Из поэмы Третья часть67

Какая странность просветленья
и непонятность с первых строк.
Нет допуска из промедленья.
Удачна вероятность впрок
из состояний непокоя
в момент печального раскроя.
Когда свободная вина
ложится на престол, она
становится желанной грустью.
Себя оправдывает дождь,
и набухает в поле рожь.
И растекается по устью,
несущаяся в глубь река.

Читал я Маркса в первом томе,
блуждал по паперти в ночи.
Слова звучали все весомо,
мерцали в пламени свечи.
Я понимал, что это сказки,
но были дробные подсказки.
Не подлинник то перевод.
Снижался в теме небосвод
и становилось непрозрачно,
а прозаично без конца.
Не видел в томе том лица.
Мой интерес весь был утрачен.
И отложил я "Капитал"
и всё, как есть, не понимал.

Ни образности нет, ни метафор,
а только призраки одни.
Всё без движенья, словно статор.
Провёл, однако, зря с ним дни.
Вконец, друзья, я обессилел.
Но Маркс-то пожалел Россию,
Ульянов-Ленин исказил
и капитал он разозлил.
А призрак коммунизма вскоре
отдал приказ всем долго жить
войну безжалостно любить.
И ничего уже не скроешь
всё на поверхности лежит
и ложь бесстыдная жужжит.