Имя на поэтической поверке. Евгений Шлионский

  Поэт, Евгений Шлионский, всегда очень интересно начинал свои выступления перед аудиторией.

  Встречу поэт открывал такими словами:

«Привет вам от меня и от Аллы Борисовны. Пугачёвой само собой…»

Из зала почти сразу доносилась ожидаемая язвительная реплика:

«Ты от скромности не умрёшь».
И тогда он начинал читать:

 «Держи меня, соломинка, держи…».

Держи, меня, соломинка, держи!
Когда вокруг шторма в двенадцать баллов,
Когда друзей по жизни разбросало,
Держи меня, соломинка, держи!

А жизнь на вкус – горька и солона,
Но голова маячит над водою
Со мною вместе падает волна,
И поднимается она опять со мною!

Пока моя соломинка цела –
Не утонуть, о камни не разбиться.
Сквозь столько бурь она меня вела,
Что с ней мне невозможно разлучиться.

И зря опять советуют друзья:
Ты выбери опору понадёжней
Или живи хотя бы осторожней…
Нет, нет, -
           Я отвечаю им, -
                Нельзя!

Ещё нигде не отыскали душу,
А, может быть, в соломинке она?
И если успокоюсь или струшу,
Накроет и случайная волна.

  Замечательный поэт-шестидесятник Евгений Львович Шлионский ,(06.04. 1941 – 23.05.1990),родился  в Ленинграде.

  Отец-Лев Ильич Шлионский, еврей, рядовым прошёл всю Великою Отечественную войну.

  Отец был  филологом, кандидатом филологических наук, одним из авторов известной книги «Пушкинский Петербург», которая была издана в 1950 году, переиздана в 2000 году, под редакцией известного пушкиниста Б. В. Томашевского.
Мать-Любовь Карповна Якименко, русская, кубанская казачка, работала учительницей русского языка и литературы.

  Евгений, рос в атмосфере уважительного отношения к литературе и к выдающимся поэтам, снискавшим мировую славу  Российской словесности.

  Дома много говорили о литературе. Мать и отец часто цитировали стихи великих поэтов. Евгений и его младшая сестра Людмила, 1951 года, с тех, полюбили литературу и сами, со временем стали значительными поэтами.

  В данное время, поэтесса Людмила Львовна Истратова, родная сестра Евгения Шлионского, проживает в Петербурге, экономист, кандидат экономических наук, имеет много публикаций в альманахах в стране и за рубежом.

  Замечательные стихи Людмилы Львовны помещены на «стихи ру Людмила  Истратова», также сестра ведёт страницу и своего брата: «стихи ру Евгений Шлионский».

  В раннем детстве, с началом войны, Евгений, пережил эвакуацию в городе Ташкенте, с матерью.

 После окончания экономического факультета Ленинградского университета, Евгений Львович работал на Сахалине, где занимался социологическими исследованиями.

  Евгений Шлионский, за свою короткую жизнь, а прожил он всего 49 лет, работал экономистом, социологом, много ездил по стране, плавал на сейнере, жил в тайге.

  В командировках, работал на Сахалине, в Казахстане, на Дальнем Востоке и в Якутии.

  Спустя 3 года, после Сахалина, руководил социально-экономической лабораторией института «ЯкуНИИпромалмаз» в городе Мирном (Якутия), до конца жизни.

 С 1962 года активно публиковал свои стихи в крупных журналах – «Дальний Восток», «Аврора», «Смена», «Нева».

  В 1976-м вышла единственная прижизненная книжка поэта: «Тайфун».

 Туда вошло стихотворение, которое в 1981 году прогремело на всю страну в виде песни, спетой Аллой Пугачёвой: - «Держи меня, соломинка, держи!», на концерте, в рамках XIX фестиваля советской песни в городе Зелёна Гура (Польша).

  Книга стихов: «У каждого своя звезда», вышла в 1991 году, уже после ухода из жизни, замечательного ленинградского поэта.

И вот ещё один, заключительный штрих к портрету Евгения Шлионского, как все большие поэты, он сумел предсказать свою судьбу, в стихотворении «Риск жизни»:

«Мне говорят: тебя накажет Бог,
за то, что сам себя ты не берёг.
Утонешь ты, сгоришь ты, разобьёшься,
а может просто сердце разорвётся».

