Писатель

Не будучи негром преклонных годов,
ущелья любя и овраги,
немецкий я выучил только за то,
что им разговаривал в Праге
один молодой худосочный еврей.
Он был канцелярскою крысой,
но в небо глядел на вечерней заре.
И вдруг раздвигались кулисы,
и странная сцена являлась ему:
почти недоступная свету,
в обломках событий, в бредовом дыму,
на треть погруженная в Лету.
Он видел на сцене себя самого.
Ничуть не боясь раздвоенья,
читал на лице двойника своего
отчаянье, ужас, смиренье.
И время на сцене почти не текло.
Зато раздвигалось пространство,
и вдруг становилось до боли светло.
И ,глядя на сцену бесстрастно,
он напрочь дневные дела забывал.
В полет отправлялись мгновенья,
и сами собой превращались в слова
и ужас, и свет, и смиренье.
Не будучи негром преклонных годов,
смиренья не ведая с детства,
немецкий я выучил только за то...
А впрочем, куда бы я делся,
когда покатился по тверди земной,
с московской простившись весною?
Ведь это задумано было не мной,
хотя и исполнено мною.