"По полкам разложив", Шестак,
Подвёл к моменту основному:
Что делать со стеной придётся;
Во сколько это обойдётся.
Всеслав кручинился, серчал.
"...Я помню, что я обещал...",
Заметив взгляд его сердитый,
Шестак немедля дал понять,
Что не за что ему пенять;
Вид принимая деловитый,
Всеславу щедро удружил,
Когда он вот что предложил:


III.
"...С тебя возьму лишь пол цены,
За все работы по ремонту,
Горевшей давеча стены,
В ущерб прибытку и комфорту.
С ценой тебе я не перечу,
Но, уж, и ты пойди навстречу,
Чтоб нам в убыток не уйти,
Уж, соглашайся нас спасти..."
"Да, говори же, в чём же дело?
Об чём же ноне твоя речь?
Что просишь за раз уберечь?"
Спросил Всеслав его несмело.
"Коль в моих силах, коль смогу,
То непременно помогу".


IV.
"То для тебя - пустяк, уверен...",
Волнуясь продолжал Шестак.
"...Откажешь, больше не намерен,
Тебя просить. Я - лишь простак.
Сподобно ль бедному глупцу,
К столь родовитому купцу,
Лезть с просьбишкой, с своим желаньем;
Радеть о личном с упованьем..."
Всеслав его покуда слушал,
Невольно брови приподнял.
Шестак немного утомлял,
Своей тирадой, но дослушал,
Его прошение Всеслав,
На помощь всех богов призвав.


V.
Вот, наконец, Шестак до сути,
Добрался. Воздуха вдохнул,
И из своей словесной мути,
Когда рукой своей махнул,
Чтоб указать на задний двор,
Продолжив прежний разговор,
Извлёк на свет своё хотенье,
Чтоб получить соизволенье:
"...В конюшнях за зиму навоза,
Порядком видно набралось.
Тебе мешает он, небось?
Чтоб из помётного извоза,
Тебе людей не нанимать,
Не мог бы нам его отдать?


VI.
Само собою безвозмездно...
А нам сгодилось бы оно.
Тебя о том мы просим слезно.
У нас имеется давно,
Тому навозу покупатель,
Из местных - сельский обыватель.
Он ищет нынче удобренье,
Полям своим. На загляденье,
Чтоб уродился урожай.
Так, что же ты, Всеслав, решишь?
Ужель отказом удивишь?!
Так "да" иль "нет"?" "Эх, забирай!"
Ладошкой хлопнул по столу,
Всеслав: "Пусть будет по сему!


VII.
В полях я злаков не рощу,
А огород уже удобрил.
Весь вам навоз я отпущу".
"Ну, благодарствуй, что одобрил,
Артели нашей пожеланье.
Приложим мы своё старанье.
Ремонт на совесть сотворим.
Тебя с семейством удивим!"
"А, вы успеете всё сразу:
Вторую баню и ремонт?"
"Подолгу светел горизонт!"
В ответ Шестак промолвил фразу.
"Пусть капли пота будут горьки,
Но с ранней и до поздней зорьки,


VIII.
Трудится будем со стараньем;
Теперь длинней намного день;
С усердьем рьяным, с прилежаньем,
Отбросив и хандру и лень.
Всё сделаем, дай только срок".
"Пока что было невдомёк.
Вы трудитесь всегда исправно,
Но вот закончить было б славно,
До свадьбы наши все дела.
Пусть всё готово будет к свадьбе!
Мы станем пировать в усадьбе.
Погодка бы не подвела.
Три свадьбы будем здесь справлять.
Дней пять, а то и семь гулять!"


IX.
Легко свершилось соглашенье,
С купцом Всеславом, оттого,
Шестак с огромным облегченьем,
Уже благодарил его,
Поклоны в пояс отбивая;
И шапку, снятую, ломая.
Сначала пятился назад.
При этом робок был, зажат,
Но лишь ступил через порог,
Дверь за собою закрывая;
Пот проступивший вытирая,
Покинувши купца чертог,
В лице тот час переменился;
Согбенность сбросив, распрямился;


X.
Надменно гоголем пошёл;
С презреньем нагло ухмыльнулся.
Ухмылку тут же поборол.
Усов и бороды коснулся.
Спустившись, миновал забор,
Пройдя один на задний двор,
Где люди иногда сновали;
Его вниманье привлекали.
Всеслав же в горнице остался.
Нелепой просьбой Шестака,
Всеслав был удивлён слегка,
И даже в голос рассмеялся.
И уговором двух сторон,
Казалось, был доволен он.


XI.
С утра в отменном настроеньи,
Он пребывал, и уговор,
Напомнив о его везеньи,
Ещё сильней умаслил взор.
Всеслав невольно улыбался,
Хотя улыбку скрыть старался.
Ещё бы! Выгодно весьма,
Он "продал" гору из дерьма!
Кому ещё так удавалось?!
Всеслав и сам не ожидал,
И оттого приятней стал,
(Хоть и пустяк, всего лишь малость),
Сей незатейливый сюрприз -
Благой судьбы благой каприз!


XII.
Собравшись по делам торговым,
На рынок ехать городской,
Он захотел кафтаном новым,
Пред разночинною толпой,
Уже в который раз блеснуть,
Чтобы обновой прихвастнуть.
Кафтан, и вправду, был на диво:
В нём аккуратно и красиво,
По ткани вышивка вилась.
Замысловатые узоры,
Простых зевак ласкали взоры.
Знать, мастерицам удалась,
Работа с вышивкой, с плетьём,
С искусно сделанным шитьём.


XIII.
Доклад приказчика послушав,
Пока по лестнице он вниз,
Спускался. На ходу докушав,
Пирог с грибами, чтоб не скис;
Приказчика предупредил,
О том, что нынче разрешил,
Он Шестаку забрать навоз;
Добавил, указав всерьёз,
Что вскорости народ соленья,
Во всю начнёт заготовлять,
Чтоб прибыль им не потерять,
Пора бы дать распоряженья:
"Так, что, голубчик мой, изволь,
И цены подними на соль".


XIV.
Когда же жеребца гнедого,
Всеславу слуги подвели,
Всеслав про соль напомнил снова,
И, оттолкнувшись от земли,
По-стариковски тяжело,
Вскочил в удобное седло;
Поставил обе ноги в стремя;
Вздохнул: "Ох, тяжко жизни бремя".
Полы кафтана и кушак,
Поправил у себя Всеслав,
Поводья у слуги забрав.
Жеребчик, фыркнув, сделал шаг.
Ударив жеребца в бока,
Намётом поскакал слегка.


XV.
Вновь Велимудр сидит скучает,
Забравшись в терем, и один,
В который раз, уж, изучает,
Простор, раскрытый перед ним.
Заслышав гулкий стук копыт,
Вниз на подворье он глядит.
Отца нежданно примечает,
Как он с усадьбы выезжает,
И гонит бодро жеребца,
По улице, по вдоль строений,
Вдоль малых и больших владений,
Но вскоре он вдали отца,
С трудом огромным различает,
А там и из виду теряет.


XVI.
Храня за голенищем спицу,
Что ненароком подобрал,
Собрался Велимудр в светлицу,
Спуститься, только обуял,
Его обычный приступ лени;
И он, поджав свои колени,
На подоконнике уселся;
Округи вдоволь нагляделся,
И спицу потому достав,
Взялся в руках её вертеть,
Чтобы получше разглядеть.
От созерцания устав,
Никак не мог того понять,
Как её можно применять?


XVII.
Один конец у спицы этой,
Зачем-то под углом загнут;
Другой в размер с большой монетой,
Петлёю ровной согнут тут.
Крутя, не знал он, что сказать...
Такою спицею вязать,
Избави Бог, одна морока;
В вязаньи том не будет прока.
А, может быть, предмет испорчен?
Поэтому-то от него,
Уже избавились давно,
Поняв, эксперимент окончен.
И Велимудр губу кусает,
И спицу за окно бросает.


XVIII.
Шестак, бродивший возле дома,
С той злополучной стороны,
(Что нам с читателем знакома),
Где обгорела часть стены,
Под ноги смотрит со вниманьем,
И там с огромным прилежаньем,
За локтем локоть изучает,
И ничего не пропускает.
Вдруг радость! Да, ещё какая!
Он спицу тут же узнаёт.
Предмет сей бережно берёт,
О всём на свете забывая.
Спешит отсюда поскорей,
Чтобы обрадовать друзей.

XIX.
Проходит времени немного.
Артельный люд, знай, мастерит:
Вторая баня, уж, до срока,
Готова. Пар над ней парит.
Кипит работа в их руках;
Румянец рдеет на щеках;
По голым спинам пот катиться;
Большими каплями струится.
И звенья первые стены,
Замеренные многократно,
Изъяты очень аккуратно,
Те, что огнём повреждены.
Их новым лесом замещают;
Подолгу с тщаньем подгоняют.


XX.
К артельщикам Всеслав подходит,
Один раз в день. Всегда молчит.
И глаз пытливых с них не сводит,
Покуда подле них стоит.
Сегодня, изменив привычке,
Откашлявшись в кусок тряпички,
Он Шестака к себе зовёт.
Вопрос нехитрый задаёт:
"Как-будто бы вас больше было?!
Сейчас убавилось людей?"
"Убавилось. Для всех затей...
Да, кстати, двое лишь отбыло,
Чтоб родичей здесь навестить;
У них немного погостить.


XXI.
Для наших же затей в усадьбе,
Довольно будет двадцати.
Мы всё, Всеслав, успеем к свадьбе.
Ты не печалься, не грусти.
Лишь трое заняты навозом,
Его погрузкой, перевозом.
Семнадцать прочих мастеров,
Ремонт осилят, будь здоров!"
Всеслав с большим доверьем слушал,
Внимая мненью Шестака;
И, чтоб не отвлекать пока,
(Своё он слово б не нарушил),
Пообещал пореже быть;
Визитом долгим не томить.


XXII.
Артельный люд, не унывая,
Погряз в заботах и делах;
Согбенных спин не разгибая,
Доказывал не на словах,
Никто не мог чтоб усомниться,
Как могут мастера трудится.
Трудились, что ни говори,
Они с зари и до зари.
Оно, и впрямь, так получалось:
Строители, трудясь на славу,
Старались угодить Всеславу;
Добром чтоб дело увенчалось.
Самоотверженный их труд,
Глядишь, в расчётный день зачтут.


XXIII.
А Велимудр, найдя забаву,
Теперь за ними наблюдал.
Не то, чтобы пришлось по-нраву,
Когда он их возы считал.
Пустое время провожденье,
Теперь ему на удивленье,
Какой-то смысл приобрело;
Безделье напрочь всё свело.
Всё также сверху восседая,
В великолепных теремах,
Где о прошедших временах,
Он, как и прежде, вспоминая,
Был не заметен для других -
Обретших смысл в делах людских.


XXIV.
Артель строителей старалась,
Не покладая рук своих;
И, если в полночь тьма спускалась,
То шум работ не сразу б стих.
Они ещё впотьмах носили:
То разгружали, то грузили.
Их суета и беготня,
Звучали в тишине звеня.
Затем телеги загружали,
Навоз в них горкой навалив,
Сперва солому подстелив;
Потом в сторонку отъезжали,
Чтобы с утра весь день-деньской,
Свозить на хутор за рекой.


XXV.
Охрана у ворот, уж, знала,
Об уговоре с Шестаком:
Возы спокойно выпускала,
Им каждый возчик был знаком;
Ведь за день по десятку раз,
Они, курсируя подчас,
Перед охраной примелькались;
И сторожа не дознавались,
Что там артельщики везут;
И без того понятно было,
Коль смрадным запахом разило,
То, знать, полно навоза тут.
Кто ж станет с тщаньем дознаваться,
В отходах мерзких ковыряться?


XXVI.
Когда ж обратно возвращались,
То все телеги у подвод,
Каким-то чудом превращались,
Достигнув домовых ворот,
В образчик прежней чистоты;
И дух навозной дурноты,
От них совсем не ощущался.
Воз будто новеньким казался.
Возницы весело смеялись,
И на вопрос на сей предмет,
Давали наскоро ответ,
Всем тем, кто возу изумлялись:
Что моют их, вестимо где,
На берегу в речной воде;


XXVII.
Что средство правильное знают;
Что средство это не секрет:
Песком с травою оттирают,
Не нанося телегам вред.
Все удивлялись: "В самом деле?"
Но, вот, расспросы надоели,
И через три-четыре дня,
Людей житейская возня,
Круговоротом увлекла,
От их расспросов отвлекая;
И о возницах забывая,
Все брались за свои дела.
Возницы, знай себе, катались,
На болтовню не отвлекались.


XXVIII.
Всё ближе первый месяц летний,
И всё теплее по ночам;
И вот, уж, минул день последний,
Весны; и к солнечным лучам,
Активней тянут дерева,
Кусты за ними и трава,
Свои зелёные ладони;
И у древес в тенистой кроне,
Звучат хоры певцов крылатых:
Чечёток, зябликов, овсянок,
Варакушек и коноплянок.
Многоголосие пернатых!
А с солнечных лесных полянок,
Несётся пение зарянок.