  Как пишут современники, знавшие поэта, от Евгения Шлионского исходила аура доброты.

К нему вечно тянулись люди, заражаясь исходившей от него энергией оптимизма, получая мощный заряд позитивных эмоций.

  Что в свою очередь, оборачивалось для каждого, кто общался с поэтом, светлым душевным спокойствием.

 К нему приходили как на исповедь.

  Евгений Львович Шлионский родился в Ленинграде, и этим всё сказано.

 Есть порода людей питерская интеллигенция.

 Её отличает фундаментальное образование, мягкость в общении с людьми, внутреннее равновесие и необычайная стойкость духа, которое на генном, полагаю, передаётся из поколения в поколение.

И, конечно, нельзя забывать о влиянии города, самого необычного города в мире – воинствующей поэзии, в годы фашистской блокады.

 «Можно победить любое оружие, кроме оружия духа», - говорил Наполеон.

  В блокадном Ленинграде – свои лучшие стихи о войне писали поэты: Ольга Берггольц, Вера Инбер, Михаил Дудин, Вадим Шефнер, Александр Прокофьев, Даниил Андреев, Елена Рывина, Юрий Воронов и другие…

  К примеру, Юрий Воронов, поэт, блокадник, главный редактор «Литературной газеты» (1988-1990), написал такие пронзительные строки:

       ***

Мой город больше не в бою.
Он горд победой и бессмертьем.
Но боль свою
И скорбь свою
Ему не выплакать
Столетья.

       ***

Блокады нет…
Уже давно напрасно
Напоминает надписью стена
О том,
Что «наиболее опасна
При артобстреле эта сторона».

Обстрел
Покоя  больше не нарушит,
Сирены
По ночам не голосят…
Блокады нет.
Но след блокадный
В душах, -
Как тот
Неразорвавшийся снаряд.

Он может никогда не разорваться.
О нём на время
Можно позабыть.
Но он в тебе.
И нет для ленинградцев
Сапёров,
Чтоб снаряд тот
Разрядить.

  В годы учёбы в институте, при приезде в отпуск в родной город, Евгений Шлионский, прошёл хорошую школу литературных объединений и семинаров, которые вели известные ленинградские поэты-фронтовики.

  В 60-х годах литературных объединений в Ленинграде насчитывалось около 50-ти.

  ЛИТО создавались при библиотеках, Домах культуры, в институтах, издательствах, журналах.

  Наиболее известное Лито было при Горном институте, руководил им Глеб Семёнов, входили в него Александр Кушнер, Глеб Горбовский, Андрей Битов, Олег Тарутин, Владимир Британишский, Лидия Гладкая.

  В объединении Технологического института начинали свой путь поэты Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман, Евгений Рейн.

  При университете, руководитель Евгений Наумов, членами ЛИТО были Леонид Виноградов, Михаил Ерёмин, Михаил Красильников, Сергей Кулле, Лев Лифшиц (Лосев), Владимир Уфлянд.

  Нельзя не упомянуть и поэта-фронтовика Семёна Ботвинника,(16.02.1922.-30.08.2004.) чьё имя было широко известно и любимо ленинградцами в течение двадцати лет, с 1975 года он возглавлял секцию поэзии литературного отделения Союза писателей СССР, был составителем и редактором ежегодного сборника «День Поэзии» Ленинград.

  Семён Ботвинник – поэт военного поколения, как Михаил Дудин, Сергей Орлов, Юлия Друнина, Михаил Луконин, Сергей Гудзенко.

  У Семёна Ботвинника,-было неистребимое сострадание ко всему живому и сущему, чувство трагического исхода, о чём он выразительно поведал в поэтических строчках:

  «И мир я видел и войну, я долго жить хотел – и смог, но пережить свою страну, не дай вам Бог, не дай вам Бог…»

  Поэт-фронтовик, Семён Вульфович Ботвинник вёл поэтический семинар, выпустил двадцать поэтических сборников.

