Мои родники

Начну рассказ свой я издалека,
С эпохи той, где нас в проекте нет,
Где жили мои предки и родня,
Где жил когда-то молодой прадед.
О нём я слышала от бабушки своей,
(Вопросы иногда ей задавала).
Она не смела говорить о нём,
Украдкой только слезы вытирала.
 
Не смела говорить о братьях, сёстрах,
Но я, став взрослой, поняла причину:
В те годы страх сидел в сердцах людей.
Боялись стука в дверь и чёрную машину.

В глуши рязанской, в тихой деревушке,
На переходе двух седых веков
Родилась бабушка моя Наталья
У Тюриных в семье. У батраков.
Беседы, что наполнены печалью
При свете ламп и стук веретена
Вела тихонько бабушка Наталья,
Рассказывая про свои года:
 
"Мякину*  ели, лебеду сажали,
В хлеб добавляли отруби и жмых.
В полях у барина мы лён трепали,
Да малышами скот пасли для них.
Чтоб как-то выжить — ели подорожник,
Траву мокрушник, мёрзлую кору.
Не думала, что проживу так долго,
Всегда казалось, с голода умру.
А прадед ваш с германцами сражался,
В солдатах службу нёс и ранен был.
Служил царю. Калекою остался.
Домой вернулся он совсем без сил.

И братья были у меня и сёстры.
Семья большая, дружная была.
Да только отмотали свои вёрсты,
Давно их нет. А я пока жива.
А если нет, то нет и разговора.
Врагов народа  вспоминать нельзя.
Все умерли от голода и гнёта". –
И по щеке опять текла слеза.
"Враги народа". С ними нету дружбы.
Пускай тебе он брат или отец,
Ты отказаться должен от родства,
Иначе ждёт тебя расстрел. Конец.

— Потом колхозы дружно создавали,
Землицы дали небольшой кусок.
На ней трудились с мужем вечерами,
Чтоб урожай собрать хороший впрок.

Да только урожай весь отбирали —
Стране платили свой колхозный долг.
И снова мы в морозы голодали,
Зато стране отдали свой оброк.

Детей в семье у нас рождалось много,
Хотелось много нам иметь детей.
Но детки чахлые росли и умирали.
Кормить-то не чем было малышей.

Потом война нагрянула внезапно,
Ваш дед ушёл фашистов бить на фронт.
И снова мы без отдыха трудились,
Да из болота добывали торф.

Когда нам разрешили переехать,
То согласились быстро мы с семьёй.
Всем обещали от совхоза домик,
Кусок земли, работу и покой.

Как страшно было ехать в неизвестность,
Но обещали нам большой надел.
Всей деревенькой с места сорвались мы,
Чтоб жить вдали от родины своей.

На разных поселили хуторах.
Землёй не обделили, видит Бог.
Не каждый смог прижиться — выгнал страх,
Но мы прижились. Здесь теперь наш дом».

Молитвенник свой часто доставала,
Читала что-то, молча, в полутьме.
Потом опять в тряпицу убирала
И прятала в заветном сундуке.

Свою родную бабушку Наталью
Я мамой называла с первых дней.
Не думала, что можно звать иначе,
Из родни она всех ближе и родней.
Она со мною нянчилась с рождения.
Не оставляла никогда одну.
За мной она следила неустанно,
Как же я её иначе назову?

Ещё давно, когда была ребёнком,
Меня просили ответить на вопрос:
— Малышка, у тебя теперь две мамы?
— Одна - Закрыв от удивления свой нос.
— А это ж кто? — махнув одним движеньем,
Спросила тётя Валя у меня.
Я на неё взглянула с удивленьем:
— Так вы же знаете, что бабушка моя.
— Но ты её сейчас назвала мамой.
И раньше называла. Почему?
— Так мама называет её мамой.
Как же я её иначе назову?

Промчалось детство, улетели годы.
Осталась школа где-то позади.
Уехала работать в дальний город,
Чтоб там своё призванье обрести.


Когда ты часто думаешь о ком-то
На протяжении многих-многих лет,
То непременно он к тебе заглянет
И, может быть, даст правильный совет.
 
Ко мне недавно мама заглянула,
Присев ко мне на правое плечо,
Спокойно так на ушко мне шепнула:
«Не торопись ты, поживи ещё».
 
Она и раньше тоже приходила.
Вела со мной беседы тет-а-тет.
Частенько всё вопросы задавала,
Ещё ругала, что горит напрасно свет.
Всё говорила, что живу отлично,
Что мне не надо воду вверх таскать,
Что не имею я скотины, огорода,
Не надо мне копать и поливать.
Не надо в лес ходить мне за дровами,
Не надо сена запасать скоту.
Нет надобности мне стирать руками,
Из русской печи выгребать золу.

"Как хорошо живёшь ты, моя дочка.
В твоей квартире есть все чудеса.
Нет печки, но всегда тепло зимою,
И быстро приготовлена еда".

Да, верно, мама. Мне легко живётся.
Вода сама приходит ко мне в дом.
Машина всю одежду постирает,
И нет проблемы у меня с жильём.
Живу без печки и без огорода,
И нет коровы у меня в хлеву.
В моей квартире чисто и просторно
И от работы я не устаю.
И даже сыну, что живёт в деревне,
Хозяйство личное не сложно содержать.
Когда есть техника, то легче втрое.
Уметь лишь надо ею управлять.

А бабушка меня не навещала.
Видать, дорогу не нашла ко мне.
А может быть, она переродилась
И снова ходит где-то по земле.
Возможно что, она родилась в Польше
И часто посещает божий храм.
Тот храм я видела во сне однажды.
И даже видела себя я там.
Девчонкой босоногой в божьем храме,
Кому-то помощь оказать смогла:
Уроненную шляпу, человеку,
Подняла тогда и подала.

Тот человек казался мне знакомым,
Он быстрым шагом к выходу пошёл.
За ним и выбежала на брусчатку,
Но он далеко уже ушёл.
Тот человек в пальто и чёрной шляпе
За угол дома быстро завернул.
Одна осталась там стоять на горке,
А обернувшись, увидела костёл.
Взметнувшись ввысь острыми шипами,
На фоне неба был огромен он.
Зажатый с двух сторон домами,
Манил к себе и издавал трезвон.

Проходят годы память всё стирает.
Всё дальше детство движется назад.
Теперь сама с годами постарела,
А детям, внукам всё не рассказать.

Зачем им знать о той тяжёлой доле,
О том, что не видали никогда.
Им не понять те горести и беды,
Да и не надо. Пусть живут всегда.
Пусть будут сыты и всегда одеты.
Насилия не знают и беды.
Пусть не тревожат их мои беседы,
Пусть не гнетут и тяжёлые труды!

Всё чаще снится мне моя деревня,
И даже не деревня — хуторок,
Где я бегу девчонкой босоногой
За бабочкой с холма на бугорок.
Где жарким летом сено ворошили,
Сгребая граблями в большой стожок,
Где землянику в травах собирали,
Чтоб до сыта наполнить свой роток.

Моя деревня где-то затерялась
В далёком детстве средь холмов, гроз.
От хуторочка следа не осталось.
Остался лишь один чертополох.

* Мякина – труха от сена, мусор при обмолоте зерна, отруби, полова