Из поэмы Поэты

Развесила подвески осень
на кроны ласковых берёз.
Природа снова пишет повесть
осеннею прохладой рос.
Опять туманятся туманы.
И повесть стала вдруг романом.
Под золотом грустит ветла.
О! как она весной цвела,
купала в изумруде листья.
Отбрасывала летом тень
на целый до заката день.
Дождь, не переставая литься,
Васильева ласкал, ласкал...
...но показал чекист оскал –

чекисты били и пинали –
до полусмерти доводя.
Они приказы исполняли.
С чекистами пришла беда
в страну Советского Союза –
открыли издевательств шлюзы.
Забили до смерти его –
великого Поэта, но
стихи остались на свободе.
Ушли вожди все в никуда.
Поэтова горит звезда,
навечно. В памяти народа
Васильев Павел как Поэт,
подобного в России нет.

Чем ближе к смерти, понимаю,
что я никчёмный человек.
Я ниже низшего летаю.
Хотел перелететь в Квебек...
Наверно, духу не хватило.
Дыханье, что ль, перехватило?
Однако струсил, что ли, я?
– Жить по-другому, что ль нельзя?! –
спросил соседа спозаранку,
пока не наступил рассвет, –
Какой не нравится Поэт?
Он обозвал меня подранком,
непатриотом, бури страсть...
...за то, что не люблю я власть.

А завтра будет, нет, обидно
за нежную не грусть твою,
что расплескалась не солидно.
Напрасен вздох по соловью.
Он пел красиво, даже очень.
Понятно что не так, как кочет
в беззвёздной светлой той ночи
под трепет звёзд, да нет свечи.
Я потерял не ритм, размеры,
куда-то исчезает смысл,
выходит, рядом ржавость числ.
Приводят зря с зарёй примеры
на взлёте гул и тормоза.
Ругают снова заглаза.