  Евгений Шлионский, высоко ценил в поэтах фронтовиках, их искренность, храбрость, память о  военном прошлом, их невыносимость равнодушия, эгоизма, приспособленчества, лжи, и уважительно о них отзывался в своих стихах:

«Мобилизованы в поэзию с войны
Мои учителя» - так начинается одно из его стихотворений…,
«И я пишу стихи
Как будто на время
Иду в штыки» - так заканчивается другое его стихотворение.

  У Евгения Львовича Шлионского было двое детей, дочь и сын.
Замечательный поэт-шестидесятник, Евгений Львович Шлионский ушёл из жизни 23 мая 1990 года, в возрасте 49 лет, от болезни почек.

Поэт ушёл. А что после него осталось?
Святая память родных и друзей. И – россыпь стихов!
Ярких, чистых и мужественных.

 Из поэтического наследия Евгения Шлионского.

       «Тёплый снег»

Когда мороз под пятьдесят,
И в воздухе туман
И птицы в небо не летят,
И стонет океан,
Тогда один лишь человек
Идёт через тайгу.
Он ночевать ложиться в снег
И греется в снегу.
Да будет тёплым снега ворс
И мягким будет.
И пусть тепло, а не мороз
Его разбудит.
Ты говоришь – двадцатый век!
В домах тепло, уют.
Но человека греет снег
Здесь, где мороз так лют.
Нам скоро собираться в путь.
Не тает иней с век.
Ты пожелай, не позабудь,
В дорогу тёплый снег!

      «Февральское солнце».

Пережиты декабрь и январь.
Лик якутской зимы просветлел.
И февральского солнца янтарь
Пожелтел, подобрел, потеплел.
День совсем по-весеннему рыж
И совсем по-весеннему ярок.
В минус тридцать промёрз бы Париж.
Минус тридцать для нас как подарок.

      ***

Будь велик,
Как твоя страна!
И живи её счастьем
И бедами.
Ведь она
У тебя
Одна
С её горестями,
Победами.
Ну а если злословить привык,
Когда трудно ей
Или больно,
Вырви грешный себе язык!
Слишком просто быть недовольным…
Ты возьми на себя всю боль.
И тогда завоюешь право
За страдания и любовь
На суровое слово
Правды!

       ***

Меня украли, видно у цыган.
Гудит в крови
Упрямый ветер странствий.
Тайга и степь,
Река и океан, -
Привычно мне,
Как чёрный хлеб,
Пространство.
Женой опять нажит
Нехитрый скарб.
Ей хочется устроенности быта.
Но, ветра странствий
Верный друг и раб,
Я ставлю парус на её корыто.

     «Не оглядывайся, поэт».

Не оглядывайся, поэт!
И не смотри вниз.
Ты выходишь
на белый свет,
как лунатик
на свой карниз.

Ненадёжна твоя тропа,
Но другой тебе не найти.
Глянул вниз –
навсегда пропал.
Оглянулся – сбился с пути.

     «Жизнь растрачу?».

Дана одна монета – жизнь,
весьма разменный рубль.
Над ним дрожи иль не дрожи,
идёт себе на убыль.

Блестят копеечки годов –
грошовая расплата
            за счастье,
                горести,
                любовь,
что прожиты когда-то.

Орёл и решка,
         да и нет.
День завтрашний в тумане…
Ещё остаточки монет
звенят, звенят в кармане.

Я их растрачу,
может быть,
а может, растеряю…
Неужто просто так, на быт,
я бытиё меняю?!

      «Предательство».

Я стал и сдержанней и злей,
И даже, говорят, умнее.
Но от предательства друзей
Всё защититься не умею.

Во всём их оправдываю сам,
Себе ищу вину любую,
Придумываю чудеса.
Их, предавших,
Ещё люблю я.

Ещё не вижу в них врагов,
Плетущих сети за спиною.
Ещё от звука их шагов
Любовью бывшей
Сердце ноет.

      «Свет любви».

Слишком много неправды
для хорошей любви.
Слишком сложные, право,
мы сети плели.
Слишком многое – сказка,
слишком малое – быль.
От воздушного замка
только пыли столбы.

      «Риск в жизни».