XXIX.
Радея о делах торговых,
Всеслав бывает постоянно,
На рынке средь товаров новых,
Где изучает неустанно:
На что поднялся нынче спрос?
Какой товар в цене подрос?
На что сложилась конъюнктура?
Берёт ли оптом клиентура?
Торгуясь, скинуть он готов,
Свой интерес не упуская;
Доходность сделок соблюдая.
Средь разных рыночных рядов,
Всеслав встречает часто свата.
Они вдвоём запанибрата,


XXX.
Толкуют часто о делах:
Что лучше ль, хуже ль продаётся;
Что залежалось на складах,
А, что ещё купить придётся?
То доброй шутке улыбнутся,
То вместе в голос рассмеются.
О свадьбах часто говорят,
Что в семьях вскоре предстоят.
"Мне, Милорад, теперь, уж, вскоре,
Артель работу завершит;
Стены участок обновит..."
Поведал как-то в разговоре,
Всеслав по-родственному свату.
"...Быть добрым, видно, результату.


XXXI.
Восстановили всё на совесть,
С усердьем руки приложив.
Старшой - Шестак - у них сноровист,
Помог мне, службу сослужив.
Когда мы ране собирались,
То свадьбы все предполагались,
Что в червень разом проведём...
Похоже, что беда с огнём,
Задумкам нашим не помеха,
И в первый летний месяц мы,
На свадьбе погулять должны!
Ох, чую, будет там потеха!
Ох, погуляем, сват, мы всласть!
Чтоб моей душеньке пропасть!"


XXXII.
Всеслав слегка ногой притопнул;
Головушкой своей тряхнул;
В ладони бодро с силой хлопнул;
И раз-другой вперёд шагнул.
Развеселившись, оживился,
Но тут же враз остепенился,
Принявши свой обычный вид:
Пытлив, надменен, деловит.
"Не знаю, что нам ожидать?
Как сложится детей судьбина?
Три дочки славных и три сына...
С днём свадьбы, как нам угадать?"
"Чего рядить? Чего тянуть?
Помогут Боги, как-нибудь!"


XXXIII.
С приходом радужного лета,
Что счастьем каждого дарит,
Все божества тепла и света,
Покуда солнышко горит,
И греет, жаром обвевая,
В блаженство, в негу погружая;
Ему всесильно помогают;
Ни сна, ни устали не знают,
Лишь только чтобы род людской,
На ниве благостной трудился;
Влюблялся, счастливо плодился,
Забыв про хворь с глухой тоской.
Ведь внуки славного Даждьбога,
Иметь сподобны счастья много!


XXXIV.
День свадьбы вот уже назначен:
Через седьмицу будет он.
Двор, что до ныне был невзрачен,
Стараньями преображён.
Отдав когда-то дань безделью,
Шестак с строительной артелью,
Закончил стену мастерить:
Осталось копоть соскоблить.
Седьмицы будет им довольно,
И даже раньше, может быть,
Они намерены отбыть.
Всеслав, однако, самовольно,
Их никого не отпускает;
На свадьбу к детям приглашает.


XXXV.
Артели некуда деваться,
Хотя уехать все хотят;
Они не смеют отказаться;
Всеславу оттого твердят,
Уж, сделав ранее намёк,
Что только на один денёк,
Они намерены остаться,
А после будут выдвигаться,
Отсюда в отчие края;
Что, дескать, слишком долог путь;
"Хозяин, ты - не обессудь,
Но ждёт нас каждого семья";
Мол, уважение проявим,
И удовольствие доставим,


XXXVI.
Своим присутствием в усадьбе,
За добрым праздничным столом,
На пышной и широкой свадьбе,
Что вся в размахе удалом,
Быть обещает грандиозной,
Весёлой, шумной, грациозной.
"...А там нас, сударь, не неволь,
И сразу отпустить изволь..."
Всеслав, конечно, согласился,
Держа, однако же, в уме;
Точнее, зная по-себе:
Когда ты вин хмельных напился,
Всё прочее на задний план,
Уйдёт, как сна самообман.


XXXVII.
Весь дом Всеславов в ожиданьи,
Волнующего торжества;
Все в обсужденьи, все в гаданьи,
Что ждать от нового родства?
Судачат бабы меж делами,
Уже прекрасно зная сами,
Что ждёт невестушек в семье.
Под вечер, сидя на скамье,
Они всё сызнова толкуют.
(Язык, вестимо, без костей).
А, если новых нет вестей,
О свадьбе, старое смакуют.
Их к свадьбе интерес не тает,
Подробностями обрастает.


XXXVIII.
Приготовленья полным ходом,
Идут своею чередой;
Уж, запаслись стоялым мёдом,
Вином и брагою хмельной;
Достали всяких разносолов;
А из муки вторых помолов,
Хлебов душистых напекли;
В печах, поставив на угли,
Томят зайчатину, свинину;
А во дворе в больших чанах,
Говяжье мясо на кострах,
Отваривают. Всем по чину,
На свадьбе будет угощенье,
На зависть всем на загляденье!


XXXIX.
Остался только день до свадьбы.
В достатке будет ли всего?
Ох! Хватит угощенья, знать бы!?
Не хватит если, каково,
Смотреть потом гостям в глаза?!
А вдруг средь них пойдёт буза?
Стыда потом не оберёшься;
На злые языки нарвёшься.
Уж, лучше больше заготовить,
Позора чтобы избежать;
Чтоб дом Всеслава уважать,
Не перестали; чтоб злословить,
Никто бы после не посмел;
Чтоб всяк на свадьбе пил и ел.


XL.
С утра в усадьбе все шумят;
Спешат с делами разобраться;
Все суетятся, все галдят;
Желают рьяно расстараться.
Торопит челядь Ярославна.
Хоть и ступает мягко, плавно,
Но жёстко всем руководит:
Никто без дела не сидит.
Перстом всевластно указует;
Порой она прикрикнет строго;
А то тычки задаст немного;
То "кнут", то "пряник" чередует.
Хлопочет и сама супруга,
Ей в помощь дети и прислуга.


XLI.
Пред свадьбой женихи томятся,
В покоях места не найдут;
Помочь работникам стремятся;
Сидеть невмочь им сиднем тут.
Но помощи от них чураясь;
Без них управиться стараясь,
Все прогоняют женихов.
(Что ж делать? Их удел таков!)
Когда они угомонились,
Всеслав к себе их подозвал;
Отечески увещевал;
Сказал, как сильно изменились,
За эти дни: взрослее стали,
Окрепли духом, возмужали.


XLII.
Отдавши долг делам рутинным,
Богам с поклоном помолясь,
Во след обычаям старинным,
Невесты смирно, не гневясь,
Не пряча белого лица,
Последний день в семье отца,
Меж тем спокойно проводили.
Им баню жарко истопили,
Чтобы омыли телеса,
А на девичнике пред этим,
(Что непременно здесь отметим,
Не зря роняя словеса),
Прощаясь с волей и с красой -
Тугою девичьей косой,


XLIII.
С них сняли головной убор -
Простое девичье очелье,
И, соблюдая уговор,
За ним из яшмы ожерелье.
Волос расправив завитушки,
Невестам милые подружки,
Девичьи косы расплели,
Что сниспускались до земли;
И, веря в старые приметы,
Атласны ленты для волос,
Что некогда отец привёз,
Другие девичьи предметы,
Подружкам нехотя раздали;
При этом горестно рыдали.


XLIV.
С отцом и с матерью прощаясь;
Прощаясь с доброю семьёй;
Слезами горько заливаясь;
Прощаясь с ближнею роднёй,
Невесты тяжко горевали,
Хотя уже, конечно, знали,
В другой семье уже их ждут,
И там в обиду не дадут.
Но всё же мысль о раставаньи,
Не покидала ни почём,
И слёзы всё лились ручьём,
Всем говоря об их страданьи;
Чтоб под венец их повели,
По две косы им заплели.


XLV.
Спешат гонцы к своим владыкам,
Чтоб им известье передать;
Кто в терем, а, кто в поле диком,
Владыку хочет отыскать.
Момент, который долго ждали,
И, на который уповали,
Теперь-то, наконец, настал.
Им за терпенье Бог воздал.
Примчался княжеский гонец.
С коня он взмыленного слазя,
Ворвался во хоромы князя,
Крича: "Сподобился купец!
Закатит завтра славный пир.
Грозился напоить весь мир!


XLVI.
Сзывать всех будут без разбору,
Ворота настежь распахнув.
Нам надо быть об эту пору,
Пониже шапки натянув,
Чтоб нас никто не мог узнать;
И, чтобы пальцем указать,
На нас никто уже не мог,
Надменно высказав упрёк".
Гонец замолк, но возбуждённо,
Очами всё ещё вращал...
А князь Борис не обращал,
(Как-будто думал отрешённо),
На вестника своё вниманье,
Лелея тайное мечтанье.


XLVII.
Хотя на самом деле князь,
Встав у раскрытого окна,
Как говорится отродясь,
Так не был счастлив, и с полна,
Готов был счастьем насладиться,
Что завтра может воплотиться,
Его коварная мечта.
Как видно, сокол неспроста,
Над домом княжеским кружился,
А, это точно добрый знак!
Сомненьям места нет, и так:
Всё завтра сможет разрешиться...
Гонца отправив отдыхать,
Сам был не в силах почивать;


XLVIII.
Кованый блеск в его глазах,
Сверкает смело, восхищённо;
Улыбка на его устах,
Играет. Удовлетворённо,
Воспринял он судьбы подарок.
Ещё недавно князь был жалок,
И вид его всех удручал;
Он придирался и ворчал;
Он вся и всем был недовольный.
Теперь же духом князь воспрял,
И в каждого теперь вселял,
Имея вид самодовольный,
Уверенность, что нет помех;
Их в этом деле ждёт успех.


XLIX.
Князь вызывает воеводу.
С ним обсуждает дерзкий план:
Как лучше ратному народу,
Свершить сей хитростный обман.
Довольно долго провозившись,
Но обо всём договорившись,
Сей воевода поспешает;
Дружину князя собирает,
Чтобы представ, как печенеги,
Свершить разбойничий набег.
В дружине каждый человек,
Познав от альфы до омеги,
Свой вид с усердием меняет -
В кочевника преображает.


L.
Когда же юный хан Талмат,
Принял известие благое,
То был он несказанно рад;
Казалось, уж, ничто другое,
Что в восхищенье привело,
Обрадовать так не могло,
Как эти радостные вести.
Хан с воеводой старым вместе,
Всю ночь шептались до зари.
Под утро воинство собрали;
И скоро рысью поскакали,
Степей оставив пустыри,
Не скрыв враждебное злорадство,
Ко граду, где ждало богатство.









Глава седьмая.


I.
Богиня неги несказанной;
Богиня сладостной любви;
Весны прелестной долгожданной,
Которая в людской крови,
Бурленье страсти создаёт;
И дум возвышенный полёт,
Во многих в пору ту рождает;
Надежду юных душ питает;
Богиня зримых обновлений;
Богиня верности людской,
Безмерной щедрости благой,
И самых лучших побуждений;
Цветами вся окружена,
И сладким пеньем птиц она;


II.
Зовут Богиню эту - Лёля,
В различных племенах славян.
Любви счастливой будет доля,
Иль обнаружится изъян,
Зависит только от неё.
Сказав решение своё,
В сердцах рассеяв сгустки мрака,
Благославляет узы брака;
Она к влюблённым привлекает,
Двух братьев-близнецов своих.
Лель - первый брат из них двоих,
Огонь любовный разжигает,
В сердцах девиц, в сердцах парней,
Чтоб ярче он сиял, сильней.


III.
Второй же брат Полель зовётся.
Огонь, что Лель в сердцах разжёг,
Который страстно к небу рвётся,
Он, усмирив слегка, сберёг,
Сквозь лихолетье дел, досугов,
В сердцах обрученных супругов,
С заботой обращаясь к ним,
Как к самым близким, дорогим.
Родителей богов названных,
(Прекрасной Лёли и Полеля,
И брата славного их Леля),
Всегда в заботах неустанных;
Всегда супругам помогают:
Гармонию оборегают,


IV.
В их дружных семьях, чтоб они,
В ладу и в мире проживали,
Совместно коротая дни,
Забыв тревоги и печали.
В те стародавни времена,
Богов сих славных имена,
С благоговением называли;
С мольбой в надежде к ним взывали,
В их силу веруя весьма.
Богов тех пара - Лад и Лада.
Они семейного уклада,
(Чтоб их не поглотила тьма),
Основы свято берегли,
Храня покой родной земли.


V.
Здесь на Руси Великой где бы,
Заслышав вопиющий глас,
Свершавших жертвенные требы,
Они являлись тот же час,
Оберегая от недугов,
Чтоб юных обручить супругов,
Водя вдоль капища кругом,
Венчая их чела кольцом;
А после во весь путь тернистый,
Храня, по жизни провести;
Коль надо от беды спасти;
Коль надо, то и в сумрак мглистый,
Лучом дорогу осветить;
И в жизни даль препроводить.


VI.
С утра в Всеславовой усадьбе,
Преображённой к торжеству,
Готово всё к широкой свадьбе,
Сложившись, как по волшебству:
Весь двор огромный подметён;
Водою свежей окроплён;
Соломой новою уложен;
От центра поодаль расположен,
Огромный стол для молодых,
Для их родителей и дружек,
И для невестиных подружек,
А для гостей же остальных,
Поставлены столы рядами,
С приставленными к ним скамьями.


VII.
Столы накрыты скатертями,
По краю с вышивкой чудной.
Ждут встречи с зваными гостями,
Встав, словно воинство, стеной,
Уже отмытые от пыли,
Большие винные бутыли,
Кувшины с брагой и вином,
Ендовы с ровным плоским дном,
Наполненные крепким мёдом,
И с пивом братины стоят,
И взгляды алчущих манят.
Падёт не мало, взяв изводом,
Хмельных напитков грозный строй,
Вступив отважно с ними в бой.


