Донбасс в огне

       Библиотека.

Городской весенней ранью,
в шею вытолкав во двор,
запихнули в "Хаммер" Таню
под весёлый разговор
про заказ на коммунистов
и сочувствующих им,
и могилы в поле чистом,
и "азовцев", пьяных в дым.

"Ты гляди, не кукарекай,
а не то - седой сказал -
сразу за "библиотекой"
есть у нас "читальный зал",
а второй, что помоложе,
усмехнулся: "Слышишь, мразь?
И брехать не вздумай тоже -
доброту мою не сглазь!"

В душной пыточной безрука
и беззуба жизни суть.
"Говори, кто главный, сука?!"
и окурком тычат в грудь.
"Назови пароли, явки,
где скрывается партком"
и, прижав к дубовой лавке,
плющат пальцы молотком.

Таня видела, как быстры
на расправу месть и зло,
но потом погасли искры
и сознание ушло,
а душа с небес смотрела,
вспыхнув звёздочкой во мгле,
как насиловали тело
на расшатанном столе.

Мы нашли Танюшу в яме,
полной женщин и мужчин ...




              Решительный бой.

                "Семь раз упади, восемь встань".
                Японская поговорка.

Смерть разбила форпост под гостомельским аэродромом -
очень важным объектом не только для наших солдат.
В горле хрипы и стон застревают предательским комом,
но инстинкт и отвага взывают: "Ни шагу назад!"

Отработав по полной, "вертушки" ушли за подмогой,
оставляя десант с гарнизоном один на один,
и в такие часы честь мужская становится строгой,
пряча страх за себя в неземные траншеи морщин.

Миномётный огонь всё плотнее, и чаще, и ближе.
Пулемётный расчёт разметал украинский фугас.
мы теряем друзей, но будь сильным, братишка, ведь ты же
понимаешь и сам, что нельзя по-другому сейчас.

Если кто-то с меня за всё это когда-нибудь спросит,
я отвечу без всяких сомнений и в мире с собой:
нас семь раз хоронили, но мы воскресали восемь,
для того, чтобы вновь дать нацизму решительный бой!



      Правда, мам?

В новом корпусе к обеду
ждали беженцев и вот
в полный голос "Едут! Едут!"
кто-то крикнул у ворот
в тот момент, когда "газели"
и "буханки", все в пыли,
посигналив, еле-еле
в санаторий заползли.

Персонал под звуки эти
дружно ринулся во двор
к тем, кому, желая смерти,
выносила приговор
(осудив легко и быстро,
приравняв почти что к тле)
власть, взрастившая нацистов
на украинской земле.

Улыбались, прижимая
к сердцу братьев и сестёр,
под горячим солнцем мая,
словно кто-то взял и стёр
(дальновидящий и ловкий,
и заботливый к тому ж)
все обиды и размолвки
между двух славянских душ.

После банно-санитарно-
гардеробной суеты
жали руки благодарно
(перейдя легко на "ты"
за столом в банкетном зале)
нам, виновным без вины,
те, кто чудом избежали
всей жестокости войны.

Тётка Феня, повариха,
вдруг, приняв серьёзный вид,
лет семи девчушку лихо
обняла и говорит:
"Не стесняйся... кушай, Рита...
было боязно, поди ж,
укрываясь от бандитов,
жить в подвале... что молчишь?

Там у вас почти гестапо...
ты сметанки не жалей!"
Та в ответ ей:"Вот мой папа
постреляет москалей
и поедем мы скорее
прочь отсюда, по домам.
Жить без русских и евреев -
это круто! Правда, мам?"


               Прости

                "Телефон абонента выключен
                или находится вне зоны действия сети."

"...вне зоны действия сети."
и, прижимая к сердцу кошку,
ты в сотый раз бредёшь к окошку,
не замечая по пути
неприбранность пустой постели
и беспорядок на столе...
Луна, плывущая во мгле,
под утро светит еле-еле,
а ночь, укрывшись в буераке,
подводит стрелки на часах.
Всё спит... Лишь тополь в небесах
корявой веткой чертит знаки
и сыплет серебристых рос
слезинки на сухие корни...
Я написал "люби и помни"
на снимке том, где словно врос
пиджак в, давно немолодого,
мужчину, мужа и отца
и, улыбнувшись у крыльца,
ушёл, не проронив ни слова,
и трубку не возьму... Прости -
под Горловкой, в конце июля,
я был убит фашистской пулей
вне зоны действия сети...


       Никто, кроме нас.

Прислушайся, братка, как воют в ночи
и плачут степные ветра.
Душа просит песен, но ты помолчи -
для них не настала пора.
До линии фронта всего ничего:
по карте, считай - с километр,
но внутренний мир блиндажа твоего
не только буржуйкой согрет.

Ты держишь в, слегка огрубевших, руках
письмо, что комвзвода принёс.
"Храни вас от вражеской пули Аллах!..
Укрой от снарядов Христос!..
Пусть каждый из вас будет ловок и смел!...
Мы верим!... Мы любим!... Мы ждём!.."
А там, за дверьми, то идёт артобстрел,
то снег вперемешку с дождём.