Мне говорят: тебя накажет Бог,
за то, что сам себя ты не берёг.
Утонешь ты, сгоришь ты, разобьёшься,
а может просто сердце разорвётся.

Зачем я в море в бурю и грозу?
Зачем тайгою без ружья брожу?
Зачем без шапки я зимой хожу?
Зачем затеял с сильными вражду?

И все меня замучили совсем;
 - Зачем? Зачем?
А как сказать – зачем?

Я потому хожу на грани риска,
что бродит бунт в моей крови российской, -
что вся огромность родины моей
в слиянии моих семи кровей.

Я атеист. Никто не разберёт,
который Бог мне больше подойдёт.

Я верую в людей, в Россию, в жизнь.
Привык я со свободою дружить.
Пусть в сердце насмерть молния ударит –
Я и за это жизни благодарен!

       «Случайный гость».

Сказать, что мне кто-то нужен, -
я никому не скажу,
но свой холостяцкий ужин
вошедшему предложу.

Радостный гость, печальный, -
любое с ним разделю.
Даже если нечаянный,
гость, я тебя люблю.

Земля прекращает вращение –
и сразу света конец.
Мир держится на общении
наших душ и сердец.

И если невыносимо
от мыслей неразделённых,
не проходите мимо
окон моих бессонных…

       «Предчувствие любви».

Во мне предчувствие любви
всегда звучало гимном счастья.
Я не делил себя на части
И чувства не делил свои.

Теперь не то,
во мне любовь
живёт предчувствием грозы.
Я знаю только –
будет боль
от испытаний на разрыв.

  «Эвакуация»
             Памяти моей матери
             Любови Карповны Якименко.

Я всё же успел. Родился.
Но не успел окрепнуть.
Горящего города крыши
Меня посыпали пеплом,
Как посвящали в странники.
Да посох брать было рано.
Я ещё очень маленький –
Всюду со мною мама.
Ей всё: вагоны горящие
С детьми, кричащими громко.
Женщины, бога молящие,
Клянущие немцев и бога.
Наш эшелон сгорает.
Вагоны другие притащат.
Но молоко сгорает
У матерей кормящих.
Налёт повторится скоро –
Голодный, я плачу горько.
Мне ещё нет и полгода.

      «В море»

Отгулял отпуска.
Не рыпайся.
Сейнер к лову готов!
Рыба идёт,
Рыбка.
Путина хмельна как любовь.
В любимых души не чают,
Но всё же ребята отчалят.
Магнитна волна морская.
Море-работа мужская.
На море баланду не травят,
Бывает за борт смывает-
На море всяко бывает.
А если море спокойно
И вдруг
                никакой работы,
Разуму непокорны,
Одолевают заботы.
На берегу, бывает,
Любимые забывают.
И тогда,
          нарушая сухой закон,
Дуют ребята одеколон –
                «Тройной»
зелёный, как тоска по берегу.
- Вернёмся, за нами ещё побегают! –
Но, скрывая глухую ревность,
Очень надеются парни на верность
И получают нежности граммы –
Такие короткие радиограммы:
«Целую, люблю» и «Люблю, целую».
С ними на сейнере легче штормуют
С ними путину легче штурмуют
И без обычного ропота
Влезают в железные робы…

P.S.

Анатолий Нестеров. Книга: «Времена души».
Стихотворение: «Памяти поэта Евгения Шлионского».

Этот меч занесён над всеми,
неизбежностью мстит своей.
Наступило грустное время –
я теряю лучших друзей.

В нас летят не шальные пули,
а болезни сражают теперь.
Мы за сорок едва шагнули,
как попали в объятья потерь.

Поднимаю горькую чашу
в память мёртвых по кругу живых.
До свидания, Женя и Саша,
До свидания, Володя Белых!

Вышло так: я вас первый бросил,
бросил смерти, а сам живу…
Выхожу я сегодня в осень
и в ладони ловлю листву.

Снова прошлое я увидел,
жизнь прожитая вдвое ценней.
Нанесённые мной обиды
бумерангом вернулись ко мне.

Стала пухом земля вам.
Спите.
Я могилы друзей ищу.
И шепчу я: «Меня простите…»
И шепчу я: «Себя не прощу…»