VIII.
Столы от явств уже ломятся;
Всех кушаний не перечесть,
А слуги всё ещё стремятся,
Еды на те столы принесть.
Украшен двор и люди сами,
Разнообразными цветами;
Венки из трав и из ветвей,
Повсюду от самих сеней,
Развешаны, красуясь дивно,
Облагородив скучный двор,
(Все сделаны, как на подбор,
Хоть их плетенье примитивно),
Приятно всё преобразили;
Собою всё здесь оживили.


IX.
С резьбой две створы расписные,
Больших усадебных ворот,
На петлях мощных навесные,
Распахнуты и ждут народ.
Во исполнение команды,
Лежат зелёные гирлянды,
По верху этих самых створ;
Украшен ими же забор.
Богиня Лада поджидает,
Чтоб свадьбе подвести итог,
Супругов молодых - в чертог.
Для них его оберегает.
А близнецы Лель и Полель,
Любви качают колыбель.


X.
Примчался мальчик, запыхавшись;
Оповестил в усадьбе люд,
Что ждал, уж, у ворот собравшись:
Молодожёны, мол, идут.
И вскоре, к дому приближаясь,
Со звуками перемежаясь,
Любимого их городка,
Стал слышен звон издалека,
Гремевших резво бубенцов,
То нарочито и пространно,
То тише, но всегда желанно...
Уже народ со всех концов,
Стекался в дом Скоробогатых:
И поскромней, и тороватых,


XI.
И бородатых мужиков,
И женщин в праздничных нарядах,
И молодых, и стариков,
Толк знавших в свадебных обрядах.
Съезжались с жёнами купцы;
С детьми вдовицы и вдовцы;
Мастеровые, подмастерья,
Что принесли свои изделья,
В дар для супругов молодых;
И по-богаче, по-бедней,
Не мало было средь гостей;
И располневших, и худых.
Людей причудливая смесь,
Собралась нынче разом здесь.


XII.
Семь троек серых лошадей,
С невестами и женихами,
Везут повозки, чтоб скорей,
Совместно с верными друзьями,
Доставить всех их в дом родной,
Где вместе с братьей остальной,
Устроив пир, начнут гулять:
Есть, пить, под музыку плясать.
Подъехав, спешились все разом,
Напротив домовых ворот,
В которые сегодня вход,
Открыт для всех гостей, и глазом,
Те гости не успев моргнуть;
Иль даже пальцем шевельнуть,


XIII.
Как пышный каравай несут,
На плоском деревянном блюде.
Его родители возьмут.
Рушник уложен на посуде.
Детей родители встречают,
И словом добрым привечают.
Затем подносят хлеб-да-соль.
"Теперь отведать их изволь".
Супруги юные, смущаясь,
Кусочки хлеба преломив,
И с солью вместе их вкусив,
Всем тем, кто рядом улыбаясь,
Отвесили земной поклон.
На них глядят со всех сторон.


XIV.
Невесты в белом так прекрасны,
Так лучезарны, так милы;
Уста их робки, сладкогласны,
А взоры нежностью полны.
Любуясь ими, восхищаясь,
Девичьей красотой прельщаясь,
Народ с них не спускает глаз.
Своею скромностью сейчас,
Гостей невесты поражают:
Пристала скромность их красе.
Восхищены буквально все.
Их все сегодня обожают.
Желают множество детей,
Они невестам поскорей.


XV.
Не отходя от молодых,
В душе родители ликуют:
Сонм самых разных чувств простых,
Которые до слёз волнуют.
Супругов юных поздравляют,
Целуют, крепко обнимают;
Неспешно за руки берут;
За главный стол их всех ведут.
А гости вдоль пути стоят;
Зерном их сверху осыпают;
Супруги по зерну ступают,
Идя по парно строго в ряд.
В улыбках растянув уста,
Садятся на свои места.


XVI.
Людей в гостях, как в половодье,
Воды на пойменных лугах,
Что подтопила; и в угодье,
И в прилегающих местах,
Немного даже разлилась,
Когда до них всё ж добралась.
Без счёта люди собрались.
Рекою тосты полились.
В честь женихов и их невест,
Заздравны речи произносят;
С вином и мёдом кубки носят.
До сель не видывал окрест,
Никто такой богатой свадьбы,
Что выйдя из границ усадьбы,


XVII.
Пошла по городским кварталам,
По улицам и площадям,
Нос утирая задавалам.
Как ни крути, по всем статьям,
Что было прежде обошла;
Все свадьбы разом превзошла.
Всего, что надобно в избытке,
На этой свадьбе, и попытки,
Её когда-нибудь затмить,
Не увенчаются успехом;
И будут встречены лишь смехом.
Ничто не в силах омрачить,
Сегодня это торжество,
И сбить хмельное удальство.


XVIII.
В усадьбе у Скоробогатых,
Шумит застолье - пир горой!
Призвав весельчаков завзятых,
Смеясь, ликует люд чесной.
Столы с обильным угощеньем;
Прислуга с льстивым обращеньем;
Здесь скоморохи, песняры,
И ложкари, и гусляры.
Всё громче музыка звучит.
Играют озорно, задорно.
Она бодрит гостей бесспорно,
И в пляс пуститься им велит.
Встают подвыпившие гости,
Размять по-молодецки кости;


XIX.
И в танце ухарски сойдясь,
Лихому ритму подчиняясь,
Иных переплясать стремясь,
Поз и движений не стесняясь.
Прошёлся кто-то колесом;
Другой в кафтане расписном,
Гостей прыжками удивляет,
Подпрыгнув, ноги расставляет;
А рядом, уж, вприсядку пляшут;
Или вращаются вьюном;
Садятся на шпагат потом;
Как мельница, руками машут;
И, обновляя сапоги,
На "нет" сбивают каблуки.


XX.
Во всю стараясь, музыканты,
Фон для веселья создают,
Свои используя таланты,
В рожки гудят да в бубны бьют;
На ложках крашеных стучат;
На гуслях радостно бренчат;
Свистят свистульки оживлённо;
Трещётки вторят им смущённо;
Бьёт приглушённо барабан;
Свирели празднично играют;
Жалейки в такт им подпевают;
Звучит услужливо тимпан.
Частушки, песни все поют.
А слуги меж гостей снуют,


XXI.
Всеслав и тот не удержался,
Разгульным плясом увлечён.
Он с Ярославною поднялся.
Ногой шутливо топнул он.
Плывёт, как лебедь, Ярославна,
Движенья повторяя плавно.
Всеслав вокруг жены кружит.
Притопнет, аж, земля дрожит.
Им танец, явно, удаётся.
К ним подключились сватовья;
За ними дочьки, сыновья.
Всеслав, повеселев, смеётся.
Потешно прыгая, как блохи,
В толпе резвятся скоморохи.


XXII.
Лишь Велимудр один скучает.
Он, словно чуждый на пиру,
Весёлых лиц не замечает.
Увы, не радостно ему.
Свою он свадьбу вспоминает.
На миг, как-будто различает,
В толпе лицо жены своей...
Но, нет, ошибся. Средь гостей,
Она не может появиться:
Навеки обрела покой;
Огонь костра забрал с собой,
Чтоб дух её мог к небу взвиться;
Ведь там средь предков и Богов,
Ей заготовлен был альков.


XXIII.
Чтоб грустным видом не смущать,
И братьям пиршества не портить,
И чтоб гостей не возмущать,
Им настроенье не испортить,
Решает Велимудр уйти,
Чтоб свадьбу от себя спасти.
Он к дому медленно прошёл;
Наверх по лестнице взошёл,
Внимания не привлекая.
Опять укрылся в теремах.
Все мысли, словно в пеленах,
Здесь вновь себя он обрекая,
Воспоминать о прошлом стал,
И незаметно задремал.


XXIV.
Артельной братьей управляя,
Шестак среди гостей блистал,
Всем любопытным представляя,
Какие бани здесь создал.
Все любопытные дивились;
С ним выпить за успех стремились.
Шестак на похвалу был падок.
(Мёд льстивых слов ужасно сладок).
Он никому не отказал,
Хмельную чашу поднимая,
И поздравленья принимая,
Пить всей артели приказал.
На свадьбу чтоб не отвлекаться,
Он в бане предложил собраться.


XXV.
Артель и те, кто восхищались,
Их результатами трудов,
Хоть в бане той едва вмещались,
Но тесноту терпеть готов,
Из них был каждый, чтоб в ответ,
Узнать строителей секрет.
Уж, больно баня хороша!
В той бане тело и душа,
Оставив бренный мир в печали;
Забыв мирскую суету;
Отринув жизни маету,
Беспечно, тихо отдыхали.
Шестак хоть вусмерть пьяный был,
Своих секретов не раскрыл.


XXVI.
Артельщики, когда упились,
Забыли вовсе обо всём.
Предвзятой лестью насладились,
Заверив: "Мы преподнесём,
Своим строительством отменным,
Полезным, необыкновенным,
Дары для всей чесной Руси.
Кого ты только не спроси,
Всяк скажет вам про бани наши,
Что им другие не в пример;
Другие на иной манер,
Построены, а наши краше!
Те бани на Руси весь люд,
Недаром "чёрными" зовут".


XXVII.
В хмелю закончив свои речи;
Уже бессвязно бормоча;
Забыв, что ехать им далече;
Уж, ни о чём не хлопоча;
Артельщики, допив, что было,
Глядели из-под век уныло;
Сил не имея, отключились;
Гуртом средь бани повалились,
Забывшись беспробудным сном.
Последних пять подвод стояли,
И бестолку их только ждали;
Авось бы вспомнили потом...
Сейчас артельным не до них.
Забыл народ про них самих,


XXVIII.
Пока они лежали в бане,
Порастеряв былую прыть;
Хоть им самим хотелось ране,
В край отчий поскорей отбыть.
Никто Всеславу не напомнил;
Он сам о Шестаке не вспомнил.
Пир удался купцу на славу.
Гордыню тешил он Всеславу.
Гостям же каждое мгновенье,
Дав в волю лихо разгуляться,
Поесть, напиться, наплясаться,
Дарил приятность, наслажденье.
Здесь, не скрывая свою страсть,
Навеселился каждый всласть.


XXIX.
Те, кто изрядно перебрали,
На этом свадебном пиру,
Возле скамей своих лежали.
Их сильно развезло в жару.
Мужик какой-то сердобольный,
Большой гулянкою довольный,
Хоть сам ни мало пьян, уж, был,
Уснувшим спьяну, удружил:
И с братом, взявшись за услугу,
Они заботу проявили;
Троих в сторонку оттащили,
Под спины подложив дерюгу;
Пристроив бережно в тенёк;
За склад в укромный уголок.


XXX.
А пир чесной, не утихая,
Лишь разгорается сильней,
Звучит музыка не смолкая,
И кубки, чаши всё полней.
Когда, уж, был и пир в разгаре,
И гости во хмельном угаре,
Через ворота городские,
Толпой кочевники лихие,
(Когда семь вёрст уже промчались),
Крича, свистя, влетели днём.
Ведомые поводырём,
Они по улицам промчались;
Неслись к Всеславовой усадьбе,
Навстречу развесёлой свадьбе.


XXXI.
Врагам глаза, увы, не застишь.
Добравшись к цели наконец:
К усадьбе, где ворота настежь,
Раскрыть с утра велел купец.
Они в них с ходу ворвались;
Сквозь люд гулявший прорвались,
Тесня всех кучно меж рядами.
При этом печенеги сами,
Пылая яростью безмерной,
И ненависть в сердцах храня,
На языке своём браня,
Всех тех, кто был здесь. Смерти верной,
Предать желая всех подряд,
Расположили свой отряд,


XXXII.
Так, чтоб никто не мог сбежать,
Из их сплошного окруженья;
На помощь чтоб не смог позвать;
Не смог произвести движенья.
Они смотрели, как шальные;
Достав клинки свои стальные,
Все печенеги скопом взялись,
Тех, кто на них сейчас бросались,
Мечами беспощадно сечь;
Направив крепких лошадей,
Топтать копытами людей,
Чтоб возмущенье их пресечь,
Но бойней быстро увлеклись,
Уничтожать всех принялись.


XXXIII.
Один, другой вздымали сабли,
И, с гневом опуская вниз,
Покуда руки не ослабли,
И кровушкой не облились,
Рубили всех с ожесточеньем,
С необъяснимым упоеньем,
Обрушив яростную злость.
Ударом резким плоть и кость,
У безоружных рассекая,
Когда народ, чтоб устраниться,
Рукой пытался защититься;
То головы им пробивая;
Жестоко жаждя наказать;
Кто здесь хозяин показать.


XXXIV.
И люди, кровью истекая,
Свергались наземь сей же миг,
Глаза на веки закрывая,
И муж степенный, и старик,
Под натиском степной оравы;
Сим печенегам для забавы,
Стеная, жалостно крича,
Под сталью злого палача,
Который местью упиваясь,
В пылу безжалостной расправы,
Валил людей, как валит травы,
Своим геройством наслаждаясь,
Сбивая палкою, юнец -
Завзятый плут и сорванец.


