Осенний призыв 1944-го

Как неуклонная волна,
разбег набравшее цунами,
катилась к западу война,
гремя пехотными цепями.

Но и война, как прежде — мир,
спокойных требует занятий.
Отцу исполнилось семнадцать.
Он мог отстроить нивелир.

Геодезический наказ
верша, он встретил летом фею
и до того проникся ею,
что опоздал в десятый класс.

Схватилась за голову бронь.
Терзалось сердце, но не страхом.
Он уложил в мешок рубаху,
белье, тетрадь — и вышел вон,
в учебный полк,
где злой, как волк,
сержант лепил военный толк,
где офицеров-честь-к-лицу
видали только на плацу,
где петь положено в строю,
но на капусте хрен спою,
где от утра и до утра
царила глупая муштра,
где дали целых три патрона,
наверно, думая о том,
что враг — для пущего урона —
быть должен пользован штыком.

Такие скорбные дела…
Но за гудок до отправленья
на фронт
отца с его уменьем
послали на три буквы —  ЛАУ*.

Катилась к западу война,
и становилось в мире тише.
Страна лепила из мальчишек
птенцов командного звена.

И математика проста:
по десять лет военной службы.
...Он разминировал места,
куда бы не соваться лучше,
где смерть хранил железный хлам,
конец был легок без помина,
и, вылетая, шпринген-мина
рубила тело пополам.
Но для властей и этот лёс**
обозначался как "обоз".

Ах, "разгильдяи вашу мать",
рабы последнего призыва.
Остался жив... Остались живы...
Тогда к чему вас вспоминать?!

Ну не салют же вам палить
в стране, где жестко свита нить,
один другого злей посолы...
В каком году закончил школу,
отец стеснялся говорить.

Когда крупнее полотно,
то и истории сподручней:
кровавы фюреры и дуче,
но не слепое же пятно.
И время — странное оно.
Не любит всматриваться в лица.
Отцов остались единицы.
Да и державы нет давно.
__________________________
* Ленинградское артиллерийское училище.
** Судьба (бел.)