***

Из центра улицы, течет прогресс,
автомобилями, как гной из ранки,
а редкие, унылые подранки,
деревьев голых, окаймляют стресс,
домов, облупленных, за годы перебранки,
бетонно-серых стен с природой этих мест.

Пол года холодно, темно и сыро.
 Балтийской безысходности сукно.
Скупое депрессивное кино...
Унылая, культурная пальмира...
На много лет здесь всё предрешено.
Дворцы, каналы, из другого мира.

От центра, до окраин пересуды.
В правительстве сидят сплошные воры!
От центра до окраин разговоры.
Бухгалтеры! С зубами барракуды!
Себе вертя брильянтовые норы.
Христопродавцы. Беспредельщики. Иуды.

Узбеки тюбетеек здесь не носят.
Работают где раньше вся урла.
Интеллигентно выпивая из горла,
бомжи, бродяги, под культурных косят,
взирая на прохожих свысока.
 А милостыню между прочим просят...

Порой случайно встретишь моремана.
Что много раз прошел вокруг земли.
Ведь мог остаться в Гонолулу, на Бали...
 Но почему-то возвращался! Странно.
Сменяя такелаж и корабли.
Пройдя вдоль поперек все океаны.

Здесь пахнет морем. Если ветер с моря.
А чайки притесняют голубей.
Гуляя по бесхозности аллей
Здесь если спросишь у кого, — Простите! Sorry!
То можно слушать до скончанья дней...
Вернуться! Чтоб хлебать родное горе!

Натянутые провода как струны.
Как в партитуре, нотный стан, в диезах чаек.
И кодой, Фа  минор, печальный странник,
усталый альбатрос не очень юный,
раскачивает струны провода,
и исторгает крик пораненного гунна.

Что этот город мне? Что я ему?
Мы с ним чужие. Словно два прохожих.
Он мне навряд ли выбраться поможет.
А я ему, случайный гость в дому.
Как альбатрос, чуть-чуть передохну.
Взмахну крылом. И полечу... О Боже.