XXXV.
Всеслав, схватив с стола кувшин,
Что было силы размахнулся;
Метнул в ворвавшихся вражин,
И, если б всадник не пригнулся,
В него б наверняка попал.
Отчаиваться он не стал;
Намереваясь вновь метнуть,
Взял чашу, но пронзило грудь,
Всеславу острое копьё,
Что печенег в него направил,
И всадник тем купца заставил,
Прервать движение своё:
Всеслав расслабил кулаки;
Упала чаша из руки,


XXXVI.
Со звоном оземь ударяясь.
Она не долго дребезжала,
Довольно медленно вращаясь,
Пока совсем не замолчала.
Ну, а Всеслав, обмякнув телом,
Был бледен, словно белым мелом,
Ему окрасили лицо;
Взор, устремлённый на крыльцо,
Вдруг помутнел, глаза закрылись,
Когда Свет Божий в них померк.
Устами сиплый стон изверг.
Колени резко подкосились;
И рухнул он к людским ногам,
Дав повод к радости врагам.


XXXVII.
Всеслава верная супруга,
Назад в испуге обращаясь,
Увидев смерть милого друга,
И этой смерти ужасаясь;
Не веря собственным глазам,
Воздела руки к небесам,
И к ним в моленьи обратилась,
С той болью, что внутри скопилась,
Истошный исторгая крик.
Но всадник саблею кривою,
Взмахнул у ней над головою,
Без промедлений, в тот же миг,
Ей череп на двое рассёк.
Из раны с кровью мозг потёк.


XXXVIII.
И Ярославна оседая,
К Всеславу рухнула на грудь.
Кто? Что? Зачем? - Не понимая;
Однако же, успев шепнуть:
"Иду к тебе, мой ненаглядный!..."
В момент сей скорбный, безотрадный,
Их сватов сабли посекли.
Сваты, упав, в земной пыли,
Лежали оба в лужах крови,
Что истекала из их ран,
А печенежский ветеран,
Подняв взлохмаченные брови,
С ухмылкой едкой на губах,
Уже втоптать готов был в прах,


XXXIX.
Невест изящных и прекрасных,
Теснившихся одна к другой;
Смирившись, смерть принять согласных,
Пока стоят сестра с сестрой.
Он острой саблей замахнулся;
Совсем немного изогнулся,
Чтоб нанести верней удар...
Боян, взирая на кошмар,
Который вокруг них творился,
Свою Светлану заслонил,
И печенег его убил.
Он не на шутку разозлился.
"Собака!" - Гневно произнёс,
И вот, уж, вновь удар нанёс,


XL.
Сразив Светлану наповал.
Невзор с Добрыней ошалели,
Увидев то, как брат их пал,
Но страх в душе преодолели;
Неравный принимая бой,
Закрыв невест своих собой;
Свои поправив кушаки,
Невольно сжали кулаки,
Но стрелы сразу с двух сторон,
Тела их юные пронзили:
Стальные острия вонзили,
Сбивая наземь их заслон.
А стрелы, пущенные следом,
Злым печенежским оглоедом,


XLI.
На этот раз и их невест:
Сначала милую Снежану,
Что сделала прощальный жест;
За нею младшую Цветану,
Стремясь больнее уколоть,
Вонзались в молодую плоть,
И их тела, когда пробили,
В сердца им метко угодили.
Девицы пали бездыханны.
Их белый свадебный наряд,
Лишь пятна крови обагрят.
Венки меж них благоуханны,
Лежали с их чела упав;
Дань памяти о них воздав.


XLII.
Дубыня, криков испугавшись,
И крови, что рекой лилась,
И мёртвых тел, что распластавшись,
Лежали всюду. Устремясь,
Ползком пробрался между ног;
Удачно проскользнуть он смог,
Минуя печенегов свору;
Скорее кинулся к забору;
Что было силы побежал,
Но тут же кем-то был замечен,
Свирепым, грозным криком встречен,
И конный печенег нагнал:
Ребёнка - малое дитя,
Проткнул копьём почти шутя.


XLIII.
Коня наездник развернул;
В бока упругие ударил,
И вновь копьё своё метнул,
При этом ряд зубов оскалил.
Других мальчишек поразить,
Хотел он, но сообразить,
Успели братья - Сбыня, Ждан.
Последний, сжав свой талисман,
Их быстро в сторону увлёк,
Ложась на землю среди тел;
Позвать и брата он успел;
Помог счастливый оберёг.
Копьё со свистом проскочило.
В тела погибших угодило.


XLIV.
Но всадник к братьям приближался,
Надеясь сорванцов добить.
Тот печенег не унимался,
Намереваясь их убить.
Но сёстры старшие, уж, ждали;
Всё, что случилось увидали,
И поспешили на подмогу.
Не в силах скрыть свою тревогу,
Видана преградила путь.
Обрушив меч свой, печенег,
Ей руку правую отсек.
Она едва смогла шагнуть;
Сознанье тут же потеряла,
И кровью долго истекала.


XLV.
А Мирославна за сестрою,
Быстрее к братьям поспешив,
Как и Видана, встав стеною,
И всадника не пропустив,
Когда намеревалась встретить,
Успела только лишь заметить,
Как всадник плёткою хлестнул,
И тут же следом полоснул,
Ей от плеча и вдоль груди,
Клинком отточенным широким,
Тот след был ровным и глубоким,
Пробившим рёбра впереди.
Тут кровь из раны заструилась.
Землица кровью окропилась.


XLVI.
Детей, закрыв собою, Ясна,
Над ними бережно склонясь,
Убийц ругала громогласно,
В ответ в отчаяньи гневясь.
Орлицей гордой, как крылами,
С заботой обняла руками,
Она и Сбынюшку, и Ждана,
Схватив их за полы кафтана,
И в страхе, сидя вместе с ними,
Пыталась братьев успокоить;
На лад иной детей настроить,
Словами добрыми своими.
Но печенежский воин статный,
Уже достав клинок булатный,


XLVII.
Им моментально замахнулся,
И с силой резко опуская;
Он шеи девушки коснулся,
Её мгновенно рассекая,
И, перерезав горловину,
Рассёк почти наполовину.
Фонтаном кровяной поток,
Беззвучно хлынул на платок.
Фонтан, пульсируя, играл,
Покуда сердце Ясны билось.
Не утихая кровь струилась.
Фонтан тот долго не смолкал.
Вид Ясны братьев напугал,
И в шок, и в трепет повергал.


XLVIII.
Палач девиц слегка скривился.
Встал чёрной глыбой, и в ребят,
Когда работой возгордился,
Он, вперив безразличный взгляд,
Носком большого сапога,
Пнув мальчуганов в их бока,
Стараясь действовать спокойней,
Как-будто бы мясник на бойне,
Обоим головы срубил;
И, не расстроившись ни мало,
Он подошёл, как небывало,
Друзьям из войска подсобил.
Затем уселся на коня,
Своей кольчугою звеня.


XLIX.
А Велимудр дремал спокойно,
Один в высоких теремах;
Найдя приют душе, достойно,
Под пенье сладкозвучных птах,
Переносил сердечной раны,
Боль нестерпимую. Желанны,
Лишь были мысли о жене.
И даже в скоротечном сне,
Он видел только лишь её;
Лишь только ею любовался;
Красой супруги наслаждался...
Но в сон ворвалось вороньё,
И принялось поверх кружить,
И карканьем его будить.


L.
Проснувшись, Велимудр не сразу,
Глаза, сомкнутые, открыл.
Отдавшись сонному экстазу,
Он полон сновиденья был.
Прислушавшись, насторожился:
Весь щебет птичий прекратился;
Лишь донеслись до горемыки,
Какой-то странный шум и крики.
На шум гулянья удалого;
На радостные визг и пляс,
Той свадьбы, что идёт сейчас,
Не походили. Снова, снова,
Он вслушивался в этот шум.
Чреда предчувствий, скверных дум,


LI.
В нём рой сомнений породили,
Тревогу пробудив в душе,
И боль иную возбудили,
И страхам дверь раскрыв уже,
Велев, скорее просыпаться,
Заставили его подняться.
Минуя поперёк домину,
Прошёл в другую половину,
Где терем на передний двор,
Глазницами окон глядел,
Где свадьба шла, народ галдел.
Он выглянул. Ему в укор,
Не свадьба праздная предстала,
Пред взором. Груда тел лежала,


LII.
Средь перевёрнутых столов;
Средь снеди разной и скамей,
Десятки срубленных голов...
От центра выше и левей,
Средь убиенных остальных,
Увидел Велимудр родных,
Что друг от друга недалёко,
Пав, находились. Как жестоко,
Налётчики сгубили их!
Успев на части порубать;
Не пожалев отца и мать,
(Всех - сердцу самых дорогих),
И младших братьев, и сестёр.
Под ними кровяной ковёр,


LIII.
Пятном багровым расстилался.
Но вскоре, потемнев, и он,
В землицу медленно впитался.
Теперь уже ни крик, ни стон,
Не слышен был; лишь голоса,
Тех, кто людей, как древеса,
Когда их души загубил,
В Всеславовом дворе свалил,
Не громко снизу раздавались.
Их Велимудр не мог понять;
Слов печенежских разобрать,
Не в состояньи был. Ругались,
Иль просто о лихом набеге,
Хвалясь, общались печенеги.


LIV.
У Велимудра разум зрелый,
Не мог свершённого понять;
Растерянный, оторопелый,
Отказывался смерть принять,
Своей семьи. "Не сон ли это?"
Искала мысль его ответа.
"Всё наяву? Иль всё ж во сне,
Привиделось всё это мне?...
Бежать? Спасать? Но их, уж, нет.
Они лежат, раскинув руки,
С гримасой на лице от муки,
Для них померк навеки свет..."
Шаг сделать ноги не могли,
Как-будто к полу приросли.


LV.
Пока иные кровь пускали,
Тем, кто в усадьбе уцелел;
Пока последних добивали;
Другим Куела повелел,
Чтоб, действуя наверняка,
Взять поскорей проводника;
Найти в подклетях те ворота,
Что в ходе дерзкого налёта,
Им надобно скорей открыть;
Через которые пройти,
Заранье ведая пути,
Смогли б они, чтоб получить,
Свободный доступ к складам тайным,
К сокровищам необычайным.


LVI.
Седла Куела не покинув,
Сидел и ждал, когда назад,
Подвалы тайные окинув,
Вернётся посланный отряд.
Но времени прошло изрядно...
Куела понял, что неладно,
С сокровищем желанным что-то.
Уж, новых воинов охота,
Коль прежние не возвернулись,
Ему к сокровищам послать,
Чтоб их быстрее отыскать;
Уж, добровольцы подтянулись,
Но тут воинственный старик,
Из тьмы подклетей слышит крик.


LVII.
Он весь напрягся. Что такое?
Нахмурив скошенную бровь,
Не ведая в душе покоя,
Пытается вглядеться вновь,
В утробу мрачной пустоты.
Вдруг с факелом из темноты,
Навстречу воин выбегает,
Крича в испуге, и бросает,
На воеводу робкий взгляд,
Боясь его рукоприкладства;
Горланит, нет, мол, здесь богатства!
С Куелой вместе он назад,
К складам заветным поспешает,
Им путь дорогу освещает.


LVIII.
Куела, встав внутри подклети,
Где должно золоту лежать,
Хранясь до времени в секрете,
Не может ничего понять.
Кто мог склады сии отверзнуть,
Так, что сокровища исчезнуть,
Смогли отсюда без следа?
Кто смел свершить сие? Когда?
Он взглядом по стенам блуждает;
Всё пусто. Нету ничего.
И ярость сердце бьёт его.
К себе он жестом подзывает,
Лазутчика, что узнавал,
Где клад с сокровищем лежал.


LIX.
Лазутчик, рухнув на колени,
Клянётся жизнью перед ним.
Истошно заходясь в рефрене,
Что не виновен. "Поглядим!"
Ему ответствует Куела.
Такой исход большого дела,
Он вовсе не предполагал.
Он, явно, об ином мечтал.
Лазутчика, не отпуская,
Куела воинам велит,
Храня невозмутимый вид,
Бездарно время не теряя,
Замки с других складов сбивать,
И все подклети обыскать.


LX.
В других подклетях лишь товары,
Находит воинство его.
Ломятся от добра ангары,
И больше..., больше ничего.
Сокровищ сказочных отныне,
Как ни ищи, но нет в помине.
Казна пуста. Богатства нет.
А, где оно? Пропал и след!
Но в той подклети, где стоят,
Находят воины монеты,
И очень мелкие предметы,
Оставленные по углам. Таят,
Те стены что-то злое,
Не оставляя их в покое...


LXI.
Куела мыслями терзаем,
Что кто-то их опередил,
И нервной дрожью сотрясаем,
Решает: кто бы это был?
Узнать, усердно допытаться,
Коль захотели б расстараться,
Увы, но будет очень сложно.
Вернее, вовсе невозможно.
Дознаться не с кого. Кругом,
Лишь мёртвые тела лежат.
А мёртвые не говорят.
Быть может, обыскать и дом?
Куела ходит по двору,
И шапку толстую в жару,


LXII.
Он с головы своей снимает,
Пыхтя, взбирается в седло.
Пот, набежавший, вытирает,
Тряпицей промакнув чело.
Глядит с обидой затаённой,
На двор недавно покорённый.
На тьму безвременных смертей,
Глядит растерянно злодей.
Зачем усилия все эти?
Богатство мимо них прошло.
Как-будто ветром унесло,
Туман летучий на рассвете.
Но слышит воевода вдруг,
Подков тяжёлый гулкий стук.


