Чудо

Ну и что сохранить мне из этого дымного времени?
Что запомнить из двадцать (ей-богу) девятого лета?
Воевали, боялись, почти ни во что не верили,
в беспощадной жаре становились красного цвета.

Нет, не это.
Конечно, с собой я возьму не это.

Тут работа моя — замечать в повседневном чудо:
отыскал, отряхнул, превратил в человечье слово.
Помнишь белку в алтайском лесу? Вот что в ней такого?
Ну а в ней была радость, её с собой захвачу я.

...Был июнь, пахло хвоей и кожей, от солнца солёной,
мы вошли по колено в реку Катунь и ржали
от восторга (вот горы, вот мы, малышня, горожане)
и во всём было чудо, призвук его зелёный.

(Такие горы и вода такая,
что свет в груди звучит, не умолкая.
Ни страха, ни тревоги, ни несчастья:
стой в ледяной воде. Обозначайся)

А потом был июль, и Москва, были грозы, стрекозы,
мы с тобой покупали черешню и абрикосы,
приезжали в центр, часами по улицам шастали
(шли по пояс в музыке их живой, как в воде живой).

Что возьму я из лета? То, как мы были счастливы,
ослепительно, даже как-то бессовестно счастливы,
вопреки всему были счастливы, боже мой.

Сколько было в воздухе — юности, солнца, звона,
сквозь войну и тревогу, сквозь долгую горечь дыма.

А запомню я белку, и спелую сладость дыни,
древний лес, скрипача на Арбате...

и смех твой зелёный.

Я запомню чудо.
Чудо непобедимо.