Идея порядка в Ки Уэст Уоллес Стивенс

Она над духом моря пела песнь.
Ни петь, ни помнить не дано воде,
Так тело развевает рукава   
Пустые; но усильем подражанья      
Рождался вопль, всё время этот вопль, 
Что был не наш, пусть нам понятен он,
Безжизненный, из подлинности моря.

Ни море притворялось. Ни она.
Не смешивался звук воды и песни,
Пусть пела то, что слышала она, 
Ведь в песне слово зА слово течёт.
Возможно, то, что в них, и повлекло
Порывы ветра и волненье вод;
Но мы не море слышали – её.

Ту песню создала она сама.
Трагически насупленный простор –
Лишь место, где она любила петь.
Так чей был дух? Мы знали: это дух,               
Что мы искали, знали, что вопрос
Звучит всегда, когда она поёт.

Будь это лишь глубинный глас воды,
Что поднималась в многоцветьи волн;
Будь это лишь свободный глас небес
И туч, кораллов скрытых под водой,
Как ни прозрачен, это всё один
Пространств немолчный говор, летний звук,
Что длится вновь и вновь порой цветенья,
И только он. Но звук был больше, чем
Её ли голос, наш ли, посреди
Бесцельных плясок ветра и воды,
Просторов, бронзовых теней громад
Над горизонтом, горней атмосферы
Небес и вод.

От голоса её
До растворенья поднималась высь.
Её пустынность по часам кроя,               
Она одна была творцом страны,
Где пела песнь. И море в этот час
Теряло самость, принимая суть
Той песни, раз она была творцом. И нам,
Когда она шагала отрешённо,
Понятно было, что ей нет иных миров –
Лишь тот, где пела, тем его творя.

Рамон Фернандес, ведомо ль тебе,
Зачем, когда звук пения умолк
И мы ушли, зачем стеклянные огни,
Огни рыбацких лодок на приколе,
Лишь ночь сошла, качаясь на лету,
Тьму подчинили, море расчертив,
Наложив света кольца и столбы,
Деля, сгущая и чаруя ночь.

Ах! Страсть творца священная, Рамон, –
Страсть привести к порядку речь морей,
Речь дышащих порталов в дымке звёзд,
И нас самих, и самый наш исток
Средь призрачных границ и звуков воплей.

***

The Idea Of Order At Key West

                She sang beyond the genius of the sea.
                The water never formed to mind or voice,
                Like a body wholly body, fluttering
                Its empty sleeves; and yet its mimic motion
                Made constant cry, caused constantly a cry,
                That was not ours although we understood,
                Inhuman, of the veritable ocean.

                The sea was not a mask. No more was she.
                The song and water were not medleyed sound
                Even if what she sang was what she heard,
                Since what she sang was uttered word by word.
                It may be that in all her phrases stirred
                The grinding water and the gasping wind;
                But it was she and not the sea we heard.

                For she was the maker of the song she sang.
                The ever-hooded, tragic-gestured sea
                Was merely a place by which she walked to sing.
                Whose spirit is this? we said, because we knew
                It was the spirit that we sought and knew
                That we should ask this often as she sang.
               
                If it was only the dark voice of the sea
                That rose, or even colored by many waves;
                If it was only the outer voice of sky
                And cloud, of the sunken coral water-walled,
                However clear, it would have been deep air,
                The heaving speech of air, a summer sound
                Repeated in a summer without end
                And sound alone. But it was more than that,
                More even than her voice, and ours, among
                The meaningless plungings of water and the wind,
                Theatrical distances, bronze shadows heaped
                On high horizons, mountainous atmospheres
                Of sky and sea.

                It was her voice that made
                The sky acutest at its vanishing.
                She measured to the hour its solitude.
                She was the single artificer of the world
                In which she sang. And when she sang, the sea,
                Whatever self it had, became the self
                That was her song, for she was the maker. Then we,
                As we beheld her striding there alone,
                Knew that there was never a world for her
                Except the one she sang and, singing, made.

                Ramon Fernandez, tell me, if you know,
                Why, when the singing ended and we turned
                Toward the town, tell why the glassy lights,
                The lights in the fishing boats at anchor there,
                As the night descended, tilting in the air,
                Mastered the night and portioned out the sea,
                Fixing emblazoned zones and fiery poles,
                Arranging, deepening, enchanting night.

                Oh! Blessed rage for order, pale Ramon,
                The maker's rage to order words of sea
                Words of the fragrant portals, dimly-starred,
                And of ourselves and our origins,
                In ghostlier demarcations, keener sounds.
               
                Wallace Stevens