LXIII.
Окинув печенегов банду,
Что по подворью разбрелась;
Немедленно даёт команду,
Чтоб по-быстрее собралась;
И вместе мчат они с усадьбы,
Оставив двор кровавой свадьбы,
Боясь, что кто-то уцелел,
В той жуткой бойне, и посмел,
Подмогу вызвать для отмщенья.
Им схватка нынче ни к чему;
Жизнь дорога им, по-сему,
Поправ про храбрость рассужденья,
Спешат скорей ретироваться,
В бою чтоб с войском не встречаться.


LXIV.
А Велимудр с хором взирая,
На двор свой устремляя взгляд,
Опять событий ожидая,
Увидел, как второй отряд,
Вперёд по улице летящий,
Из печенегов состоящий,
Ворвался на усадьбу лихо,
Но вместо криков, очень тихо,
Остановился, слез с коней,
И, встав у трупов бездыханных,
Под грузом чувств своих спонтанных,
В помин загубленных людей,
С голов своих снял шапки разом,
И с уст не дав сорваться фразам,


LXV.
В немом молчаньи замерев,
Недвижим долго оставался,
Но, о погибших поскорбев,
Припомнил, для чего примчался.
Их старшина отдал приказ,
И трое человек тот час,
Склады в подклетях оглядели.
"Мы с вами, братцы, не успели.
Без нас подчистили склады;
То печенеги постарались.
Ни с чем, как видно, мы остались.
А злыдни, натворив беды,
Бежав, как истинные мрази,
Уж, ускакали восвояси."







Глава восьмая.


I.
Одетый, словно печенеги,
Ретивых конников отряд,
Сюда спешивший в быстром беге,
Увиденному был не рад.
Итогом разочаровавшись,
Ни с чем фактически оставшись,
Молчком средь трупов покрутились,
И прочь с усадьбы удалились,
Раздумывая: что сказать?
Как князю новость сообщить,
Чтоб князя меньше огорчить?
Чтоб он не вздумал наказать.
Лишь воинство второе скрылось,
В глазах у парня помутилось.


II.
Всё так же Велимудр украдкой,
Глядит на двор широкий свой.
Бьёт тело нервной лихорадкой.
Знакомый двор вдруг стал чужой.
Он хлещет в стену кулаками,
Затем, лицо закрыв руками,
Без слёз неистово рыдает.
Всё тело болью содрагает.
Он силится дышать, но тщетно:
Как-будто в горле ком стоит,
И всё дыхание сбоит;
Уже становится заметно,
Что трудно воздуха вдохнуть:
Рыдания стеснили грудь.


III.
Но, предприняв усилье снова,
Он делает глубокий вдох,
И вниз из терема отцова,
Спускается, ища подвох,
В пропаже ценностей семейных.
Возможно, в сговорах келейных,
Таится истинная суть?
Но, как сей "ларчик" отомкнуть?
Бессвязный мысленный поток,
Нахлынув, чувства забивают;
И шквалом диким накрывают,
Мешая вывести итог.
Проснувшись, месть вскипела в нём,
И душу адским жгла огнём.


IV.
Тела лежат: всё там, всё те же.
Их видит Велимудр опять,
Но дышит он спокойней, реже,
Стремясь волнение унять.
В себя он медленно приходит,
И взглядом пристальным обводит,
Всё, что находится вокруг.
Кто нынче враг? КТо нынче друг?
Приводит мысли он в порядок,
Хотя изрядно потрясён,
Однако же находит он,
Чтоб дело не пришло в упадок,
В себе и волю, чтобы мстить,
И силы всё чтоб возродить.


V.
Решает Велимудр сначала,
Себе помощников сыскать,
Чтоб думы смерть не омрачала;
Затем поспешно разобрать,
Тела на свадьбе убиенных,
Своих родных и незабвенных,
А также и гостей желанных,
На пир роскошный щедро званных.
Едва об этом он подумал,
Как на усадьбу прибыл к ним,
С семейством Ёрш, а вслед за ним,
Тишила забрести задумал,
С женой своей и с младшим сыном,
Поздравить молодых с почином,


VI.
Семейной жизни, чтобы складно,
Свершалось всё меж молодых,
Чтоб бедам не было повадно,
Губить всю прелесть дней златых.
Хотя они все огорчались,
Что в путь-дороге задержались,
Но, увидав, что приключилось;
Что это с ними бы случилось.
Сейчас, конечно, были рады,
Тому, что смерть их обошла;
И горесть стороной прошла.
Им большей не было отрады,
Что все они остались живы,
Не стали частью злой поживы.


VII.
Они остались на подворье,
Чтоб Велимудру помогать,
И оказать ему подспорье:
Тела погибших разбирать.
О бойне быстро слух разнёсся.
Он чёрной молнией пронёсся,
Среди строений городских,
Затронув струны душ людских.
К усадьбе мёртвого Всеслава,
Народ стекался всё быстрей;
Искали родичей, друзей;
Потоком шла людская лава.
Слёз по усопшим не стыдились.
Забрав погибших, расходились.


VIII.
Благодаря заботам дружным,
Семей работников своих,
Непосчитавших труд натужным,
И бывших в помыслах благих.
(Что можно о таких сказать?
Здесь можно только указать:
Таков от веку русский люд;
Хоть он бывает гневен, крут,
Но только завсегда, везде,
Коль, что не доброе случится,
Когда жизнь болью омрачится,
Отзывчивы к чужой беде.
Не из корысти, не для славы,
Не потому, что в моде нравы,


IX.
Кому-то в чём-то помогать;
Но лишь от доброты душевной,
Они возьмутся утещать,
И силой доброты целебной,
Излечат все на сердце раны;
Разгонят в голове туманы;
Даря общенья благодать,
С собой помогут совладать.
Но и делах житейских тоже,
На помощь, не скупясь, придут,
Не посчитав за тяжкий труд.
На них надеяться в том гоже.
В событий скорбной череде,
Не бросят одного в беде).


X.
Пока тела его родных,
Пять-шесть работных собирали,
И вверх на тканях холстяных,
В хоромы вместе поднимали,
Сам Велимудр пешком пошёл,
И двор огромный обошёл,
Чтоб средь усадьбы родовой,
Сыскать, кто есть ещё живой.
Он задний двор молчком обходит.
Глядит, подводы там стоят,
В телегах сундуки хранят.
Он взглядом всё вокруг обводит.
Стремясь понять, чьи мужики,
Могли оставить сундуки?


XI.
И, покрутившись у подвод,
Наш Велимудр их изучает;
Хоть в них не сразу признаёт,
А лишь, когда там примечает,
Меж тканью, чьи ошмётки сшиты,
Которой сундуки накрыты,
Торчит слесарный инструмент,
То Велимудр в тот момент,
Почти мгновенно понимает,
Что те возы - мастеровых.
Остались ли они в живых?
Иль дух их в бозе почивает?
Оставив кладезь средь подвод,
Он дальше по двору идёт.


XII.
Молчком дойдя до новой бани,
Её обходит он вокруг:
И здесь клочки кровавой ткани;
Обрубки отсечённых рук,
Лежат меж умертвлённых тел,
Которым нет, уж, боле дел,
Отныне до мирских занятий -
Работ, торговых предприятий,
Строительства или извоза...
Им безразлично всё. Отсель,
Смерть жизни тонкую кудель,
Оборвала. О счастье грёза,
Бесследно канув в пустоту,
Исчезла, погубив мечту.


XIII.
Но Велимудру будто слышно,
Движенье в бане - странный шум...
На миг он замер неподвижно;
Объят сомненьем страшных дум.
Но всё ж он баню проверяет.
Он в бане двери отворяет,
И взору тут же предстаёт,
Пусть пьяный, но живой народ:
Шестак лежит с мастеровыми,
Кто на полу, кто на скамьях;
Одежда в пятнах и в слюнях,
Объедки, крынки между ними,
Валяются то здесь, то там,
Собой дополнив сей бедлам.


XIV.
Созвав людей, пьянчуг выводят;
Под локотки на двор ведут;
Те мутным взором всё обводят;
Вольготней дышится им тут.
Их, с вёдер окатив водою,
Похолоднее, ключевою,
На землю задом усадив,
У бани к стенке прислонив,
Расходятся, не дожидаясь,
Пока они в себя придут;
Вид человечий обретут;
К делам насущным возвращаясь,
Идут к лежащим мертвецам,
Чтоб в путь собрать их к праотцам.


XV.
Покуда Велимудра семью,
Собрав всю в баню отнесли,
Ходил вокруг он мрачной тенью,
(Событья дня так потрясли);
Покуда бабы хлопотали,
Над убиенными вздыхали;
Пока покойных обмывали,
Да в белый саван одевали,
Он скорбно на крыльце высоком,
Сидел, в безвестность вперя взгляд,
И роковых событий ряд,
Мелькал пред ясным его оком,
Заставив вновь всё пережить;
Обрывки в холст один сложить:


XVI.
То, что до селе он не видел;
Иль видел, но не понимал;
Иль то, что прежде зримо видел,
Но Иначе воспринимал;
Теперь же каждое мгновенье,
Он разглядел; как отраженье,
События пред ним предстали;
Как-будто шоры с глаз упали.
Вникая, он похолодел,
Узрев, как спицу подобрал,
Которую Шестак искал;
В воспоминаньях разглядел,
Что, загнутая эта спица,
У Шестака сейчас хранится,


XVII.
За голенищем сапога.
Когда заметил в бане он,
Артельных, Шестака нога,
Припомнилась, как страшный сон.
Припомнил, как такой же спицей,
Хранившейся за ноговицей,
Мужик рябой и бородатый,
Счищавший снег зимой лопатой,
Однажды просьбе вняв отцовой,
Когда у бати ключ пропал,
Замок амбарный открывал;
А после с рожею пунцовой,
На деньги батькины бухал;
Подряд семь дён не просыхал.


XVIII.
Был Велимудр тогда мальцом.
Со временем сие забылось,
Как он стоял перед крыльцом...
Теперь же разом навалилось:
И та история с извозом,
Когда артельные навозом,
Вдруг безоглядно увлеклись,
И продавать его взялись;
И тот ночной пожар "случайный",
Когда горела часть стены,
Отцу добавив седины,
Оставшись за завесой тайной.
Кому? Зачем пожар был нужен?
Кто с их семейством был не дружен?


XIX.
И поиск спицы Шестаком,
Которую он при пожаре,
Как-будто бы, упав ничком,
Как-будто будучи в угаре,
Совсем случайно уронил,
И, сколь искал, не находил.
Теперь-то ясно, спицу эту,
(В том Велимудру нет секрету.
Какой, уж, нынче в том секрет?!)
Тот при поджоге потерял,
Хотя в ином всех уверял.
Уж, знает Велимудр ответ:
Мастеровые всё схитрили,
И стену сами подпалили.


XX.
Им надобен был этот шаг,
С поджогом брёвен у хором,
Чтобы верней, хитрей, вот так,
Пробраться ко Всеславу в дом.
Наверняка, пока слонялись,
Работные им проболтались,
Что в доме, дескать, есть темница,
В которой золото хранится;
И те, позарившись потом,
Задумали добром разжиться,
И золотом обогатится;
И, вовлекаясь Шестаком,
Уже, решившись на обман,
Составили коварный план.


XXI.
Когда же языки пожара,
Взметнулись выше по стене,
Во тьме царящего кошмара,
Пытаясь взмыть к самой луне,
Собой всё ярко освещали,
Как-будто солнце озаряли,
Соседние дома, строенья,
Их благочинного селенья;
Огонь был виден вдалеке...
Боясь, что он распространится,
И город в угли превратится,
Сон забывая, на легке,
Сбегался средь ночИ народ,
Уж, зная, что их лихо ждёт.


XXII.
С своих постелей подхватившись,
В тот миг не мысля о стыде,
Спросония не облачившись,
С одной лишь думой о беде,
Народ в исподнем выбегал;
Водой из вёдер поливал,
Зардевшееся было пламя,
Что вилось по ветру, как знамя;
Никто в толкучке, в маете,
Не обратил тогда вниманья,
Сосредоточив все старанья,
В делах забывшись, в суете,
Унять пытаясь кавардак;
Что среди прочих лишь Шестак,


XXIII.
А с ним его мастеровые,
Одеты полностью стоят;
Глядят, как вспышки огневые,
Скопившись, вверх поток струят.
Взяв нужное из инструмента,
Дождавшись нужного момента,
Они взялись пожар тушить,
Чтоб тот не смог дом сокрушить.
Старанья рьяно прилагая;
Сноровку проявив свою,
Как воин опытный в бою,
Везде и всюду поспевая,
Как прежде, в трудовом пылу,
Себе снискали похвалу.


XXIV.
Связав все нити воедино,
Наш Велимудр взволнован был;
Сложилась общая картина,
И далее он рассудил,
В волненьи чувствам предаваясь,
На гнев сердечный откликаясь:
То, что не делал он до сель;
Покуда здесь ещё артель,
Застав врасплох, он к ним придёт,
И уличит их в злостной краже;
Потребует от них он даже,
Когда тверёзыми найдёт,
Богатства, все, как есть, вернуть,
Чтоб с миром выдвигались в путь,


XXV.
Подальше свой обоз гоня,
Чтоб не позорить отчий дом;
И, милосердие ценя,
Покаяться в грехе. Потом,
Чтоб о содеянном жалели,
Всю жизнь; и искренне скорбели,
СтоЯ коленопреклоненным,
По людям ныне убиенным.
Метнулся Велимудр во двор,
Чтобы взглянуть в глаза лукавым,
Грозя судом над ними правым,
Однако же Шестак, как вор,
Уже с артелью ушлой скрылся;
Прочь с их подворья удалился.