Адепты антихриста живы войной,
а слуги на подлость быстры.
Достаточно искры, всего лишь одной,
и вспыхнут в полмира костры.
Немецкие танки ползут на Донбасс,
зловещ их "крестовый" поход.
Ты знаешь и сам, что никто, кроме нас,
их завтра дотла не сожжёт!

      
     По минному полю.

Всевышний не сладкую долю
мне вверил - засаду и плен.
Нас гонят по минному полю,
погибших сапёров взамен.
Жизнь манит насытиться маем,
стекает дождём по щекам,
а мы беспощадно ступаем
по лютикам и василькам.

Как вас угораздило, братцы,
у Вечных огней зиговать?
За что вы готовы сражаться?
Кем стала вам Родина-мать?
Зачем так стараетесь быстро
из памяти выбросить вон,
как вместе мы гнали фашиста
до самых рейхстагских колонн?

И вот уж в глазах, как ни странно
понять, что мы снова одни,
рябит от Петров да Иванов,
непомнящих больше родни.
И в воздухе тесно снарядам,
а минам в земле невдомёк:
кто это, шагающий рядом
со Смертью - "укроп" или "орк"?

Я "хабчик" губами мусолю -
свезло напоследок курнуть.
Нас гонят по минному полю
в последний безрадостный путь.
Мой брат с позывным "Облепиха"
и друг с позывным "Абдулла",
всё сделайте как-нибудь тихо,
чтоб мама с ума не сошла.


      Стих, посвящённый ей.

"Здравствуй, сыночек, здравствуй!
Что ж ты в дверях застыл?
Смерть, словно лейкопластырь,
липнет к лишённым сил
рядом упавшей миной,
пулей, пронзившей грудь...
Шёл ты дорожкой длинной -
можешь и отдохнуть.

Враг только в сказках жалок.
Он и хитёр, и зол.
Вижу - привёз подарок!
Дай - положу на стол
и обниму покрепче,
чтобы скорей замолк
тот, кто мне в ухо шепчет,
что ты погиб, сынок..."

Замерли тени, звуки,
льнут к берегам мосты...
Мама целует руки,
а рукава пусты.
К сыну спешит прижаться,
перекрестить тайком
и удержать, а в пальцах -
только бушлата ком.

Утром она проснётся,
будто и не спала.
Вспыхнет салютом солнце,
а на краю стола
будут лежать в коробке,
всяких богатств милей,
орден, берет и робкий
стих, посвящённый ей.


       Место Нашей Силы.

     Карельским волонтёрам посвящается...

Наконец-то, день и ночь упрямо
преодолевая трудный путь,
мы остановились возле Храма -
разгрузить УАЗ и отдохнуть.
За оградой горбятся могилы,
бьют поклоны древние кресты...
"Эта церковь - Место Нашей Силы!" -
говорит "Якут" - наводчик "Мсты".

Словно пребывающий в нирване,
вырвавшись на миг из царства зла,
после чистоты походной бани
и её целебного тепла,
он стоит в исподнем возле входа,
не стесняясь вида своего -
представитель малого народа
на такой огромной СВО.

Батюшка, седой и угловатый,
улыбнулся нам беззубым ртом:
"Пусть сперва откушают солдаты,
ну а мы уж, стало быть, потом.
А пока-что раздавайте смело
книги, письма, всё, что есть, друзья:
с чем бы ни смирилось наше тело,
а душе быть нищею нельзя!"

Через полчаса артиллеристы
на взревевшей "Мсте" умчались в ночь:
как один, все бравы и плечисты,
жаждущие гнать нацистов прочь,
а под утро прибыли сапёры
постираться, дух перевести
и принять от батюшки просфоры -
Божью помощь страждущим в пути!

Буду верить я, что очень скоро,
мы опять поедем на Донбасс,
потому-что нет страшней позора,
чем предать всех тех, кто верит в нас!
Потому-что дороги и милы
люди, о которых я молюсь!
Потому-что Место Нашей Силы -
это ты, моя Святая Русь!

         На стыке иных времён.

Они говорили ему сквозь смех:
"Разуй свои зенки, бро!
Она - "игуана". Одна из тех,
чьё кредо, как мир, старо:
лоха обнести поперёк и вдоль,
пока он на ней женат,
а если умножат его на ноль -
ещё и срубить деньжат!"

Они вразумляли его, с ленцой
вливая в себя пивко.
Лабал про порядковый номер Цой,
так мудро и так легко.
И он, улыбнувшись, сказал: "Айда
курнём!" И поднял стакан:
"Она - "Игуана"? Ну что ж, тогда
беру позывной "Варан"!"

Он метил не братьям зелёнкой лбы,
фартовым прослыл стрелком,
не зная, что Ангел его судьбы
рванула за ним тайком
и там, где на детстве кровят бинты
и страшно в окно смотреть,
его "Игуана" давно "на ты"
с той тварью, чьё имя Смерть.