XXVI.
У бани нет мастеровых.
Нет тех телег, что здесь стояли:
Своих хозяев деловых,
С утра в упряжках поджидали.
Лишь на земле, блеснув на свет,
Лежали несколько монет,
Из золота: точь-в-точь, как те,
Что сохранялись в темноте,
Отцовых потайных подвалов,
По сундукам большим и малым,
В мешках, изрядно обветшалым;
И просто - грудами развалов,
Прельщая мысленно всех тех,
Кто в пасть готов был в смертный грех.


XXVII.
В расстройстве Велимудр злится,
Себя ругая и браня;
Готов во гневе распалиться,
Себя за промах свой виня:
Ту "пташку", что была в руке,
Что сжал почти что в кулаке,
Он так бездумно отпустил,
Хотя совсем уверен был:
Ей некуда теперь деваться;
Не отвертеться Шестаку -
На лихоимства мастаку...
Однако ж, вот, как может статься:
Ушёл из рук его злодей!
Догнать его! Догнать скорей!


XXVIII.
Немедля, Велимудр стремится,
Веля коня быстрей седлать.
Он на него уже садится,
Чтоб супостата отыскать.
Но замер. Мчать куда, не знает.
Коня нервозно он взнуздает.
Жеребчик на дыбы встаёт.
Храпит. Копытом землю бьёт.
Куда, коня пришпорив, ехать?
Вдруг Ёрш, сметливо подсказав;
Рукою парню указав,
Чтоб ненароком не проехать,
И сбивчиво, и торопливо,
Ему вещает особливо,


XXIX.
Что, дескать, слышал ненароком,
Артельных ноне разговор,
Приспичило, каким-то боком,
На Стешкин постоялый двор,
Им непременно заявиться.
Зачем? Что там могло случится?
Неведомо сие Ершу.
"Занятно! Ладно, поспешу!"
И Велимудр коня торопит,
Туда, куда Ёрш указал.
День постепенно угасал.
Вот-вот, и град во тьме утопит.
Ну, а пока вокруг смеркалось,
И солнце к долу опускалось,


XXX.
Шестак, действительно, с артелью,
На постоялый двор прибыв,
Беспечно предался веселью,
И всех своих опохмелив,
С бутыли новой разливает;
Свою удачу восхваляет -
Не всякий раз им так везёт!
Хвалу судьбе он воздаёт.
Шестак опасности не чует;
Гордыней преисполнен весь.
Решил, что ночью этой здесь,
Артель спокойно заночует.
Они пируют, не таятся.
Им некого теперь боятся.


XXXI.
Погиб Всеслав Скоробогатый.
Погибла вся его семья.
Лишь сын его придурковатый,
Остался жив, но окромя,
Своих смешных переживаний,
И горестных пустых терзаний,
Он не способен ни на что.
Коль о жене страдал так, то,
За всю семью страдать возмётся,
Он точно во сто крат сильней.
Ведь в этот раз ему больней...
Ему костры ещё придётся,
Для всех в семействе возводить,
И тризну после проводить.


XXXII.
"Сын - Велимудр не опасен".
Считает так мастеровой.
Сошедший вечер так прекрасен!
Он наполняет кубок свой,
И снова пьёт с своей артелью,
Отдавши дань хмельному зелью.
Но в этот раз все меру знают,
И сверх, уж, не употребляют.
Ведь завтра им в обратный путь.
С утра всем нужно быть тверёзым,
Чтоб с огромаднейшим обозом,
(Удачу чтобы не вспугнуть),
За город выбраться, а там...
Взять курс к родным своим местам.


XXXIII.
Добравшись, Велимудр тихонько,
Чтоб не бряцали удила,
Седло покинул, и легонько,
Чтоб поступь шум не подняла,
Подальше привязав коня,
Тьму непроглядную кляня,
Что, уж, на город опустилась,
И чернотой вокруг сгустилась;
На Стешкин постоялый двор,
Таясь средь выступов ограды,
Минуя в темноте преграды,
Добрался, и через забор,
Когда в волнении вздохнул,
Удачно враз перемахнул.


XXXIV.
Что видит он во свете лунном?
Весь Стешкин постоялый двор,
(В духмяном запахе тархунном),
До куда в тьме мог видеть взор,
Заполнен множеством телег,
Артели, вставшей на ночлег.
Телеги плотно друг пред другом,
Ни в линию, ни полукругом -
Рядами ровными стоят,
Почти впритык двумя бортами,
Соприкасаясь. Лишь местами,
Зазор виднеется. Хранят,
В своих утробах те телеги,
Большие сундуки - ковчеги.


XXXV.
Чтоб от телег и сундуков,
Отбить смердящий дух навозный,
Артелью хмурых мужиков,
Всегда имевших вид серьёзный,
Навоз уже водою смыт,
А груз в телегах тех покрыт,
Драконьей свежею полынью -
Травой ценимою богинью,
Зеваною. Сия трава,
Не только запах устраняет;
От сглаза люд оберегает,
(Так говорит о ней молва).
Когда полыни наложили,
Поверх солому настелили.


XXXVI.
Спустившись, Велимудр присел,
По сторонам поворотился;
Вокруг всё с тщаньем оглядел,
И под телегой затаился,
Что ближе всех к нему была.
Давно забыв про удила,
Вдали двора стояли кони.
В сколоченном большом загоне,
Их очень много находилось.
Их смысла не было счетать;
В подсчётах время убивать.
Уж, время за полночь клонилось.
Луна светила, как всегда...
Увидел Велимудр тогда,


XXXVII.
Как распахнулась настежь дверь;
Неровным шагом из корчмы,
Рыча в хмелю, как дикий зверь,
Попав тот час в объятья тьмы,
Шестак прошествовал, икая,
А с ним, друг другу помогая,
Шли два артельных мужика,
Качаясь на ходу слегка.
Из чрева дома ор был слышен,
Бряцанье кубков, песни звук,
Какой-то непонятный стук...
Был Велимудр неподвижен,
В своём укрытии простом.
Шестак же, указав перстом,


XXXVIII.
На, здесь стоявшие, телеги,
Изрёк, что будет нынче спать,
Сомкнувши сладко свои веки,
И эту ночку коротать,
В соломе посреди двора,
До самой зорьки, до утра.
Артельщики, что с ним брели,
Как ни старались, не смогли,
Его в обратном убедить,
Чтоб он забыл о мысли этой.
Шестак, нарядно разодетой,
Не дал себя отговорить.
Артельщики же быстро сдались:
С ним во дворе они остались.


XXXIX.
Улёгшись на телегах рядом,
Между собою разговор,
Любуясь редким звездопадом,
Они затеяли. Весь двор,
Уж, тишиною был объят;
Лишь было слышно, как храпят,
В корчме товарищи их дружно.
Они ж, расслабившись, радушно,
Беседу позднюю вели,
Чреду событий обсуждая,
И Велимудра принуждая,
Ползти между телег в пыли.
Он к ним по-ближе подобрался.
Расслышать разговор старался.


XL.
"Гляди-ка, вот ещё звезда,
По небу тёмному скатилась!
Событий нынче череда,
Столь неожиданно случилась!
Теперь я точно знаю, брат,
Бывает к счастью звездопад..."
"Ты, как мечтатель, Миролюб.
Тебя мы знаем. Ты - не глуп."
Артельщику сказал Шестак.
"Не звёзды путь нам указали;
Не Боги всем нам помогали.
Могло всё выйти так и сяк...
Мы сами знатно потрудились,
Вот оттого обогатились!


XLI.
Ведь все мы из одной округи.
Мы - с трёх соседних деревень.
Есть родичи, есть братья, други...
Пытаем счастье, где не лень.
Здесь нам удача улыбнулась,
И работёнка подвернулась.
Такого не было б конца,
Коль не узнали б про купца,
И про несметные богатства,
Которые тайком хранит.
Пусть сам себя он в том винит...
Мы б не взялись за казнокрадство,
Когда б о нём совсем не знали...
Что ж делать? Слуги разболтали!


XLII.
Кого ж сокровища такие,
Во искушенье не введут?
Хоть не бандиты мы лихие,
Которых ценности влекут;
А ведь и то не удержались;
Хоть все вы долго сомневались,
Но всё ж послушали меня,
Не пожалев о том ни дня.
И мы всё верно расчетали,
Устроив у стены поджог:
Зардев там маленький стожок...
Подвалы нам доступны стали.
Когда же тайный склад нашли,
То все богатства увели.


XLIII.
Богатства в сундуки сгрузили,
Излазив вдоль и поперёк;
Под самым носом вывозили,
А им то было невдомёк,
Что там лежит в глубинах воза,
Под смрадной кучею навоза?!
Навоз, рассыпав у реки,
Отмыв везли мы сундуки,
Сюда - на двор сей постоялый,
Который прежде откупив,
Здесь свой оплот соорудив,
Сокрыли свой доход немалый,
От любопытных глаз храня;
Защиту золоту чиня.


XLIV.
Сокровищ груды сберегали,
Нас дожидаясь до поры,
Покуда золото таскали,
Мы из Всеславовой норы,
Два наших верных человека.
Их неустанная опека,
Для нас всё это сохранила,
От расхищенья заслонила.
Всеслав спросил меня однажды:
Где двое из мастеровых?
Ему ответил: дескать, их,
Услышав их моленья дважды,
Я с миром отпустил к родне.
Без них мы справимся вполне.


XLV.
Благодаря усильям нашим,
Свершился скорбный этот труд.
Не будем мы скорбеть по павшим.
Хоть думал я, нас проклянут,
В семействе у купца Всеслава;
Как вдруг жестокая расправа,
Их семью разом погубила;
Нам путь домой освободила.
Теперь не будет ни погони,
Ни мести, что я тоже ждал,
Забрав Всеславов капитал;
Помчат нас вороные кони,
Отсюда прямиком домой,
С богатством в милый край родной!


XLVI.
По-утру, съехав за ворота,
Растянется большой обоз.
Здесь постоянно возят что-то,
И золотом набитый воз,
Вниманье вряд ли привлечёт.
Хотя подвод несметный счёт,
Невольно вызовет расспросы.
На все докучные вопросы,
Негоже будет нам молчать.
Не вызывая подозренье;
Являя дружное смиренье,
Мы будем, вот что отвечать:
Что, дескать, мы везём пушнину,
Да инструмент, да солонину.


XLVII.
Под вечер, если доберёмся,
Мы до лощины "трёх ручьёв",
Потом до озера пробьёмся,
Наполним кубки до краёв;
Ведь непростую часть пути,
Удастся нам уже пройти.
Коль здесь никто не будет встречен,
Обоз не будет наш замечен;
Дорога дальше по-спокойней,
Проляжет серой полосой,
А там песчаною косой,
Пройдём вдоль брега. По достойней,
Приняв тот жребий, что суждён,
Минуем путь за десять дён."


XLVIII.
Так, вдоволь, уж, наговорившись,
И, всё артельным разъяснив,
Тщеславьем, как вином, упившись,
Сквозь дрёму что-то пробубнив,
Шестак, пристроив афедрон,
Спокойно погрузился в сон.
А Велимудр, от них таясь,
В безмолвном иступленьи злясь,
Услышав Шестака рассказ,
Для них невидим оставался.
Он, значит, верно догадался:
Шестак всё подтвердил сейчас;
Во всём признался он невольно.
Уж, было этого довольно,


XLIX.
Чтоб Велимудр, вскипев от гнева,
Себя едва в руках сдержал;
Чтоб из клокочущего чрева,
Рёв возмущенья прозвучал.
Но Велимудр свой рот рукою,
Зажав, неведая покою,
Вопросом прежним задавался,
И мыслею одной терзался.
Себе твердил он вновь и вновь:
"Так что ж мне делать? Как мне быть?
Как все богатства возвратить?"
Взывала убиенных кровь,
К нему и, требуя отмщенье,
Спослала в помощь провиденье.


L.
Всё также под телегой сидя,
Он, будто замер на мгновенье,
И, ничего вокруг не видя,
Нашёл желанное решенье:
Как действовать ему умело,
Чтоб совершить со мщеньем дело.
И далее без рассуждений,
Утратив толику сомнений,
Он тихо выбрался с подворья;
Коня галопом припустил;
Мрак его вскоре поглотил.
Он не искал ни в ком подспорья.
Копыт же конских мерный стук,
Пропал в ночи, как прочий звук.


LI.
С отмщеньем замысел коварный,
Стремится он осуществить -
Жестокий, хитрый и кошмарный,
Способный всех врагов сгубить.
По-мимо тех мастеровых,
Что с кучей денег дармовых,
Из их обширного поместья,
Сумели скрыться без возмездья,
Причислил Велимудр в врагам,
Свершавшим множество набегов,
Отряд тех самых печенегов,
Молившихся иным богам;
Подобно дикому зверью,
Убившим всю его семью.









Глава девятая.


I.
Коня уздою направляя,
Стремится Велимудр успеть,
Хлыстом при этом подгоняя;
Не в силах более терпеть,
Когда ж под звон его булата,
Свершится наконец расплата.
С душой своею не в ладу,
Коня он правит в слободу.
Там ночью в заспанной слободке,
Он точно знает, есть шинок.
Шинок всю ночь работать мог.
Стоит он точно по-серёдке.
Коль мчишься, то не промахнёшься:
Хоть как ты в дверь его упрёшься.


II.
Хозяин старого шинка,
Когда свою оставил службу,
Пришёл сюда из далека.
Говаривают, водит дружбу,
Он с печенегами порой.
Он - сам мужчина пожилой.
Им он продукты поставляет;
Награбленное он скупает;
Не равнодушен очень к злату;
Он новость, если узнаёт,
Им по-быстрей передаёт,
Не безвозмездно, а за плату.
А, коль с врагом хозяин дружен,
То Велимудру он и нужен.


III.
Войдя в шинок неторопливо,
Дверь Велимудр плотней закрыл;
Всё оглядев вокруг пытливо,
Он половому пробасил:
"Зови хозяина, Горазд;
Пусть лучшего вина подаст!"
И Велимудр без смущенья,
Не дожидаясь приглашенья,
Прошёл к бревенчатой стене;
За стол уселся, подбоченясь,
А половой Горазд, кобенясь,
Но всё же осознав вполне,
Что гость явился не простой,
(В кафтане с нитью золотой),


IV.
Метнулся, поскорей позвать,
Хозяина, а тот спесиво,
(О чём, мол, с гостем толковать?)
Махнул рукой, но горделиво,
Когда Горазд ему шепнул,
Кто к ним случайно заглянул,
Навстречу к Велимудру вышел.
"Сейчас я от слуги услышал,
Что ты - и есть тот сын Всеслава,
Что лишь один остался жив.
Семью же, головы сложив,
Постигла тяжкая расправа.
Так правда это или нет?"
Он вопрошал. "Дай мне ответ?"


V.
"Всё так". Ответил Велимудр,
И шапку, сняв, на край положил.
Был ране парень златокудр,
А ныне седины умножил,
Минувший безотрадный день.
"Все мои мысли набекрень.
Готов рыдать в своём несчастьи.
Всю душу рвёт мою на части".
Пожалился он шинкарю.
"В хоромах дома не сиделось.
Вина мне выпить захотелось.
Боль в сердце, может, усмирю?!
Со мной присядь и выпей тоже.
Вино дай то, что по-дороже".


VI.
Сказав так, гривну золотую,
Положил Велимудр на стол.
"Ах, как я по семье тоскую!
Всю душу я свою извёл!"
"Чрезмерно платишь за вино ты".
Сказал шинкарь. "Какие счёты?"
Так Велимудр отвечал.
Горазд, скосивши глаз, молчал.
"Я б больше отдал, если б смог,
Своё семейство оживить,
Но остаётся слёзы лить.
Прогневался за что-то Бог,
Коль кару страшную послал.
Вмиг сиротиною я стал!"


VII.
Шинкарь же гривною польстившись,
С расспросами не отстаёт,
И, алчным взглядом устремившись,
Ещё вопросы задаёт:
"Был слух, что вся казна Всеслава,
(Быть может, брешут люди, право),
Исчезла, словно испарилась.
Средь воздуха что ль растворилась?
Кто ж пред грехом не устоял,
И душу воровством изгадил?
Кого же Чернобог сповадил?
Кто все сокровища изъял?
"В том для меня, уж, тайны нету.
Бог дал мне верную примету.


VIII.
Мне сам тот супостат сознался,
И спьяну выболтал секрет.
Передо мной не запирался,
Что сам он вычистил подклет,
И золотишко со своими,
Артельными мастеровыми,
Молясь треклятым злым Богам,
Прибрал, как водится, к рукам.
Тот супостат - Шестак зовётся.
Тать всё семейство обдурил...
Отцу он баню мастерил...
Теперь же надо мной смеётся...
Богатств отцовых не осталось;
Всё этим извергам досталось!


IX.
Обидно, что ни говори...
Здесь бранных слов поток излишен.
Теперь, куда ни посмотри,
Я и раздавлен, и унижен.
В глазах людей я - жалкий трус,
Коль мстить за предка не берусь.
Но мщенье мне не по-нутру.
Они же завтра по-утру,
Снарядят с золотом обоз.
Всё увезут с собой свободно.
Жить будут сытно и вольготно,
Забыв про море горьких слёз.
Осилив первый день пути,
Надеются они дойти,


X.
К лощине тихой "трёх ручьёв".
Там, как я слышал, заночуют,
Под пенье звучных соловьёв;
Немного выпьют, похарчуют".
"Коль всё ты знаешь о ворах,
И их бессовестных делах,
Так отчего ж не нападёшь?
Сокровища не отобьёшь?"
"Мне не под силу нападенье.
Их - двадцать с лишним человек.
Себя на смерть бы я обрек,
Ну, а сокровищ тех спасенье,
Один бы я не совершил;
Лишь голову бы там сложил".


XI.
М-да, одному и против двух,
Сражаться будет несподручно.
Что, если разнесётся слух,
И соберёшь благополучно,
Ватагу дерзких удальцов,
Которые в конце-концов,
Помогут отчий клад вернуть?"
"Что помешает обмануть,
Меня им? Клад себе забрать.
Меня ж опять ни с чем оставить.
Тем имя вновь моё ославить,
А честь и совесть растоптать.
Иль вовсе взять, меня убить,
Чтоб не мешал добро делить".


XII.
Горазд принёс кувшин вина.
Разлил его по чаркам медным.
И, выпив Велимудр до дна,
С лицом изнемождённым бледным,
Сказал взяв шапку со стола;
"Прощай, шинкарь, уж, мне пора;
Коль здесь я у тебя напьюсь,
Домой не доберусь, боюсь".
Он быстро со скамьи поднялся;
Встряхнул седою головой;
Кушак поправив яркий свой,
Со всеми скупо распрощался,
И удалился, а шинкарь,
Готов, уж, мчать в ночную даль,


XIII.
С известьем в печенежский стан,
Забыв про тяжесть своих лет.
Он алчной страстью обуян:
Богатства отыскался след.
Тот час коня себе седлал,
И в ночь бесстрашно поскакал.
Богам милее мудрецы!
Взяв свою лошадь под узцы,
Наш Велимудр во тьме стоял,
К столбу ограды прислонившись.
Он, непременно убедившись,
В том, что его известьям внял,
Шинкарь. И вон он поспешает;
Коня торопит, понужает.


XIV.
Вернулся Велимудр домой.
Здесь всё в нём слёзы вызывает.
Внутри он бродит сам не свой,
То с грустью смотрит, то рыдает.
Но мщенье не завершено.
Он ищет зелье. Где ж оно?
Он помнит, в матовой бутыли,
Давно покрытой слоем пыли,
Он видел зелье в прошлый раз.
Куда ж его отец припрятал?
Неужто мать-земле сосватал?
Как пригодилось бы сейчас,
То зелье! Новое варить,
Накладно, долго. Как же быть?


XV.
В родных хоромах опустевших,
Блуждает Велимудр и ищет,
Теряясь в думах одолевших,
По комнатам тревожно рыщет,
Перебирая тут и там,
То вещи, забытый хлам,
То всевозможные тюки,
Ларцы, лари и сундуки.
Вот кажется, сундук вот этот,
Он до сих пор не оглядел.
Он крышку снял, и осмотрел,
Используя всё тот же метод.
Водя на скулах желваками,
Обшарил он сундук руками.


XVI.
Коснулись пальцы осторожно,
Стекла. Ужель и впрямь нашел?
Или ошибся он возможно?!
Бутыль, взяв в руки, отошёл,
Встав к свету восковых свечей.
Пытливый взгляд своих очей,
Направил, жидкость изучая;
И запах жидкости вдыхая,
Когда из горловины пробку,
Убрал, то понял, что оно -
То зелье. Значит решено!
Припомнив, что про дозировку,
Отец когда-то говорил;
Бутыль с собою прихватил,


XVII.
Во двор спустился, поспешая.
Запряг в два воза лошадей.
В возы те, бочки загружая,
Без помощи других людей,
Поставил с помощью лебёдки;
Тесня бочонки те к серёдке,
К возам верёвкой привязал.
"Готово". Сам себе сказал,
И в бочки с фряжеским вином,
Что по-весне обоз доставил,
Он зелье терпкое добавил,
Наваренное колдуном;
Что погружало в крепкий сон,
Чтоб для врагов стал вечным он.


XVIII.
Поводья от второго воза,
От пары чалых лошадей,
Для облегчения извоза,
К телеге привязал своей,
Которой взялся управлять,
Чтоб груз сей к месту доставлять.
Чтоб люди разные лихие,
Не зарились, он дорогие,
Свои одежды, сняв, оставил,
И, облачившись, как батрак,
Поводья, сжавши, взял в кулак,
И оба воза он направил,
С своей усадьбы быстро прочь,
Во мглу, в редеющую ночь.


XIX.
Под утро - лишь заря блеснула,
Весь Стешкин постоялый двор,
Ожил. Мгновенно всколыхнула,
Его под петушиный хор,
Звуча, команда Шестака.
Он был в хмелю ещё слегка.
Артельщики засуетились;
Холодною водой умылись;
Обоз с усердьем снарядили,
И, время не теряя даром,
С ворованным чужим товаром,
С подворья поскорей отбыли,
Чтоб к вечеру из тех краёв,
Прибыть в лощину "трёх ручьёв".


XX.
А Велимудр, встав тихонько,
До сроку поодаль в стороне,
Поводья теребил легонько.
При исчезающей луне,
Тайком за ними наблюдал;
Возы, не торопясь, счетал,
На козлах на телеге сидя.
Он все их действия предвидя,
Набравшись загодя терпенья,
Телег своих не покидал;
Своей минуты поджидал;
Из собственного разуменья,
Уверен был, что месть грядёт:
Событий цепь к тому ведёт.


XXI.
Когда последняя подвода,
Ушла со Стешкина двора,
Он, как бывалый воевода,
Решил, что и ему пора...
Их отпустив на пол версты,
Направил лошадей бразды,
За ними шествовать во след.
Куда (Ведь было не секрет),
Они дорогою бредут?
Известно место назначенья.
Там будут ждать их злоключенья.
Обоз упрямо свой ведут,
Туда, где смерть их поджидает,
И встречи роковой алкает.


XXII.
Шестак с артельными своими,
Под вечер дружно добрались,
С сокровищами дармовыми,
К лощине. Только принялись,
Стоянку делать на ночлег.
Но тут отряд из печенег,
На них набросился внезапно,
И, окружив их, поэтапно,
Взялся, как дичь, уничтожать,
Сначала стрелы выпуская;
Затем мечами их кромсая.
Из круга некуда бежать...
Артель взялась сопротивляться.
Куда там! Бестолку стараться!


XXIII.
Мастровые полегли,
В лощине кровью истекая.
Отпор устроить не смогли.
(Превратна всё ж судьба людская!)
Их печенеги добивали:
Клинки и копья в грудь вонзали.
Не долго вопли слышны были.
Они средь сумрака застыли,
Исчезли, канув в никуда.
Был Велимудр в нетерпеньи;
Глядел на бойню в наслажденьи,
Вблизи скрываясь, где гряда.
Пол дела сделано и вот,
За ним самим последний ход.


XXIV.
Сокрытых прежде лошадей,
С возами вывел на дорогу.
Задал им наскоро плетей.
Они, шагая понемногу,
Пошли дорогою вперёд -
Туда, где бойня, уж, идёт.
А сам опять за хОлмом скрылся,
Приник к земле, и затаился.
А печенеги же расправу,
Над всей артелью учинив;
Всех беспощадно загубив,
Возликовали, уж, на славу.
Кричат. Вид злата лихорадит.
"Да, тут и нашим внукам хватит!"


XXV.
Куела - главный воевода,
Пыл в печенегах остудил;
Брожение присёк народа;
Обоз разграбить запретил.
Подъехал к войску хан Талмат,
И был он несказанно рад,
Тому, что прежние богатства,
Обрёл он вновь. Без панибратства,
Пообещал: никто в накладе,
Не будет. Слово он даёт.
Его назад он не возьмёт.
Так возвестил хан о награде,
(И о дуване столь богатом):
Что даст каменьями и златом.


XXVI.
Но стихли радостные крики,
У печенегов, лишь они,
Завидев, обратили лики,
К дороге пыльной, где брели,
Две Велимудровых подводы.
К ним подбежали коноводы.
Остановили лошадей.
Не находя нигде людей,
Решив, что возчики сбежали,
Заслышав вопли, звон мечей...
В стан привели их поскорей.
В их бочках жидкость изучали.
Им было, право, мудрено,
Что в бочки налито вино.


XXVII.
Двойная печенегам радость:
Им за день дважды повезло!
Отринув мнимую предвзятость;
Судьбе-капризнице назло,
За смелость Боги улыбнулись;
Рукой к ним щедрой дотянулись,
Дав и с сокровищем обоз,
И со хмельным напитком воз.
Уж, более не рассуждая,
Они решили, то вино,
Что их ждало давным-давно,
Испробовать и, разливая,
Его по чаркам-черепам,
Не смешивая пополам,


XXVIII.
Его с водою - так упились,
(На дармовщинку что ж не пить?!),
Что вскоре замертво свалились.
Их больше, уж, не разбудить.
Кто выпил много - умер сразу,
В сознанье не придя ни разу;
Кто помаленьку выпивал,
Тот лишь на время задремал.
Таких ища самозабвенно,
Когда покинул свой бугор,
Где он таился до сих пор;
Найдя же Велимудр мгновенно,
Не сомневаясь, убивал:
Ножом он глотки им вскрывал.