На русском Донбассе полно могил.
Война натворила дел.
Один не допел и не долюбил,
другой не доповзрослел...
Убил Игуану шальной снаряд,
Варана - бездушный дрон,
но нет для России пути назад
на стыке иных времён!

     У кого Россия за спиною...

1.
 
Посиди со мною, братка,
если муторно и гадко
у тебя сегодня на душе.
Спирт, добытый санитаром,
успокоит сердце даром
и тревоги выгонит взашей.
Пусть ещё мы без протезов,
но хохлу, который срезал
противопехотной миной нас,
выпал жребий много хуже:
был он тут же "отутюжен"
самоходкой, давшей полный газ!

припев:

Завтра солнце встанет над домами
в Курске, на Донбассе и в Крыму.
Эх, нескоро улыбнусь я маме
и жену с сынишкой обниму.
Только, нет, конечно я не ною
и не рву тельняшку на груди.
У кого Россия за спиною,
у того Победа впереди!

2.

Своего дружка и зёму
два часа по чернозёму,
из последних распоследних сил,
заставляя сердце ёкать,
без руки почти по локоть,
ты меня, безногого, тащил.
Сквозь огонь и дым, и пули
мы наш страх перешагнули
и переползли, назло врагу.
Может, я забуду вскоре
боль свою и даже горе,
но забыть твой подвиг не смогу!

припев:

Завтра солнце встанет над домами
в Курске, на Донбассе и в Крыму.
Эх, не скоро улыбнусь я маме
и жену с сынишкой обниму.
Только, нет, конечно я не ною
и не рву тельняшку на груди.
У кого Россия за спиною,
у того Победа впереди!

3.

В нашем госпитале много
тех, кто свято верит в Бога
и непобедимый русский дух;
тех, кому за это, кстати,
умереть полжизни хватит
там, где для другого мало двух.
Вот подлечимся и быстро
"задвухсотим" сатанистов
и Бандеры верных холуёв.
Кто, штурмуя непреклонно,
ну а кто у пульта дрона
повоюем так, что будь здоров!

припев:

Завтра солнце встанет над домами
в Курске, на Донбассе и в Крыму.
Эх, не скоро улыбнусь я маме
и жену с сынишкой обниму.
Только, нет, конечно я не ною
и не рву тельняшку на груди.
У кого Россия за спиною,
у того Победа впереди!

     Как там, на войне...

Всякое, братишки,
было на Руси...
После передышки,
поднабравшись сил,
всё-таки намедни
Смерть своё взяла:
бывший наш священник
помер с похмела.

До чего же больно
сердцу за него:
он же добровольно
нёс на СВО
мир и свет, при этом
лез в огонь и дым.
Уходил брюнетом,
а пришёл седым.

Про войну ни слова
он не произнёс.
Накупил спиртного
и пустил в разнос
душу, что болела
с каждым днём сильней,
а потом и тело
за компашку с ней.

Вскоре, что не странно,
за дела свои,
он лишился сана,
паствы и семьи,
и в пустой квартире,
спившийся уже,
распахнул пошире
двери для бомжей.

Видно, было тяжко
грешнику с утра,
но, подняв рюмашку,
он решил: "Пора..."
и, привстав немного,
крикнул в потолок:
"Нету! Нету Бога!"
и навек замолк.

Я (спаси мя, Боже!)
не судья ему,
потому что тоже
падал в эту тьму,
а хулить совместно -
пакостно вдвойне,
да и неизвестно,
как там, на войне...

            Муза.

Вчера внезапно, в час вечерний,
она возникла предо мной
и говорит: "Мой бедный гений,
не заболел ли ты войной?
Вокруг пейзажи так красивы
и чувства мечутся в груди,
а у тебя в стихах лишь взрывы,
да смерть маячит впереди!"

И тут же с глаз моих мгновенно
сползла густая пелена:
я словно вырвался из плена
театра с вывеской "война"
и очутился в той квартире,
где появился я на свет
в большой стране, которой шире
казалось - не было и нет.

На деревянном самокате,
под хруст подшипников-колёс,
вот я несусь к девчонке Кате
влюблённый страстно и всерьёз,
и брежу яшинским футболом,
и рвусь в гагаринский полёт,
и в этом детстве превесёлом
во всём мне сказочно везёт!

Отец и мать - моих ошибок
и неудач надёжный тыл,
мой путь домой порой был зыбок,
а сердца жар почти остыл,
но сохранила память слайды
в диапроекторе души,
где вы и молоды, и рады
меня напутствовать: "Пиши!"

Я, словно оглушённый битой,
подумал, что умру вот-вот,
смахнул слезу с щеки небритой,
раскрыл потрёпанный блокнот
и написал, как мог, попроще,
ранимой Музе глядя вслед:
"Вчера, под плач жены и тёщи,
на СВО ушёл сосед..."