XXIX.
Когда последнего прикончив,
Подобно прадеду отца;
На том кровавый пир закончив,
С гримасой злого хитреца,
Встав, Велимудр оглянулся,
И, озираясь, ужаснулся,
Тому, что видел пред собой.
(Сколь жён оставил он вдовой!?)
Лишь в сердце радость обитала,
Что смог он дерзко отомстить;
При мщеньи кровь за кровь пролить.
Душа от счастья трепетала...
Теперь пора с другим приятством,
Заняться родовым богатством.


XXX.
Подводы, что не распряжёны,
Ещё стояли до сих пор,
Отцовским золотом гружёны,
Недюжий проявив напор,
Сводить стал Велимудр к дороге,
Не помышляя о подмоге:
Теперь бы надо умудриться,
Так в одиночку исхитрится,
Чтоб их составить в караван,
Все свои силы напрягая,
Сноровку, хватку проявляя...
Умелец - он, а - не профан.
Как две своих подводы правил,
Так и все прочие составил.


XXXI.
Так непрерывною цепочкой,
Одну подводу за другой,
Поставив, взмок он, и сорочкой,
Исподней левою рукой,
Пот вытер с мокрого лица.
Про наставления отца,
В тот миг он вспомнил: "Ах, спасибо!
Без них мне было б тяжко; либо,
Обоз я вовсе б не составил,
Хоть бейся, хоть умри я здесь,
Иль изойди я пеной весь,
Но груз до места б не доставил.
Хоть на тебя, отец, мы злились,
Твои советы пригодились!"


XXXII.
Ещё не скоро багряницей,
Забрезжит по-утру рассвет.
Ведёт длиннющей вереницей,
Возниц используя секрет,
Обоз наш Велимудр устало.
Ему ли нынче так пристало,
Как батраку всю ночь трудится,
И нервной дрожью изводится?!
Но выбора, однако, нет.
Встав друг за другом непрерывно;
Гуськом, в колонну неразрывно;
В неясном свете звёзд, планет,
Ведёт обоз он за собой,
В чащебу, в дикий лес густой.


XXXIII.
Но вот уже опушка леса,
Виднеет тёмною стеной.
Скрипят от давящего веса,
Телеги. Мрачной тишиной,
Встречает лес гостей незванных,
Во тьме средь вздохов непристанных,
Внезапно раздаётся вой;
За ним послышался другой...
Вмиг лошади остановились,
Ушами прядают, храпят,
Упрямо упряжью скрипят;
И тьмы, и воя устрашились;
И в жуткий лес идти боятся;
На месте топчутся, теснятся.


XXXIV.
Свести их дальше в глубь чащёбы,
Не может Велимудр никак,
Там разгрузить обоз свой чтобы.
Ступают кони кое-как,
Хоть тянет Велимудр поводья,
И плётку исхлестал в лохмотья,
Обоз не движется вперёд;
Как вкопанный стоит, и ждёт.
А вои волчьи не стихают,
Доносятся из темноты.
Из непроглядной черноты,
Откуда отблески блистают,
Вдруг появился силуэт,
Волхва, который был одет,


XXXV.
В холстЯный чёрный балахон,
С накинутой поверху шкурой;
Глаза скрывает капюшон.
У шкуры тёмный цвет каурый.
Лицо покрыла борода.
Вкруг чресел ровно в два ряда,
Обвит верёвкою пеньковой;
А в длани крупной и суровой,
Сжат длинный посох деревянный,
Из тонкой молодой сосны,
На коем с каждой стороны,
Узор виется несказанный,
Из рун и знаков, и голов,
И атрибутов всех Богов.


XXXVI.
Коль в чёрном культовый служитель,
То, значит - Велеса слуга.
Заветов тайных он хранитель.
Вперёд он, сделав три шага,
Ни пяди больше не смещаясь,
И к Велимудру обращаясь,
Изрёк торжественно ему:
Мол, брат всё знает, по-сему,
Послал его, чтобы помочь,
Не споря с волею Богов,
Коль был их нынче план таков;
И бремя тягот превозмочь;
Осилить тяжкий гнёт страданий,
И горестных переживаний.


XXXVII.
Тут Велимудр не удержался:
"А, что ж он не явился сам?"
К волхву с вопросом обращался:
"Ведь те, что убиенны там,
Как мне, ему они родные,
Не абы кто там остальные..."
"Уж, скоро тот момент придёт,
Жизнь снова вместе вас сведёт.
Когда бы он явится мог,
То прибыл бы без промедленья,
Чтобы унять в душе сомненья,
И угрызенья ты бы смог;
Чтоб дух воспрял, отринув боль,
Покинув скорби злой юдоль."


XXXVIII.
"Спасибо! Помощи не надо!"
В ответ воскликнул Велимудр.
"Ох, человеческое чадо!
Да, ты скорее глуп, чем мудр!
С тобой весь день я обитаю.
Тебе весь день я помогаю.
Не принимаю я укоров.
Скрывал от посторонних взоров,
Тебя, и морок наводил,
Когда ты шастал, как лазутчик,
Иль продвигался, как попутчик,
Когда под смертью ты ходил.
Неуязвим был пред поимкой.
Сокрыт, как шапкой-невидимкой.


XXXIX.
Ну, а гигантский твой обоз,
Кто охраняет среди ночи,
Чтоб он сокровища довёз?
Кто сделал путь ему короче?
Вот то-то, поспешай за мной,
В лес, вставший пред тобой стеной".
"Не смеют лошади идти!
Боятся мрачного пути!
Как я ни бился, ни старался,
Они упёрлись, хоть умри"...
"Не тронь их, и на миг замри"...
Сказавши, волхв за флейту взялся;
К губам своим её приставил;
Чуть дунул, и висеть заставил,


XL.
Сей музыкальный инструмент,
Спокойно в воздухе полночном;
И флейта сразу в тот момент,
В чаривном звуке одиночном,
Который тут же издала,
И заиграла; повела,
Обоз огромный за собой,
Во мрачный, тёмный лес густой.
Легко мелодия звучала.
Обоз был рад ей покориться,
Чтоб в след за ней в чащобе скрыться.
Нога коней по мху ступала;
А Велимудр и чародей,
Шли впереди колонны всей.


XLI.
Всю вереницу тьмою скрыло,
В ветвистом сумрачном лесу...
Движенье их не долгим было.
Вступая в света полосу,
Что по поляне протянулась,
И краем призрачным уткнулась,
В зиявший рядышком овраг,
Волхв, совершив последний шаг,
Остановился перед краем,
И, Велимудра подозвав,
Ему рукою указав,
(Тот был сомнением снедаем),
Промолвил: "Здесь богатства скроем.
В овраге этом их зароем".


XLII.
Заметив взгляд недоуменный,
Волхв Велимудру так сказал:
"Трудясь, как скорбный раб презренный,
Сколь дней ты яму бы копал?
Для сундука, для двух, для трёх,
Ну, может быть, для четырёх,
К утру управился, наверно!?
Хоть чувствовал себя бы скверно!...
Ну, а для сотен сундуков,
Когда б всё делал в свой черёд,
Ты яму б рыл не день, а год!
Прискорбен был б итог таков.
Стой и за всем молчком смотри.
Мне ничего не говори".


XLIII.
Овраг, что подле простирался,
В таинственном лесу сокрытый,
Уж, не таким большим казался:
(Ручьём иль родником размытый),
Он был не длинный, но глубокий,
Причём, достаточно широкий.
В него обоз легко вместится.
Весь тёмной бездной поглотится.
Волхв, своих планов не меняя,
В безделье время не терял;
В овраг подводы направлял,
Процессом твёрдо управляя.
Они к обрыву подходили;
Срываясь, в бездну снисходили.


XLIV.
В глазах коней был страх и мука.
Покорно устремляясь вниз,
При этом не издав ни звука,
Они валились. Лишь повис,
Над тем оврагом потаённым,
Животных кровью обагрённым,
Ужасный неприятный звук:
Тел низвергающихся стук.
В овраг сваливши все подводы;
Свалив все сундуки в овраг,
Волхв умудрённый сделал так,
Что, в миг один, в овраге воды,
Иссохли; почва затряслась;
Буграми, складками взялась...


XLV.
Волхв с Велимудром вверх поднялись,
Пока земля вокруг тряслась;
Вниз до поры не опускались,
Покуда дрожь не улеглась;
И волхв для собственного блага,
Обрушил стены у оврага.
Они мгновенно обвалились.
Богатства под землёю скрылись.
Служитель Велеса весь в чёрном,
Содеянным не тяготясь,
До Велимудра обратясь,
Изрёк в спокойствии покорном:
"Твой брат просил меня помочь,
И я исполнил всё точь-в-точь.


XLVI.
Его исполнив нынче волю,
Я боле здесь не задержусь.
Неси своей судьбины долю,
И действуй сам. Я ж удалюсь.
Вот на прощанье амулет.
Возьми его. От многих бед,
Тебя он сможет защитить,
А также тайным знаком быть.
Теперь, мой друг, без амулета,
(Коль, что дурное приключится,
И ты решишь сюда явиться),
Не приходи на место это...
За златом без него придёшь,
Здесь смерть ты сразу обретёшь!


XLVII.
Я для богатств твоих на страже,
Оставил воинов-волков.
(Их смерть и та боится даже!)
Те волки испокон веков,
Чудесным свойством обладают,
И облик свой легко меняют:
Вмиг вкруг себя оборотившись,
С природою живою слившись,
Приимут вид они волков,
А то медведей, лошадей,
То соколов, а то - людей.
Их жребий воинский таков.
Их хоть не много будет тут,
Но знай, они - не подведут!"


XLVIII.
Волхв растворился в темноте,
Как-будто здесь не появлялся,
А, уж, в небесной высоте,
В лучах день новый разгорался.
И солнце осветило лес,
Что ночью полон был чудес;
Овраг и тот исчез бесследно,
Преобразившись незаметно;
С поляной вровень он засыпан;
На нём, уж, проросла трава,
Цветы, подростки-дерева,
Склонили ветви; и присыпан,
Он даже кое-где хвоёй,
И прошлогоднею листвой.


XLIX.
В лесу свободно обитая,
(Чьи прежде слышал голоса),
К нему из чащи вышла стая.
Являли волки чудеса:
Вперёд чрез шею кувыркнувшись;
Вокруг три раза обернувшись;
ПринЯли человечий вид.
Вожак их парню говорит:
"Ты, Велимудр, не беспокойся.
Твоё добро мы сохраним.
Мы неусыпно будем с ним.
Его не тронут. Ты не бойся.
Но прежде, чем уйти отсюда,
Тебе, друг, было не худо,


L.
Клад в этом месте обозначить,
Чтоб, где лежит он, не забыл;
Иначе может озадачить...
(Ведь ты всего лишь раз здесь был);
Когда надумаешь прийти,
Ты можешь место не найти."
"Не знаю, как мне сделать это?
Не дашь ли доброго совета?!"
"Когда сокровища мы прячем,
То, чтоб сберечь их от глупцов,
По кругу ставим мертвецов.
Желаешь? Так же обозначим?!"
"Что ж, соглашусь. Пусть будет так.
В таких вопросах я - простак.


LI.
На ваш я опыт положусь.
Я в этом мало разумею.
Давать советы - не гожусь.
Перечить вам я не посмею..."
"Что ж, видно, что ты парень славный!"
Средь них ответил самый главный.
"Заминка есть. В конце концов,
Где взять в лесу нам мертвецов?"
К ним Велимудр вопрошает.
"В достатке мёртвых наберётся,
Там, где река из крови льётся.
Из нас здесь каждый точно знает,
Где натворил ты ночью дел,
Там и найдём мы груду тел."


LII.
Семь воев быстро обернулись,
Конями моментально став;
На миг исчезли и вернулись,
Пред ясны оченьки представ.
На спину каждого коня,
(Дух человечий леденя),
Прикреплено весьма умело,
Убитых печенегов тело.
Тела к деревьям привязав;
Тем самым место обозначив;
Уж, боле не переиначив,
И круг из мёртвых тел создав;
Не зная жалость к их планиде,
Оставили в подобном виде.


LIII.
А Велимудр две подводы,
Что взял с отцовского двора,
Поворотил, забыв невзгоды,
Сказав, мол, в путь ему пора.
Своих лошадок подгоняя;
Свою сонливость прогоняя,
Весьма усердно расстарался:
Под вечер дО дому добрался.
Здесь всё готово к расставанью,
С его убитою семьёй,
Что печенежскою резнёй,
Загублена. Здесь завыванью,
Усердных плакальщиц есть место;
Здесь всё готово для отъезда,


LIV.
За город к капищу Богов,
Куда в ладьях родных свезут;
Последний путь у них таков;
Там на костры их вознесут.
Костёр горючий погребальный,
Взовьётся вверх с мольбой прощальной.
Костёр вечернею порой,
Быстрей доставит их домой.
Домой - в их новую обитель,
Вдаль от родимых берегов,
Где среди предков и Богов,
Их встретит добрый небожитель;
Где райской негой насладятся,
Покуда вновь не возродятся.





Послесловие.


На сём закончу в этот раз,
Друзья, моё повествованье.
В дальнейшем, может... не сейчас,
В ответ на ваше упованье:
Что дальше с Велимудром сталось?
Что ему в жизни повстречалось?
Что сталось с кладом тем зарытым?
Остался ль он лежать забытым?
Открыв завесу тайны малость,
Лишь раздразню ваш "аппетит";
Боюсь, вам это навредит...
Коль мне позволит моя старость,
Я всё вам позже расскажу;
Как есть подробно опишу.



02.01.2022  12:00  -  04.09.2022  13:45